Артём Роганов. Как слышно

• Артём Роганов. Как слышно. — М.: Самокат, 2023. — 328 с.

Артём Роганов — прозаик, литературный критик и один из кураторов рубрики «Опыты» журнала «Прочтение». В 2015 году он вошел в лонг-лист премии «Дебют» с произведением «Уза», с 2017-го по 2018-й публиковался в журналах «Дружба народов» и Homo Legends, а также стал полуфиналистом премии «Лицей».

Первый изданный роман Артёма Роганова «Как слышно» — это история о подростке по имени Глеб. Он отличник и спортсмен, у него хорошая семья. Казалось бы, все должно быть прекрасно. И, возможно, так бы оно и было, если бы родители постоянно не требовали от него сосредоточиться на образовании и Глебу не приходилось искать хрупкий баланс между учебой и личной жизнью. К этому добавляется и повышенная чувствительность к звукам, от которых парню порой становится больно.

 

Шумы и мелодии

Встретились на «Савеловской» у вокзала. Уже по дороге на «Флакон» было заметно, что Аня нервничает. То она озиралась по сторонам, то разглядывала свою одежду, стряхивая невидимую пыль с кричащебирюзовой косухи и зауженных джинсов. Глеб обрадовался: «Раз волнуется, значит, словилась не только ради концерта». И тут же возникло предположение, что, может быть, Аня просто всегда такая. В кафешке она торопилась на пару, в учебном театре спешила к метро.

С прошлой встречи Аня будто бы исхудала: скулы торчали, а губы обветрились рваной полоской. Глеб вдруг подумал, что, наверное, объективно Аня не очень-то и красива. Высокая и какая-то вся заостренная — не девушка, а готическая церковь.

— Ты не боишься темноты в городе? — спросила она, когда свернули на безлюдную улицу.

— Нет, — ответил Глеб. — Вообще, район спокойный. Разок одному парню ногу прострелили. Но я тогда мелкий был.

— Мне иногда кажется, что в подвалах таких домов живет гигантское чудище. И ночью оно выходит. И может забрать. Меня, например.

— Если чудище живет в подвале, оно слабое, — ухмыльнулся Глеб, косясь на самые обычные серые многоэтажки. — Там ведь темно, сыро и нет витамина D. Тебя оно не уделает.

— Я думаю, чудище позаботится, чтобы на мне были наручники.

— А как оно выглядит?

Аня не ответила. Возможно, отвлеклась, потому что как раз пришли. Теплый сухой день сливался в бежевый закат, обещая холодную ночь, и в сумерках «Флакон» походил на военный форт из какой- нибудь игры. Только в железных фургончиках вместо боеприпасов была еда. Например, тот же поке. А в краснокирпичном штабе стояли вешалки и стеллажи с одеждой. Собственно, Глеб зазвал Аню именно в это место, потому что считал его обителью всяческой моды.

— Круто, что народу мало.

— Сюда у меня мама однажды выступать ходила. — Аня остановилась возле логотипа из трех розовых штрихов. — Говорят, их теперь закрыть могут.

Она рассматривала темную стеклянную дверь рядом с логотипом телеканала, словно за ней была не лестница, а шифр, древние письмена-подсказки, которые стоило разгадать.

— Ты был зимой? — спросила Аня куда-то в пустоту, застопорившись на полуслове, но так, что Глеб все равно понял, о чем идет речь. — Меня не пустили.

— Меня бы тоже не пустили. Я, если честно, и не рвался митинговать.

— Почему?

— Политических разборок я конкретно насмотрелся дома. Еще и на улице смотреть?

— Резонно. Только там не разборки, а русское рулетище. Типа с болью и унижением вместо патрона.

— Тогда вообще странный прикол.

Аня стала молчаливой, будто бы потерянной, и Глеб поторопился увести ее на концертную площадку. Компания там собралась попугаистая: стареющие хипстеры с холеными бородками, стройные студенты со скейтами и сутулые студенты с наплечными сумками, печальные девушки с блестками на лице и нарочито веселые девушки с дымящимися айкосами. Встречались и явные Глебовы ровесники, и динозаврыговнари, чьи шипастые напульсники в сумерках легко было спутать с кастетами.

Чуть ли не единственная из всех, Аня надела респиратор с красным пятачком-фильтром. Глеб тоже принялся шарить по карманам в поисках маски — обычной, по сути, медицинской тряпки на лямках. Ладони потели, не чувствовали, где проездной, а где просто ткань джинсов. Аня встала чуть поодаль и уткнулась в смартфон. «Сейчас она решит, что я верю в чипирование, — подумал Глеб. — Или, наоборот, может, лучше не позориться с мятой маской?» Пока Глеб копошился в карманах, Аня изучала что-то в смартфоне и вдруг подпрыгнула в своем респираторе, как поросенок.

— В номинации! Сразу в двух! — Она радостно приобняла Глеба, отчего тот невольно отстранился и тотчас мысленно себя за это обругал.

— Что такое?

— Давай встанем вон, где потише, объясню. — Аня стянула респиратор на подбородок. Они отошли к длинной одноэтажке, в дальнем углу которой зияла яма, раскопанная ремонтниками. Аня снова и снова заглядывала в смартфон, набирала кому-то краткие торжествующие сообщения.

— Мой проект с одеждой а-ля гранж получил номинашки на хорошем конкурсе. У меня «Дебют» и, слава богам, «Альтернатива». Там топовые перспективы могут быть для номинантов. Если лауреатство, еще и бабки.

— Я гранж в основном как музыку слушал, — сказал Глеб.

— И кто, по-твоему, круче всех?

Вопрос был, очевидно, с подвохом. Но «Нирвану» Глеб и так бы не выбрал. Кобейн казался ему неопрятным торчком. А из остального гранжа он знал только одну группу.

— Pearl Jam, — произнес Глеб с натренированным на курсах британским акцентом.

— Точно! — Аня отвлеклась от чтения сайта, где выложили список номинантов. — У них мелодика грубая, как надо, но при этом Веддер умеет в нормальное пение.

— Вообще, мне показалось, что их альбом первый… — Пытаясь объяснить, что имеет в виду, Глеб рыскал глазами в поисках подсказки, но взгляд упирался то в толпу, то в дорожную яму. — Как такой карьер… песчаный и глубокий. Похожее бывает от некоторых треков «Бульвара». Пока слушаешь, ты вроде карабкаешься из карьера, с трудом карабкаешься, тонешь в песке, но поднимаешься наверх. Или как будто в яме разгребаешь дерьмо лопатой. Но разгребаешь. Не закапываешься в нем.

Аня посмотрела на Глеба, будто последнюю фразу сказал не он, а какая-то деталь его одежды или, допустим, нос.

— Да ты прям чувствуешь. Мое уважение. — Губы сжались в полуулыбке. — Нет, я серьезно.

Концерт был ужасен. Небритый мужик мотался по сцене пельменем, будто не знал, куда положить микрофон. Он орал не в ритм, причем орал всякую лирику, то про расставание, то про какую-то «золотую крошку». «Главное, самому не наговорить ничего такого», — стыдился Глеб, как если бы группа выступала от его имени. И хотя гитаристы с барабанщиком 106 играли сносно, а соседи- скейтеры умудрялись даже дрыгаться под нехитрые запилы, после третьего трека Глеб наклонился к Аниному уху и сказал: «Если хочешь, уйдем». Она согласно кивнула.

— Шум реально, а не музыка, — заметила Аня по дороге. — Правда, иногда шум бывает искусством. Типа там нойз, например.

— Не. — Среди многоцветья бутиков Глеб ощутил странную уверенность; о жанре нойза он только слышал от Нади, и в целом слово ассоциировалось у него с олдскульным рэпером. — Я думаю, нойз и есть как раз музыка. Просто музыка, которую слепили из шума, переделав его в мелодии. А сам по себе шум — противоположность музыки. Он всегда нелогичный и тупой. Головная боль.

— От нойза, — Аня недоверчиво прищурилась, — башка может болеть, что дай боги. Там скрежет и свист.

— Но ты ждешь это. И звуки упорядочены уже конкретно тем, что их запихнули в трек. А шум — незваный гость.

Аня остановилась. Они снова проходили студию с розовым логотипом.

— Вот, — указал Глеб в сторону офиса телеканала, — и всю политику я игнорю, потому что их споры вечные для меня как шум.

Он резко замолчал, испугался, что тирада получилась чересчур лихая. Но Аня ответила скорее сочувственно:

— Я бы поделилась кое-чем по этому поводу. Только давай решим сначала, куда пойдем. Ты ведь хотел поке?

Глеб обратил внимание, что Аня кутается в косуху. Ближе к ночи заметно похолодало, а поке бы пришлось жевать на улице.

— Наверное, погода не для поке. А ты бы куда хотела?

Аня вздрогнула, будто не желала отвечать:

— В киэфси. Тут есть рядом?

— Прямо через дорогу. Может, застегнешься?

— Нет. Мне нормально.

— Могу вообще дать пальто.

— А сам в чем останешься?

Курицу в панировке Глеб на деле терпеть не мог. Зато идти туда действительно было близко, и уже через пять минут капиталистическая версия Троцкого приветствовала ехидной улыбкой. По пути Глеб ломал голову, уместно ли платить за двоих. Мама и отец называли это хорошим тоном, да и Вика, он помнил, убеждала, что раздельный счет на свиданиях — некруто. А вот Надя, несмотря на вечное безденежье, башляла принципиально сама и однажды при Глебе окрестила Володины попытки угостить ее раменом «сраным одолжением». Глеб не жалел денег, но спрашивать Аню напрямую стеснялся, как если бы такой вопрос был официальным заявлением: «Коллега, в данный момент я намерен к вам клеиться. Что скажете?»

— Надо, чтобы кто-то последил за вещами, пока заказываем, — пробормотала Аня, швырнув косуху на диван у единственного свободного столика. О каких вещах идет речь, кроме той же Аниной косухи, которую спокойно можно было бы пока не снимать, Глеб не понял. Но повод избежать неловкостей с оплатой нарисовался отличный, поэтому он согласился:

— Давай сгоняю и возьму, а ты посторожи. Ты что будешь?

— Твистер. Неострый. И чай. Зеленый, если есть.

Небольшое помещение строило из себя американский салун, но среди ковбойского интерьера сплошь и рядом проскальзывала слепящая, фастфудная краснота логотипов и объявлений. Отстояв очередь, Глеб так и не придумал, что взять, кроме такого же стаканчика чая, как у Ани. Колу он, как подобает зожнику, презирал.

«Наверное, странно, что я не ем ничего, а она ест», — мелькнула идея в духе маминых назиданий. И испарилась. Ане было все равно. Она жевала свое подобие шаурмы с неподдельным аппетитом и одновременно трепалась, измазываясь в майонезном соусе, роняя крошки на стол и себе на джинсы. «Вот она и есть мелодия, не шум», — думал Глеб, чувствуя, как что-то требует действовать уже сегодня. Но поцеловать Аню значило прыгнуть с вышки. Прыгнуть в мутную воду, температура которой сродни коту Шредингера — одновременно и теплая, и обжигающе ледяная, словом, она неизвестна, пока не прыгнешь.

— Я тоже устаю иногда от споров. — Аня откусила разом чуть ли не четверть ролла. — У нас же сейчас постправда, и мы носимся… не со своими правдами даже, а с идеальными моделями мира из головы.

— Мне кажется, дело вообще в интернете, — сказал Глеб. — Много людей сразу слышно. А у меня и дома раньше…

— Да ну, не в технологиях дело. Они — всего лишь огромное результатище чьих-то идей.

Глеб хмыкнул:

— Угу, а по цивилизационной теории — у нас на курсах рассказывали, — какие технологии, такое и общество.

— Одно другому не мешает. Проблема во взгляде. Мы приучили себя, что мы центр Вселенной. С эпохи Возрождения. Ты, как историк будущий, должен знать.

— Дипломат, — поправил Глеб.

— Ну или да. По-любому наша проблема в том, что мы считаем себя пупом земли. Ценим субъективность и смотрим из себя типа, снизу. А надо опять сверху попробовать. Или лучше сбоку.

— Ты же политеистка, — подколол Глеб. — В Ренессанс возрождали античность твою любимую.

— Там по-христиански ее возрождали, — спокойно объяснила Аня. —У христиан же все либо высокое, либо низкое. Либо ад, либо рай. Либо палач, либо жертва. И центр — либо человек, либо Бог. По-политеистски на мир смотреть — это именно сбоку.

— Как?

Аня взяла сразу четыре салфетки. Вытерла руки и лицо, достала из кармана антибактериальные влажки и стала драить ими стол, распространяя мыльноозоновый запах.

— Наверное, это когда в центре и люди, и боги. Тру политеисты умерли давно. Но я стараюсь понять. Ладно, чего гружу тебя. Расскажи лучше, как в театралке дела. Вы сейчас что-то ставите?

Пока убирали подносы и выходили, Глеб объяснял, почему ему не понравилось на актерских курсах, стараясь не показать себя неженкой. Улица обдала автомобильным гулом и холодным, трясучим ветром. Вечер будто поторапливал машины, отблески фар высвечивали цветомузыкой уже совсем зеленые кроны деревьев.

— Не знаю, —сказала Аня. —Я думаю, тебе бы пошло играть в театре. А лучше в кино. Ты фактурный — для актера идеально.

Она затормозила, видимо соображая, где метро, хотя проход в подземку маячил снующими людьми совсем близко.

— А ты тоже… — выдавил Глеб, потерявшись на середине фразы.

— Чего я тоже?—Аня повернулась к нему с веселым любопытством, и стало ясно, что пора решать, прыгать с вышки или не прыгать. Глеб мысленно разбежался и прыгнул. Получился скорее не поцелуй, а касание сухих губ почти такими же сухими губами. Похожим аккуратным движением иногда убирают застрявшее в чьих-то волосах подушечное перо.

— А ты молодец, — сказала Аня.

— Тебя проводить? — спросил Глеб и услышал утвердительное угуканье.