Кирилл Кобрин. Лондон: Арттерритория

  • Кирилл Кобрин. Лондон: Арттерритория. — СПб.: Арка, 2019. — 1008 с.

Литератор и историк Кирилл Кобрин в содружестве с фотографом Наташей Викулиной подготовил необычную книгу под названием «Лондон: Арттерритория». Она выходит в петербургском издательстве «Арка».
Книга Кобрина — не гид по Лондону, его галереям и выставочным залам, а путеводитель по художественному и историко-культурному сознанию Европы последних столетий — в том виде, в каком оно представлено в Лондоне; по идеальному городу музеев, выставок и просто улиц с площадями. Впрочем, Лондон «Арттерритории» — реальный; подтверждением тому не только точность содержащихся в книге имен, дат, названий и топонимов, но и сопровождающий текст фотографический городской маршрут, смонтированный из снимков Наташи Викулиной. Читателю предлагается перемещаться между Веронезе и Клее, Помпеями и Блумсбери, между британской Индией и индийскими забегаловками лондонского Уайтчэпела. И как настоящий путеводитель, эту книгу можно читать с любого места.
Большинство текстов, вошедших в эту книгу, впервые появились на портале arterritory.com.
Публикуемое ниже эссе из книги «Лондон: Арттерритория» посвящено выставке выдающегося американского фотографа Стива Маккари, устроенной весной 2014 году в галерее Beetles+Huxley. Главный экспонат этой выставки знают, кажется, все. Или почти все. Публикацию сопровождают подготовленные для этого издания фотоколлажи Наташи Викулиной.

МАЙ 2014

Я думаю о трех фотографах. Два западных, один восточ ный; использую условные колониалистские, ориенталистские обозначения, прекрасно понимая, насколько они уязвимы. Но так как главная тема здесь как раз колониализм в разных своих изводах, включая ориентализм (или, если угод но, ори ентализм в главных своих изводах, включая колониализм), имен но такие определения должны сработать в дан ном случае. Если же уточнять, то первый фотограф — француз, второй — афганец, третий — американец.

Француз, «большой специалист по дагерротипам», описан в одной из лучших книг позапрошлого века — в «Путешествии на Восток» Жерара де Нерваля. Дело происходит в Каире в 1843 году, мастерская фотографа находится во внутренней галерее каирского отеля «Домерг», расположенного за углом главной улицы франкского квартала. Дагерротипист глуховат, оттого повествователю приходится разговаривать с ним на полуписьменном-полуустном языке: Нерваль передает ему записку с вопросом, а тот, как принято у глухих, отвечает очень громко, почти кричит. Фотограф передвигается по городу в сопровождении осла, на которого навьючен хрупкий и шаткий фотоаппарат. Впрочем, часть своей работы он делает в мастерской: «Время от времени он приводит из города торговок апельсинами или сахарным тростником, которые с готовностью ему позируют, давая тем самым возможность изучать основные расы, населяющие Египет, правда большинство женщин прячут лица под покрывалом — последним прибежищем восточной добродетели»1.

Афганец работал в Кабуле несколько десятилетий, по крайней мере до 1992 года. Это уличный фотограф, 25 лет назад его возраст можно было определить как 50–55. Его ма стерская — будка снаружи дома; он проводил в ней долгие дни, предлагая сделать памятные фото мужчин, либо вступающих в брак, либо уходящих на одну из бесчисленных афганских войн. До нас дошло изображение этого фотографа: вот он сидит на деревянной скамеечке, нога на ногу, на нем длинная бронзового цвета рубашка до щиколоток, серо-голубой жилет с огромным лацканами, подозрительно смахивающий на офисный пиджак, лишенный рукавов и пуговиц, на голове белый тюрбан, на босых ногах черные туфли. Лицо обрамляет большая седая борода, правую руку уличный фотограф положил на ногу, а левой (на запястье болтаются часы) придерживает замызганный красный ящик с вырезанным посередине квадратным окошком, откуда высунут на ружу кусок грязной ткани, рукав. Ящик покоится на треноге, тоже видавшей виды. В нижнем правом углу лицевой стороны ящика приклеены маленькие фотки; собственно, перед нами камера, главное
орудие уличного кабульского портретиста. Крупные образ цы искусства фотографа висят у него над головой: два больших
мужских портрета анфас (сверху и побольше) и в профиль(снизу и поменьше); моло дой мужчина с одно вре менно яростным и влажным взглядом снят на голубом фоне, он одет в серый костюм, рубашку и пуловер (естественно, без галстука), на лице недельная щетина. Пройдет полгода — и герой нашего фотографа, скорее всего, окончательно зарастет бородой и примется бегать по афганским горам с калашом наперевес. Таким образом, из модели второго нашего фотографа он станет потенциальной моделью тре тьего.

Американец Стив Маккарри родился в 1950 году в Филадельфии, снимал в Штатах, ездил по Латинской Америке, Индии, Непалу, пока в 1979 году, в мае, перейдя границу, снаряженный двумя камерами, мешком пленок, перочинным ножом, пластмассовой кружкой и припрятанным еще в самолете пакетиком орешков, почти случайно не оказался среди афганских повстанцев (там всегда отыщутся какие-нибудь повстанцы). В декабре того же года стране, куда попал американский фотограф, сильно не повезло (а самому Маккарри повезло сильно): началось советское вторжение. Стив Маккарри стал одним из фотохроникеров моджахедского сопротивления, а пять лет спустя в лагере афганских беженцев Насир-Баг сделал снимок, прославивший его во всем мире. Это знаменитая «Афганская девочка», которую знает, кажется, любой, кто когда-либо открывал интернет на латинице, смотрел западное телевидение или просто листал журналы вроде National Geographic.

Действительно, это один из самых известных образов последних тридцати лет — о нем написаны тысячи страниц, а саму некогда безымянную афганскую девочку смогли обнаружить в 2002-м: то была замужняя женщина по имени Шарбат Гула, обремененная детьми и опытом тяжелой беженской жизни. Шарбат Гула в одном из интервью на вопрос, как ей жилось и живется, ответила, что не очень легко и вообще при талибах (напомню, разговор состоялся через год после еще одного несчастного вторжения в Афганистан, теперь уже западного) было лучше, так как спокойнее и почти без хаоса. Это довольно комично, учитывая, что образ «афганской девочки» используется самыми разными международными организациями и движениями, выступающими за эмансипацию и образование афганок2. Ну уж как Талибан относится к женскому образованию, известно. Чуть не забыл, Стив Маккарри, наш третий герой, собственно, и сделал в 1992 году снимок кабульского уличного фотографа. Я видел это фото в мае 2014-го на выставке Маккарри Afghanistan в галерее Beetles + Huxley.

Три фотографа — один вымышленный, один безвестный, один почти классик. Первый оказался на Востоке (условном Востоке ориенталистов) на волне романтического интереса к одалискам, тюрбанам и восточным базарам. В 2008-м в Tate Britain устроили восхитительную выставку The Lure of the East («Соблазн Востока»), я даже разорился на каталог и прилежно его изучаю уже почти десять лет. Действительно, с конца XVIII века Восток (в разных видах, не только как у Эдварда Саида «Ближний Восток», но и Индия, и Месопотамия, и Китай, конечно же) соблазнял европейца, увидевшего в нем Другого, которым можно восхищаться,
управлять и на эксплуатации которого можно разбогатеть. Все эти три связанные с существованием Другого возможности позволили точнее определить идентичность Запада в эпоху его тотальной секуляризации (раньше такой проблемы не было, ибо «христианский мир» противостоял «нехристианскому», мусульманскому, буддийскому, индуистскому, любому иному). Чтобы не пересказывать Саида, его последователей и критиков (а также последователей критиков), скажу так: Восток надо было представить максимально ярким и экзотичным, сделать «вечным», лишив истории и возможности быть «современным» (это понятие появляется в середине XIX века в разгар ориентализма), и параллельно превра тить в объект изучения и приложения власти «Запада». Такой «Восток» в силу своих особенностей (см. первые два пункта) не может быть субъектом ни изучения, ни власти. Чтобы он оставался объектом, понадобились героические усилия не скольких поколений самых разных людей: живописцев, литераторов, ученых, священников, инженеров, солдат и чиновников. В результате мы имеем тот постколониальный «Восток», который имеем.

Восток манил и соблазнял; устав от серого неба и черных сюртуков Европы, художники устремились туда. Возник целый «ориенталистский» жанр искусства, в живописи он дал дюжину невероятно «красивых» (и просто красивых, без кавычек) картин самых разных художников, от Джона Фредерика Льюиса и Ричарда Дадда до Василия Верещагина (как мне кажется, несправедливо полузадвинутого в тень Репина и Левитана). Вслед за художниками на Восток отправились пионеры фотографии. Герой книги Нерваля — один из них. Даже не запечатлеть, а создать образ Востока значило не только сформулировать его живописный (во всех смыслах слова) смысл, но и установить над ним власть, ведь ислам запрещал любые изображения, кроме орнаментальных. Тут важен еще один, чисто сексуальный момент. Восточные женщины покрыты одеждами с головы до ног, лица скрыты, законным образом ухватить глазом хотя бы кусочек их плоти можно, за небольшим исключением, только оказавшись внутри восточного дома, на женской половине, в гареме. А в гареме обычно бывает только тот мужчина, чей гарем. Иными словами, видеть и овладевать — здесь почти синонимы. Наш глухой французский дагерротипщик оказывается прямым агентом ориентализма и колониального захвата, ведь он фотографирует тела торговок апельсинами и сахарным тростником, прикрывающих только свои лица. Он апроприирует их тела и распространяет их изображения среди западных людей, «франков». То же самое делали и художники-ориенталисты, рисуя бесконечные гаремные сцены; их героини превращались в гораздо большей степени в объекты, чем они уже были в тогдашней исламской культуре и образе жизни. Они здесь действительно волнующие сексуальные объекты, не обладающие на самом деле почти никакими человеческими характеристиками; причем даже неважно, что моделями для такого рода гаремной живописи часто выступали западные женщины — жены, подруги, знакомые и родственницы художника. Своих женщин на Востоке франкам старались тогда не показывать.

В этом смысле наш второй герой, кабульский уличный фотограф последней трети прошлого века, занимается совершенно противоположным делом. Он использует «западную технику» (сколь жалким ни было бы его орудие труда, но оно изобретено именно на Западе, как и «калашников») не для того, чтобы подорвать устои «вечного восточного порядка вещей», — наоборот, он их как бы укрепляет. Да, талибы (они захватили Кабул через четыре года после того, как был сделан этот снимок) изображения не одобряют, и бизнес нашего фотографа окажется под угрозой, но не столь крайние мусульманские группы, пожалуй, могли бы даже вознаградить его. Кабульский фотограф снимает мужчин, которые готовятся выполнить две главные для этого общества мужские работы — завести семью и убивать врагов. Заметим, что перед его снимками стоит задача запечатлеть их перед символическим переходом в мир воспроизводства и смерти, мир, где изображения лиц уже не понадобятся. В каком-то смысле молодые афганцы переходят в мир небытия, становятся шестеренкой в моторчике традиционного общества и отказываются от индивидуальных черт: пройдет год, и лицо парня с фото-ка буль ского портретиста, изображенного на фото Стива Маккарри, зарастет густой маджахедской бородой. Из героя семейных меморий (а кабульские фото прежде всегоделались для родителей) он превратится в потенциального героя современного западного ориенталистского визуального ряда.

Стив Маккарри — исключительно тонкий художник, он совмещает резкую, яркую красоту своих снимков с понятными только немногим намеками на кое-что по ту сторо ну экзотической ширмочки ориентализма. Представим себе такую картину: 42-летний американский фотограф снимает кабульского уличного коллегу, который чуть старше его. Помимо всего прочего это попытка поставить себя на его место, увидеть себя не ориенталистом, а объектом ориентализма — мол, каким бы я был, выпади мне судьба делать портреты афганских юношей еще относительно безбородого периода. Культурная память Маккарри сработала безошибочно — достаточно вспомнить «Торговца коврами» Льюиса, этот автопортрет в восточной одежде, и мы увидим всю изысканность параллели.

Английский художник позапрошлого века изобразил себя в виде восточного торговца, приравняв свою яркую красочную экзотическую живопись к ковровым узорам,а себя- к продавцам этой красоты. Англичанин на исламском Востоке XIX столетия примеряет к себе роль того, кто является частью местного порядка вещей, торгуя безусловно ориентальной вещью — коврами. Американец в исламском Кабуле примеряет к себе судьбу коллеги-фотографа, который фактически стал жертвой краха постколониальной модернизации «Востока» (за три года до того главные проводники предпоследней насильственной модернизации Афганистана — советские войска — покинули страну). Как и каирский торговец коврами, кабульский портретист есть деталь «восточного миропорядка», как его понимают на Западе. Только теперь, когда на мир смотрит мириад равнодушных инстаграмовых глаз, «соблазн Востока» уже не окрашен в павлиньи цвета. Сегодня этот соблазн про другое — про то, что Другого не покорить, не перевоспитать, не (как еще пытаются сегод ня) переубедить. Остается довольствоваться ролью хронике ра чужой жалкой и жестокой жизни чужих людей в прекрасных чужих странах.

В фотографической истории Афганистана, составленной Стивом Маккарри, скрыт еще один сюжет (вообще их множество, художник ведь очень большой и очень умный), связанный как раз с невозможностью переубедить Другого. На первых снимках, конца 1970-х — начала 1980-х, романтические моджахеды с честными чегеваристыми лицами сражаются за правое дело против советских оккупантов. Чем дальше фото Маккарри от 1979-го, тем дальше от зрителя изображенные там воины, тем меньше их масштаб на фоне великой природы Афганистана. Кто кому режет глотки — неважно, они тут резались всегда и никогда резаться не перестанут. Так что человек с «калашом» на плече есть лишь часть Природы, не больше. И лицо вечного афганского старика, обрамленное мраморными складками тюрбана, похоже на снимок горного Вазиристана. Ведь Природа не имеет Истории. Она неизменна, прекрасна и на сегодняшний момент именно она есть Другой по отношению к нам. Таково новое-старое издание ориентализма — уже не бодрое и восторженное, а усталое и меланхоличное.

P. S. Страшный конец последнего советского ставленни ка Наджибуллы известен. Несколько лет назад о нем вдруг вспомнил — совсем по другому поводу — ирландский писатель Колм Тойбин. Оказывается, те четыре года, что Наджибулла провел, укрываясь после свержения в кабульской миссии ООН, он занимался переводом. Вот что писал Тойбин в 2013-м в газете «Гардиан»: «Простое — чужая страна; ее жители ведут себя по-иному — это обнаружил Мохаммад Наджибулла в 1996 году, когда Талибан наконец-то оказался в Кабуле. Наджибулла был президентом Афганистана между 1987-м и 1992-м. Есть история о том, что, укрываясь в кабульской миссии ООН в ожидании талибов, он нашел себе дело: переводил на пуштунский книгу Питера Хопкирка „Большая игра“, где речь идет о вторжениях в Афганистан в XIX веке. Трудясь над переводом, Наджибулла вдруг понял, что ровным счетом никто вокруг него не знает афганской истории. Его страна, увы, не имела своего Эрика Хобсбаума, Линды Коллиз, Ниала Фергюсона, не говоря уже о Саймоне Шама, никого подобного. „Афганцы совершают ту же ошибку, — говорят, изрек он, — ибо, только понимая историю, мы можем прорвать круг“. Талибов книга не интересовала, когда они схватили его; судьба рукописи неизвестна». Мне видится тут борхесовский сюжет — как если бы кто-то из этих парней вдруг отложил в сторону «калашников» и принялся штудировать «За падновосточный диван» Гете.

Пока же этого не произошло, «истории Востока» сочиняются так, как рассказал нам восхитительный Нерваль. Он пишет: на обеде у французского консула в Каире присутствовал «месье Любер, бывший директор Оперы, ставший историографом египетского паши».

1) Нерваль Ж. Путешествие на Восток / сокр. пер. с фр. М. Е. Таймановой. М. : Главная редакция восточной литературы изд-ва «Наука», 1986. С. 33.

2) В последние годы Шарбат Гула опять попала в поле зрения западной публики. Сначала Маккарри сделал еще один ее портрет, копируя тот, знаменитый. Вышло печально: годы и лишения (почти) никого не красят. Наконец, в конце 2016-го появились сообщения, что Гулу собираются выслать из лагеря афганских беженцев в Пакистане, где она оказалась уже после начала новой, последней афганской войны. Кажется, за нее заступились — иконическое фото помогло человеку, изображенному на иконе. Ситуация довольно распространенная в нашем мире.

Дата публикации:
Категория: Отрывки
Теги: АркаКирилл КобринНаташа ВикулинаЛондон: Арттерритория
Подборки:
0
0
10978
Закрытый клуб «Прочтения»
Комментарии доступны только авторизованным пользователям,
войдите или зарегистрируйтесь