Леонид Юзефович. Маяк на Хийумаа

• Леонид Юзефович. Маяк на Хийумаа. — М.: Издательство АСТ : Редакция Елены Шубиной, 2018. — 314, с.

Новый сборник рассказов Леонида Юзефовича — историка, писателя, сценариста, — родился из исследований автора о не таком уж далеком прошлом. «Маяк на Хийумаа» — это театр теней, где вместо живых людей играют скорее туманные, иногда почти мистические образы, история которых продолжается и в современности.

Бабочка

В домах гасли огни, лишь окна подъездов синими от ламп дневного света, переборчатыми колодцами стояли в темноте.

Рогов, Галькевич и Пол Драйден свернули за угол. Галькевич вспомнил, как пару лет назад выпивали у Роговых и тоже вечером шли к остановке. Тоже была осень, но поздняя, дождик, слякоть. На мокром газоне сидела пьяная женщина в резиновых сапогах, в сбившемся платке, расхристанная, немолодая и некрасивая, и Марик сказал про нее: русская Венера.

Явилось желание немедленно рассказать Рогову и Полу Драйдену про Марика, что Марик, сволочь, так сказал. Лишний раз напомнить им, что он, Галькевич, не такой, но, слава Богу, сдержался. Если ты другой, не суетись, не доказывай, иначе получится, что такой же. Никому ничего нельзя доказать, если боишься, а он знал, что в нем живет страх перед этой прекрасной, печальной и жутковатой страной, которая была его родиной.

Свернули за угол, и Пол Драйден внезапно понял, почему в течение всего вечера было чувство, будто фигура царевича Алексея утрачивает ясность очертаний — она не просто расплывалась, а словно растягивалась между Роговым и Галькевичем, принимая образ то одного, то другого, но в любом случае теряла привычное сходство с ним самим, Полом Драйденом. Сам он мальчиком тоже боялся и ненавидел отца — вечно пьяного, громогласного, с огромным плоским телом бывшего баскетболиста, и со студенческих лет сочувствовал Карлу XII: тот пошел войной на пучеглазого царя, чтобы отомстить за его, Пола, детский страх, отроческие унижения.

— Пожалуйста, — попросил он, — подождите меня.

Отошел к кустам, расстегнул молнию на джинсах. Рогов и Галькевич остановились. Под струей зашелестела иссохшая трава. Пол Драйден виноватым голосом сказал Рогову:

— Я забыл у вас мои трусы, они висят в кухне на веревке.

— Что, — уныло спросил Галькевич, — будем возвращаться?

Пол Драйден промолчал. Ему неловко было настаивать, а Рогову — показывать, насколько он рад неожиданной возможности проделать обратный путь втроем. Снова провожать их он, конечно же, не пойдет.

— Пошли домой, — объявил Рогов.

При этом слове хитрая Зюзя отбежала в сторону, понимая, что ее сейчас возьмут на поводок, приведут в квартиру и там опять наденут ненавистные трусы.

Все сильнее дул ветер, хлопало на балконах белье.

Рогов закричал:

— Зюзя, Зюзя, ко мне!

Та делала вид, будто не слышит.

Он сказал:

— Пойдемте, сама прибежит.

В это время жена Рогова увидела, как человек за дверью подмигнул ей. Веко дернулось, опустилось и поднялось, ресницами скользя по стеклу дверного глазка. Она отскочила к стене, поясницу прошибло потом. Он подмигивал ей так, словно знал, что сегодня она весь вечер ненавидела мужа, и теперь сообщал: сигнал принят, будем действовать. Малодушно захотелось разбудить сына, выйти на площадку с ребенком на руках, заслониться им от этого кошмара, и еще больше перепугалась оттого, что возникают такие мысли. Стояла и тоненько подвывала от безнадежности.

Не так уж и поздно, а на лестнице почему-то не слыхать никого из соседей. Ни шагов, ни голосов, окликнуть некого. Ни одна дверь не хлопнет.

Она посмотрела на часы: без четверти одиннадцать. Была половина, когда Рогов пошел провожать гостей, значит, появится минут через пять, ну через десять или пятнадцать, если автобуса долго не будет. Он ведь такой, ни за что не уйдет, пока не посадит их в автобус и не помашет рукой.

Страшно было за мужа, что его здесь кто-то караулит, но едва ли не страшнее казалось увидеть лицо человека за дверью. Так бывает во сне: замечаешь кого-то рядом с собой, пытаешься понять, кто это, чего он хочет, и не понимаешь. Душа томится на грани узнавания, не переступая ее в последнем усилии, потому что в самой загадке — тьма, вариант смерти, а в разгадке — ужас продолжения жизни с тем, что можешь узнать про себя.

Мысли начали разбегаться и путаться, как при температуре. Она сказала себе: спокойно, дура, не паникуй, и выключила свет в коридоре и в кухне, чтобы глаза привыкли к темноте. Тогда у нее будет преимущество, если этот человек попробует высадить дверь и с освещенной площадки ворвется в темную квартиру. Дверь у них можно выбить ногой, еле держится. Она давно говорила Рогову, что надо укрепить ее или поставить железную, но он лишь смеялся. А когда призадумался, это удовольствие стало не по его зарплате.

За окном шумели и раскачивались деревья. Фонарь, горевший у подъезда, временами прорывался сквозь их бушующие кроны, синеватым туманом застилая стекло. Тени бежали по стенам, вжимались в углы. Нужно было что-то делать. Нарочно громко топая, она прошла в кухню, достала из ящика молоток, затем на цыпочках прокралась обратно в прихожую. Если тот человек подслушивает, пусть думает, что ее здесь нет. План был такой: едва послышатся на лестнице шаги Рогова, мгновенно отщелкнуть замок и выскочить ему на помощь.

Она снова включила свет в коридоре, чтобы не жмуриться, когда будет выбегать на площадку. Затаившись под дверью, прикидывала, каким концом изготовить молоток для удара — тупым или острым, как вдруг вспомнила, что окна выходят во двор, можно предупредить Рогова заранее, как только он подойдет к дому. Дура, дура, какая дура, Господи!

Метнулась в комнату, распахнула дверь лоджии. Все кругом заслоняли разросшиеся неухоженные тополя, листва еще не облетела. Она перевесилась через перила, не отрывая глаз от освещенного пятачка перед подъездом, и стала ждать.

Галькевич заметил ее первый.

Она крикнула:

— Эй, стойте!

Рогов узнал голос жены, но вначале почудилось, будто сам же мысленно произнес эти слова. Когда-то постоянно разговаривал с собой ее голосом, потом отвык.

Возле дома он немного приотстал, подманивая Зюзю, которая по-прежнему держалась на расстоянии, а Галькевич задрал голову и увидел жену Рогова.

Она улыбалась от облегчения, что муж не один, пришли все втроем, поэтому Рогов, увидев ее на лоджии, ничуть не встревожился.

Он сказал:

— Пол забыл свои трусы, вернулись за трусами.

Жена улыбалась как-то странно и шепотом, словно осипла на ветру, говорила:

— Стойте, стойте!

— Может, кинешь с балкона, чтобы им не подниматься? — предложил Рогов.

— Подождите, — сказала она, — там кто-то стоит.

— Где?

— На площадке за дверью.

— Кто?

— Не знаю.

— И что делает?

Она растерялась и сказала:

— Ничего.

— Хорошо, я сейчас поднимусь.

Рогов направился к подъезду, она закричала:

— Стой!

Что-то прошуршало в листве и тяжело брякнулось на асфальт. Пол Драйден наклонился — перед ним лежал молоток. Он поднял его, оглянулся на Рогова с Галькевичем. Те ничего не успели сообразить, а он уже все понял, крепко сжал деревянную ручку и шагнул к подъезду.

Они двинулись было следом, но жена Рогова опять закричала сверху:

— Стойте! Тоже возьмите что-нибудь!

— Что? — спросил Рогов.

— Ну камень, палку, что-нибудь!

Галькевич заметался под окнами, ища, чем бы вооружиться, но Рогов раздраженно отмахнулся.

Жена взвыла:

— Бога ради, возьми что-нибудь!

Он замер.

— Там действительно кто-то стоит, — тихо сказала она. — Мне страшно.

Луна скрылась, ветром отхлестнуло ветви тополей перед фонарем. Свет упал на лицо жены, усталое, серое, немолодое. Лишь теперь он ей поверил, почувствовал, что не напрасно прожили вместе все эти годы, родили сына. Это ее страхом сжимало сердце десять минут назад, когда проходил мимо детского садика и поглаживал в кармане рюмку. В груди спеклось, он повернулся к Полу Драйдену.

— Дайте-ка!

Тот помотал головой и молоток не отдал.

Зюзя крутилась у ног, вымаливая прощение. Рогов отпихнул ее, осмотрелся. В соседнем доме с весны тянулся капитальный ремонт, за песочницей грудой свалены ржавые водопроводные трубы. Он подбежал, схватил обрезок покороче.

Из зарослей под окнами вынырнул Галькевич и ринулся к подъезду. Пока шарил в кустах, заполошно хватая какие-то невесомые хворостины, осенило, что не так, не так человек с его родословной должен вести себя в минуту опасности. Безоружный, он рванулся к подъезду, но Пол Драйден успел придержать его на лету, вошли вдвоем. За ними ловко протырилась Зюзя.

Дом пятиэтажный, лифта нет, есть настенный щиток с механизмом, отщелкивающим запор на входной двери, если на десяти кнопках этого баяна правильно сыграешь трехзначный номер, но не работает. Вошли, ветер загудел, резонируя в почтовых ящиках, зашевелилась бахрома коврика перед ступенями.

Пол Драйден ступил на него с чувством, что дальше начинается хаос, где скрылся бедный царевич. Молоток успокаивающе отяжелил руку, другой рукой он сжимал локоть трепещущего от возбуждения Галькевича.

Дверь за ними захлопнулась, все стихло. Наверху тоже стояла какая-то ненатуральная тишина.

Пол Драйден хотел подождать Рогова, чтобы подниматься всем вместе, но Зюзя деловито затрусила по лестнице. Вырвавшись, Галькевич бросился за ней, обогнал ее, прыгая на своих длинных ногах через полпролета, вынесся на площадку третьего этажа.

Пусто. Перед квартирой Роговых никого нет.

Он прислушался.

Лязгнул замок, жена Рогова, не решаясь распахнуть дверь сразу, медленно тянула ее на себя и шепотом кричала из расширяющейся щели:

— Вы здесь? Вы здесь?

Галькевич даже не ухом, а кожей ощутил укромный отзвук ее слов, ее дыхания. Он услышал, как над головой у него кто-то крадется вверх, бесшумно перебирая ногами бетонные ступени. За изгибом лестницы слышались осторожные удаляющиеся шаги, оттуда тянуло ледяным холодом, проникавшим в самое сердце.

На дне подъезда гулко ударило: бум-м! Рогов зацепил обрезком трубы батарею парового отопления. Этот звук всколыхнул душу, как удар колокола. Уже не колеблясь, Галькевич махнул на четвертый этаж, на пятый, застыл перед ведущей к чердачному люку в потолке железной лесенкой. Замка на люке не было. Он хотел лезть на чердак, с разгону схватился за перекладину, но в этот момент Пол Драйден добежал до квартиры Роговых и увидел, что на дверном глазке сидит бабочка.

Он сразу все понял и крикнул Галькевичу:

— Это бабочка, бабочка! Идите сюда!

Подоспел Рогов со своей трубой.

Пол Драйден сказал ему:

— Это бабочка!

Жена Рогова наконец распахнула дверь, но бабочка не улетела, лишь заелозила на глазке, помаргивая крылышками, уже бледными, осенними, со стертым узором и увядшей пыльцой.

Спустился Галькевич.

Пол Драйден объяснил ему еще раз:

— Это бабочка!

Все четверо молча смотрели на нее, никто не улыбался, у Галькевича дрожали ноги. Вдруг Рогов дико захохотал. Он обнял жену, она оттолкнула его, опустилась на корточки, затылком откинувшись к косяку, и заплакала.

Рогов отшвырнул трубу, та с грохотом покатилась вниз по лестнице. На втором этаже загремела щеколда чьей-то двери, кто-то что-то сказал. Галькевич ответил, ему тоже ответили, потом Рогов громко сказал:

— Господи, ну чего мы все боимся? Можете мне ответить?

Никто ему не ответил.

Он сунул руку в карман, некурящий Галькевич спросил:

— Покурим?

Вместо сигарет Рогов достал маленькую коньячную рюмку, показал им, держа ее на вытянутой ладони.

Пол Драйден оживился. Он решил, что вслед за рюмкой появится и то, что можно будет в эту рюмку налить, но внезапно Рогов с силой сдавил ее в кулаке и раздавил, как яйцо.

Жена переполошилась:

— Ты что? Зачем? Что ты хочешь мне доказать? Ненормальный! Покажи! Порезался?

Глаза ее светились.

Рогов развел пальцы с прилипшими к коже стеклянными блестками, стряхнул осколки, почистил ладонь о штаны и поднес к свету. Крови не было.

Он победно улыбнулся.

— Вот видишь? Ни царапины. Значит, я прав.

— В чем? — спросила она.

— Бояться нечего. Понятно?

Она кивнула.

— Дайте мне другую, — закричал Галькевич, — я тоже попробую!

Жена Рогова сказала с гордостью:

— У тебя не получится.

Рогов бережно снял бабочку с глазка вышел на лоджию и отпустил.

Ее сразу смело ветром.

1994