Янис Йоневс. Буквы

Янис Йоневс (1980) — латышский прозаик. Его дебютный роман «Елгава 94» (2013) получил широкое признание критики и читателей, а также был награжден литературным призом Евросоюза и переведен на десять языков. Настоящий рассказ вошел во вторую книгу автора, «Тигр», вышедшую в Риге в 2020 году в издательстве «Dienas Grāmata». В журнале «Прочтение» «Буквы» публикуются в рамках литературного проекта «География: Латвия». Текст подготовлен и переведен на русский язык Ритой Тур при поддержке вентспилсского Международного дома писателей и переводчиков.

Историк и литератор Кирилл Кобрин: Этот — на первый взгляд, почти попсовый — рассказ имеет двойное дно. Вроде бы он о любви в «эпоху супермаркетов», любви почти столь же пластиковой, как и многое в любом шопинг-молле. Но нет, он, на самом деле, о другом. Автор по-новому рассказывает сюжет, известный нам со времен «Путешествий Гулливера». Помните, оказавшись в Академии Лапуты автор встречает там вот таких великих лингвистов:

«После этого мы пошли в школу языкознания, где заседали три профессора на совещании, посвященном вопросу об усовершенствовании родного языка. Первый проект предлагал сократить разговорную речь путем сведения многосложных слов к односложным и упразднения глаголов и причастий, так как в действительности все мыслимые вещи суть только имена. Второй проект требовал полного упразднения всех слов; автор этого проекта ссылался главным образом на его пользу для здоровья и сбережение времени. Ведь очевидно, что каждое произносимое нами слово сопряжено с некоторым изнашиванием легких и, следовательно, приводит к сокращению нашей жизни. А так как слова суть только названия вещей, то автор проекта высказывает предположение, что для нас будет гораздо удобнее носить при себе вещи, необходимые для выражения наших мыслей и желаний. Это изобретение благодаря его большим удобствам и пользе для здоровья, по всей вероятности, получило бы широкое распространение, если бы женщины, войдя в стачку с невежественной чернью, не пригрозили поднять восстание, требуя, чтобы языку их была предоставлена полная воля, согласно старому дедовскому обычаю: так простой народ постоянно оказывается непримиримым врагом науки! Тем не менее многие весьма ученые и мудрые люди пользуются этим новым способом выражения своих мыслей при помощи вещей. Единственным его неудобством является то обстоятельство, что, в случае необходимости вести пространный разговор на разнообразные темы, собеседникам приходится таскать на плечах большие узлы с вещами, если средства не позволяют нанять для этого одного или двух дюжих парней. Мне часто случалось видеть двух таких мудрецов, изнемогавших под тяжестью ноши, подобно нашим торговцам вразнос. При встрече на улице они снимали с плеч мешки, открывали их и, достав оттуда необходимые вещи, вели таким образом беседу в продолжение часа; затем складывали свою утварь, помогали друг другу взваливать груз на плечи, прощались и расходились.
Впрочем, для коротких и несложных разговоров можно носить все необходимое в кармане или под мышкой, а разговор, происходящий в домашней обстановке, не вызывает никаких затруднений. Поэтому комнаты, где собираются лица, применяющие этот метод, наполнены всевозможными предметами, пригодными служить материалом для таких искусственных разговоров».

«Слова и вещи» — вот о чем это все. О том, как превращаясь в слова, наши чувства, эмоции, страсти приобретают материальность, захламляют наши жилища, нашу жизнь, начинают гнить, а мы сами так и не понимаем, что перед нашими глазами — да еще и с нашим участием — разыгрывался совершенно другой сюжет.

Ну и конечно, это совершенно талмудическая история. Она же о словах, важнее которых — как кажется книжникам — нет ничего. Вопрос в том, что не все книжники; и книжники — не все.

 

 

БУКВЫ

 

Что бы ты ни делал, делай это во имя любви.

Джим Батчер

 

Один мой друг изобрел новую письменность. Или написал стихотворение, это как посмотреть.

Его зовут Эрвин, и он заядлый читатель, только и делает, что смотрит в книгу или в экран. Однажды Эрвин неосмотрительно вышел на улицу и отправился в магазин. Он пялился, хлопая глазами, в огромный мир и привычно искал буквы. «В конце концов, — рассуждал он, — мир — лучшая из книг. Так гласит Талмуд!» Но там были только солнце, собаки, люди. Эрвину вдруг вспомнился семинар в Академии. Биберс сказал: «Сегодня хочу услышать, что вы прочитали. Все хотят задвигать умные тексты, а вот читать не хотят».

А он именно тогда, именно в тот редкий раз ничего не прочитал. И это был такой же солнечный день.

Зайдя в магазин, он отыскал в кармане то, что ему действительно нужно было прочесть, — список продуктов для рецепта утонченного блюда. Было совсем не сложно. Яйца он нашел, баклажаны тоже, только топинамбур вычислить не удалось. Ничего, сойдет.

За кассой сидела девушка. Она пробила яйца и, взяв тонкими пальцами баклажан, оглядела его с неподдельным интересом. Затем открыла и стала листать каталог товаров. Остановилась на цуккини, сравнила, отправилась дальше. Не огурец тоже. Как называлась эта штука?

— Баклажан! — хотел сказать Эрвин, но не мог.

Его охватила робость. Нехарактерная, вообще-то, в интернете он был острым спорщиком, но теперь не мог произнести единственное это слово.

Девушка непроизвольно, как это делают дети, приложила кончик баклажана к губам. Это выглядело забавно и соблазнительно. Потом она опомнилась, покраснела, посмотрела на Эрвина огромными глазами и нажала на экране кассы «топинамбур». Эрвин платил и искал глазами имя девушки. На ее груди, на табличке, прикрепленной к форменной куртке, было написано: «Я учусь». 

На следующий день он отправился за покупками уже с энтузиазмом, и, когда он приближался к магазину, там горел только ему одному видимый свет. Там ли она? Не уволили ли ее?

Нет, на входе он увидел, что она там, в своей красной куртке, и Эрвина обуяло вдохновение.

Может, он чувствовал родство с ее неуверенностью и смущением. Может, собственная неожиданная робость стала для него вызовом. Сегодня он изменит список покупок. Он внимательно обходил полки и ворчал на ограниченное предложение магазина «Мего». Он подошел к кассе, взволнованный как школьник, и вместе с девушкой стал читать на экране:
 

Игристое вино Mezzo

Бокалы, 2

Розы красные

Свеча могильная
 

Это было самое романтичное, что тут удалось найти. Но глаза девушки не говорили ничего, а губы произнесли слова:

— Пятнадцать евро и десять центов.

Она не считывала приглашение Эрвина. Он опустил глаза вниз и покраснел, словно неожиданно открылось окно, в которое он пытался подсмотреть. Табличка на ее груди теперь носила имя «Анна».

Дома Эрвин пил вино и думал, почему Анна на это извержение романтики не ответила хотя бы улыбкой. Заимев имя, она получила эмоциональную независимость? Может, ей не понравилась могильная свеча? Она выглядела совсем неплохо, никаких подозрений, но кассовый монитор не проведешь. А другой в магазине не было.

А вообще — с чего бы Анне хоть как-то реагировать? Она ведь могла подумать… Ему нужно было найти другой, более прямой канал общения.

Он написал «Анна» в поиск Facebook. Сначала положился на удачу, потом на свое упорство, но ничего не сработало. Там было слишком много Анн, которые смотрели в кадр сквозь цветы, гримасничая, с яхт. А если она назвалась Аннушкой? Нет, это тоже неверный путь. Анну не нужно искать на Facebook, она тут, прямо перед Эрвином.

На следующий день она снова была перед Эрвином. У него слегка тряслись руки, поэтому из них выпала монета и закатилась за кассу. Анна нагнулась, и Эрвин сквозь очки, сквозь слой атмосферы, сквозь форменные штаны увидел ее трусики. Они изгибались, как римская буква. Но сказать все равно он смог только:

— Спасибо.

Дома он придумал себе оправдание. Обычный разговор между ними был невозможен. Мешал барьер профессиональных отношений. Легко подкатить к барменше, если накручен и отмазан четырьмя «отвертками». Сложнее с медсестрой, улыбаешься ей кроваво-слюнявым ртом. Совершенно невозможно с продавщицей, покупая 10 яиц. Ты — один из ежедневной толпы, было бы непростительно утомлять ее комплиментами. К тому же за тобой стоят другие, с коктейлем «14», с мороженым, с мясом, и они не станут ждать. Был тут и социальный барьер. Она продавщица. Ей неинтересен этот мутный персонаж с кривыми очками. Они никогда не встретятся в другом месте, их дороги не пересекутся, он не знает того, что знает она, его не интересует то, что нравится ей. Журнал «Личная жизнь» против «В мире науки», клуб Just против бара «Чомски». Между ними представления о друг друге. Он уже представил, какая она, и не может через это переступить, и ему самому стыдно за это. Поэтому он не сможет заговорить с Анной.

Это два мира, далеких и несовместимых. Магазин — единственная точка их соприкосновения.

И Эрвин опять шатается по магазину. Он, наверное, знает его так же хорошо, как пенсионерка, ищущая скидки. Вокруг — тысячи свежих и дешевых продуктов, он словно Адам в Раю — бери, что пожелаешь, — но он ищет слова. Все напоминает ему об Анне. Вот персик как Анна. Водка как Анна. Ананас как она. Когда португальцы достигли Америк, им казалось, что они нашли Райский сад. Они легко нашли этому доказательства. Индейцы говорили, что этот конкретный фрукт называется «ananas», и мудрый монах прочел там строчку из евангелия: «Anna nascitur…»

Тогда Эрвин зарычал. Он бросился назад к полкам. Теперь его движениями руководила определенная идея. Дело шло медленно, но человек все-таки побеждает неупорядоченный космос, и Эрвин отправился к кассе. Там ему досталось осуждение стоящих позади, потому что он выложил свои покупки в длинный ряд — тут была важна последовательность. В спешке в памяти всплыло слово «акростих». Стих, в котором первые буквы строк, читая сверху вниз, составляют слова. Все-таки чему-то Биберс его научил.

Эрвин и Анна смотрели в монитор кассы, где появился список покупок:
 

Ананас

Нектарины

«Нутелла», шоколадный крем

«Аленка», бисквит
 

Эрвин чувствовал себя гением. Анна подняла на него неопределенный взгляд и назвала цену. Разочарованный, Эрвин шагал домой. Макая нектарин в нутеллу, он снова думал, что же на этот раз сделал неверно? Нет, все было верно, просто нужно продолжать. Он вернулся в магазин, вернулся к кассе и осторожно стал выкладывать на прилавок:

 

Анчоусы

Напиток Energy

Нож поварской

Аджика «Острая»
 

Тут он остановился, откашлялся и продолжил:
 

Яйца перепелиные
 

Остановился, будто задумался.
 

Тефтели рыбные «Старая Рига» в томатном соусе

Ежедневник

Блины Ekspresso

Яблоки сезонные
 

Снова остановился на секунду.

 

Лосось малосольный

«Юкон Джек», ликер

Бумага для выпечки «Чистюля»

Лавровый лист

«Южная ночь», конфеты
 

За спиной уже недовольно бурчали. Но Эрвин смотрел в глаза Анны и улыбался, храбрый и находчивый молодой человек, преодолевший все препятствия. Анна назвала цену, немаленькую. Эрвин пошел домой, пошатываясь.

Потом в жизни моего друга все окончательно пошло наперекосяк. Он писал Анне все более длинные и красивые письма. Расходы стали значительными, дом наполнился нефункциональными предметами. Иногда Эрвин становился несдержанным, грубым и, злобно улыбаясь, швырял на ленту паприку, икру, пиво, ежевику, цуккини. Анна ничего не отвечала. Иногда он отдавался ревности, глазел на чужие покупки, но там были только:
 

Сосиски куриные

Алкогольный коктейль «Цесисский»
 

или
 

Кошачий корм Royal 2 кг

Пиво «Три толстяка»
 

В доме Эрвина царил смрад гниющих продуктов. Средств становилось меньше, и письма становились короче. Эрвин уже не осмеливался смотреть в лицо Анне, смотрел только на табличку с ее именем — единственное, что его все еще удерживало на этом свете. Анна, только Анна. Теперь замок форменной куртки был приоткрыт, обнажая ямку на шее. В другой раз замок куртки был спущен еще ниже, приоткрывая вид на белую маечку с рисунком. В следующий раз замок рухнул вниз как звезда, рассекая куртку по всей длине и открывая взгляду все, что она скрывала, но там не было ничего — ни майки, ни блузки, — ничего, там была лишь вся жизнь Эрвина, голая и пульсирующая, однако у него не было времени этого заметить — он следил за тем, в правильной ли последовательности появляются продукты на экране.

Деньги кончились. Эрвин блуждал по магазину в поисках, но ничего не находил. Магазин был пустым, словно весь мир махнул рукой на любые попытки. У Эрвина выходила только одна картофелина, абрикос и кулек. С этой короткой весточкой он оправился к прилавку, напряг свои воспаленные глаза, но там было написано «Богдан». Эрвин пригляделся — да, там и впрямь сидел улыбчивый мужчина, занимая все пространство за кассой, где Анна могла танцевать, если бы только захотела.

— Где Анна? — спросил Эрвин. Так в магазине делать не положено, но слова лились естественно, свободно.

Богдан посмотрел на него и сказал:

— Мне не следует вам отвечать. Но она уволена! 

— Почему?

— Ха! Она слишком много кокетничала.

Богдан, кажется, отвечал с удовольствием. Но Эрвин не верил:

— Анна? Не может быть!

— Да, да! Она стала одеваться все непристойнее. Это не отвечало правилам нашего магазина.

У Эрвина снова не было слов, он только повторял:

— Не может быть!

— Да, да! Именно к одному покупателю она подкатывала. Руководство смотрело видеозаписи. С остальными клиентами она была рассеянной, а перед этим она вертелась как умалишенная.

— Перед кем?

— Этого я вам сказать не могу.

Эрвин наклонился вперед, будто собираясь что-то сделать, но Богдан с искренним сочувствием пожал плечами:

— Да я и не знаю. Мне не показали.

— Где теперь Анна?

— Опять не знаю! Села в свой побитый аудик и укатила как подорванная.

Эрвин вздохнул, улыбнулся.

— А в остальном как, Богдан? Нравится новая работа?

Богдан улыбался:

— Нравится! Я ведь уже тут работал, перед тем, как меня перевели на склад. Мне с людьми нравится! Жаль только, редко кто хочет поговорить. Вы — совсем другое дело!

Эрвин поклонился и направился к двери.

— А как же картошка? Как же абрикос и крахмал?

— Оставь себе, Богдан. Всего хорошего!

Выйдя на улицу, он толком не знал, куда идти. В магазин больше нет. Домой тоже нет. Он остановился посреди дороги и думал.

Закономерно, что его сбила машина. Эрвин очнулся в больнице. У кровати стояла сестричка, она сказала:

— Эрвин, не волнуйтесь! С вами ничего страшного не случилось. Я осмотрю вашу рану, хотя это скорее просто ссадина.

Так она и сделала. Совершенно обычная ссадина. За исключением кое-чего необычного. Неужели номерной знак машины оставил такой отпечаток? На ноге пострадавшего виднелись две буквы: «ДА».