Даша Благова. Мама и папа

Даша Благова была шеф-редакторкой крупного издания в Москве, продюсировала и редактировала подкасты, руководила радио в психиатрической больнице, писала на социальные темы в разные медиа. Сейчас живет на Кавказе и учится в Школе литературных практик.

Артем Роганов и Сергей Лебеденко: «Мама и папа» Даши Благовой — рассказ, который можно назвать сжатым романом. Минималистичное повествование отчасти стилизовано под устную речь и описывает едва ли не три поколения. Парадокс: родители с их тяжелым бытом в провинции девяностых годов выглядят счастливее, чем дочь, преуспевающая в столице десятых. В чем причина? Пресловутая тоска от хорошей жизни или новая, более сложная эпоха в огромном холодном городе? Какова идентичность тех, кто повзрослел в сумбурный переходный период? А тех, кто повзрослел буквально вчера? Подобные трудноразрешимые, но важные вопросы поднимаются в простой, на первый взгляд, семейной истории, где есть место и юмору, и экшену, и убедительной реалистической драме.

 

МАМА И ПАПА

В детстве Аня просыпалась под гимн Советского Союза, потому что в комнату заходила мама и выкручивала колесико радиоприемника чуть больше, чем наполовину. Иногда она говорила: «Девки, подъем!» — потому что в детской спала еще и старшая сестра. За несколько минут до выхода мама выкрикивала: «Я из-за вас опоздаю, вы меня позорите!» — потому что она была учительницей в школе, куда ходили ее дети. Мама красила губы малиновой помадой, чертила на доске крючки для первоклашек и произносила слово «репутация» так, как не умел никто — с хлестким ударом в середине, звонкой «цэ» и нараспевным окончанием. Когда Аня была совсем маленькой, она думала, что «репутация» – имя очень красивой и знаменитой женщины, вроде Аллы Пугачевой.

Однажды летом Аня вместе с мамой села в самолет и улетела из своего маленького южного города на самый север, в Мурманск, где жили бабушка и дедушка. Бабушка пекла высокие пироги с палтусом, на которые собиралась вся родня, а дедушка все время пел. В первый же день на Аню нацепили осеннее пальтишко с дыркой в кармане, которое раньше носила сестра, и объяснили, что она находится в Заполярье. Ане очень понравилось это слово. Она представляла, как вернется домой, в сентябрьское пекло школы, где за окном кабинета созревает виноград, и объявит одноклассникам, что была в «заполярье». Одноклассники, скорее всего, станут выпытывать, что это за место, но Аня будет молчать и улыбаться. На севере Аню обнимали каждый день: поначалу, с непривычки, она цементировалась в статую, но потом размягчилась в пластилиновую фигурку. Скоро Аня полюбила прижиматься щекой к дедушкиной щетине и класть голову на бабушкину теплую грудь. «Разбалуете мне девку!» — говорила мама.

Андрея тоже редко обнимали, потому что его мама выросла в детском доме и обниматься не умела, а папа считал, что мужчину обнимать лишний раз не нужно. Зато Андрей часто бывал в цирке, куда надо было ехать в другой город целый час. Дорога была красивая, уставленная пушистыми, скалистыми, острыми и бугристыми горами, поэтому Андрею не было скучно. Он представлял, как прыгает с одной вершины на другую и хватается руками за облака. В цирке папа всегда покупал Андрею бутылку «Пепси-колы», которая стоила целый рубль, и потом, между свежеслепленными панельками, Андрей рассказывал дворовым друзьям, как пузырьки прыгают в нос.

В районе, где жил Андрей, не было школы, поэтому ему приходилось идти через пустырь, перебегать трассу, топать между кирпичными домами старого района. Андрей делал много ошибок в словах, мог написать «ежыха» и «лошать», но учителя его любили, потому что он был добрым и мог починить что угодно. Если в классе отламывалась какая-нибудь ерунда или что-то падало со стены, сначала просили помочь Андрея, а уже потом звали трудовика. «Андрюша, если честно, мой любимчик», — однажды шепнула его папе учительница русского языка и литературы.

 

***

Аня и Андрей встретились, когда Аня устроилась на свою первую работу в магазин «Юный техник», а Андрей недавно вернулся из армии и пытался собрать в их с родителями квартире светомузыкальную систему. В маленьком южном городе не было никаких институтов, и мама сказала Ане, что та никуда не поедет и будет кассиром. В армии Андрею выписали рекомендательное письмо в университет, потому что он быстро разделывался с любой электроникой и даже немного распух от продовольственных благодарностей, но папа сказал Андрею, что нужно скорее зарабатывать деньги и не заниматься ерундой, поэтому Андрей стал пожарным.

Андрей увидел Аню в магазине и сказал, что проводит ее домой. У ворот Аниного дома Андрей оторвал веточку от вишневого дерева, скрутил ее узлом, бросил на землю и пробормотал, что хочет на ней жениться. Аня рассмеялась и зашла за ворота, громыхнув калиткой. Андрей стал каждый день ходить в «Юный техник», приносить Ане какую-нибудь сладость, а потом плестись вместе с ней до ворот. Через две недели Аня решила, что Андрей может быть хорошим мужем

Аня и Андрей поженились, когда их новая страна Россия была еще совсем молодой, капризной и злой. Они не знали, почему Ельцин презирал народных депутатов и силился переписать Конституцию, их это не волновало — Аня и Андрей все время смотрели только друг на друга. Их свадьба была в столовой, которая находилась под горой у рубероидного завода. После праздника Аня и Андрей принялись пересчитывать купюры и поняли, что эту сумму можно потратить на подержанную «копейку» или даже «шестерку». Но через несколько дней деньги скукожились и стали совсем другими, поэтому на все подаренное Аня купила себе осенние сапожки — в старых уже была дырка.

Через год у них родилась дочь. Уже втроем они жили во «времянке» — глиняном домике в чужом дворе. Чтобы искупать ребенка, Аня ходила с ведром на соседнюю улицу к водоразборной колонке. Когда Андрею не выдали зарплату в третий раз, они заселились в старую Анину детскую, где мама продолжала включать по утрам радио — так же громко, но уже в соседней комнате. Жили они и в доме Аниной сестры, но недолго, потому что там тоже был муж и ребенок. Андрей стал работать на стройке, и даже после пожарных суток бежал в чью-нибудь квартиру клеить, резать и штукатурить. Однажды Аня и Андрей вместе с дочкой зашли в пожелтевшую квартиру, где сразу увидели дохлую крысу. Они отдали месячную плату красноволосой хозяйке с золотым зубом и стали жить там.

 

***

Дочка смешно шепелявила «мамоська» и «папоська», но уже знала все буквы, потому что Аня с ней много играла и рассказывала сказки про алфавит. Андрей редко брал дочь на руки, но каждый день приносил ей творожные сырки. Иногда Аня плакала на кухне, потому что кроме сырков ничего не было. В один день она отнесла дочь старушке, которая жила в квартире над ними, спустилась на два этажа ниже и постучала в железную дверь. Там в собственной «трешке» жила ногайская семья, которая все время зазывала Аню и Андрея на какие-то свои свадьбы. Дверь открыла высокая женщина с короткой стрижкой.

— Слушай, мне нужно как-то подработать, помоги, пожалуйста.

— Хорошо, я спрошу мужа.

На следующий день Аня оказалась на рынке перед хлипким столиком с пирамидой из бледных пачек маргарина, за которую ей пришлось один раз спрятаться, потому что мимо шел бывший одноклассник с пакетом персиков. Сосед-ногаец выдал ей голубой синтетический фартук с большим карманом ниже живота и сказал, что она работает за выручку. Аня всем улыбалась и отсчитывала сдачу, к концу дня карман стал тяжелым. Не улыбалась Аня только одной пожилой женщине, которая была слишком приставучей и задавала много вопросов про маргарин. Отделавшись от покупательницы, Аня вдруг не почувствовала кармана. Она скользнула рукой в прорезь фартука и нащупала там только крупный шов и две выбившиеся из него нитки.

— Меня обокрали, я не знаю, как, — плакала Аня, когда пришел сосед за деньгами и остатками маргарина. — Какая-то бабка взяла всю выручку. Может, в полицию пойти?

— Не надо в полицию, — ответил сосед. — Отработаешь.

Вечером Андрей сказал Ане, чтобы она больше не продавала маргарин, потому что он сам вернет долг соседу. Аня обняла мужа и пошла укладывать дочь. На следующее утро она снова стояла за маргариновой пирамидой, потом еще пять дней. Она ничего не заработала и вернулась в пожелтевшую квартиру, чтобы рассказывать дочке сказки про алфавит. 

 

***

Аня смогла устроиться в магазин игрушек, после того как оставила плачущую дочку в ясельной группе и поплакала сама. Скоро девочка привыкла, но вечерами висла на маме клещиком и не давала ей приготовить ужин. Аня стала приносить из магазина игрушки, потому что дочка ничего не портила и даже не отрывала бирки, так что через несколько дней товар возвращался на полку. Андрей часто засыпал, сидя на диване, придавленный дочкой, которая научилась с серьезным личиком говорить «папапожалный» и целовать его в щеку.

В один вечер дочка погорячела. «Боже, да не тебе яичницу можно жарить», — выдохнула Аня. Вдруг девочка стала выгибаться мостиком и неестественно выворачивать руки, а ее дыхание дробилось на мелкие кусочки так, будто кто-то быстро-быстро нарезал морковь. Аня трижды звонила в скорую, потому что после приезда первой бригады дочке не полегчало, как и после приезда второй. Прямо в обуви в квартиру втискивались хмурые тетки и дядьки с большим чемоданом, засаживали Аниной дочке укол и уезжали со словами: «Мамаша, успокойся, у ребенка просто температура». После уколов девочка стала чуть теплой, но продолжала выгибаться мостиком и дробить дыхание. Только к утру она опала, как тряпочка, и уснула.

Следующие несколько месяцев Аня и Андрей слонялись по больничным коридорам, сбивчиво объясняли суровым и голодным докторам про странный мостик, прыгали по кочкам из города в город на потрепанной «шестерке». Врачи много писали в медкарте и мало говорили, затем отдавали приказы: сдайте то, принесите это. Когда Аня и Андрей приехали в Ставрополь, который назывался краевым центром и был в ста семидесяти километрах от их города, они сразу пошли в огромную больницу-корабль. Там их дочку всю утыкали проводками и сказали: «У девочки судорожная готовность, эписиндром. Надо срочно лечить, но это будет долго». Тощий мужчина в белом халате протянул Ане желтую бумажку с рецептом и сказал: «Препарат дорогой, сложно достать».

Весь следующий год Аня и Андрей перебегали из аптеки в аптеку и на все заработанные деньги покупали препарат. Иногда им приходилось дорисовывать в рецепте циферки, потому что он давался на месяц, а ездить в Ставрополь было дорого. После каждого аптечного похода, который завершался удачно, они целовались и смеялись. Аня спала плохо, хотя все время работала и занималась домом, потому что прислушивалась к сопению дочки и каждый раз вскакивала с постели, если та начинала сопеть чуть громче. Деньги на квартиру пришлось просить у родителей Ани, которые бормотали: «Взрослые уже, самим пора справляться». Или: «В стране кризис, у нас тоже нет». Аня освоила искусство готовить из одной тушки курицы на две недели вперед, а Андрей часто соглашался работать за еду, когда ему не хотели платить бумажками. Дочка ходила в садик и больше не выгибалась мостиком. Аня внимательно следила, чтобы девочка ничего не подцепила, потому что врач сказал: «Температурить вам нельзя».

 

***

Спустя год тощий врач из Ставрополя сказал, что препарат можно пока не пить, но каждые два месяца необходимо приезжать на контрольную энцефалограмму и утыкивать девочку проводками. Аня и Андрей полюбили эти поездки: вместе с дочкой они пели песни и жевали конфеты, в сезон брали пакет черешни и плевались косточками в окно. Со здоровьем девочки все было нормально: аппарат, подключенный к ее мозгу, рисовал правильные зубастые линии. Однажды Андрей взял с собой фотоаппарат «Зенит» и сфотографировал дочку в проводках, потому что она была похожа на космонавта или инопланетянина.

Дочка научилась читать по слогам и пересказывать истории из книжек. Детсадовские воспитательницы говорили, что девочка будет отличницей, потому что в ее возрасте обычно никто не читает. Аня и Андрей фантазировали, что, может быть, у нее будет высшее образование. Но больше всего они были рады, что дочка чувствует себя хорошо и все время смеется. Правда, Аня стала замечать, что она все чаще дышит ртом и говорит так, будто ее нос зажали пальцами. На этот раз не пришлось долго ходить по врачам, потому что первый же «ухогорлонос» объяснил, что надо срочно вырезать аденоиды. Районный невролог настоял, что только под общим наркозом. Аня и Андрей решили, что лучшие анестезиологи работают в Ставрополе. В больнице-корабле сказали, что наркоза у них нет, а в аптеке такой не найти.

Когда Андрей не тушил пожары, он делал ремонты, поэтому перезнакомился со всеми людьми, которые могли себе позволить ремонт. Одним из них был заведующий местным хирургическим отделением, который полюбил Андрея, как и многие, кто имел с ним дело. Андрей брал немного денег из каждой своей «получки» и складывал в бардачок «шестерки» на случай, если она сломается. Он выгреб все купюрки и купил в алкогольном магазине дорогой виски, который сам никогда не пробовал. Андрей пришел в хирургическое отделение перед самым закрытием больницы и, постучав, шагнул в кабинет заведующего.

— Андрюша! Какими судьбами? — Сказал рыжий котоподобный врач.

— Я тебе подарочек принес, — Андрей поставил на стол темную бутылку.

— О-о-о, неплохо, — заведующий поднес бутылку к лицу и всмотрелся в этикетку. — Чем могу помочь?

— Дочка болеет.

Андрей объяснил, что ему нужно специальное лекарство, которое поможет ребенку глубоко уснуть, и протянул доктору бумажку с названием. Доктор хмыкнул, что это тот еще наркотик, и сказал подождать прямо здесь, в кабинете. Когда он вернулся, Андрей еще даже не успел прочитать все корешки медицинских книжек на маленькой полке. Доктор поставил на стол пузырек с прозрачной жидкостью.

— Бери все, у нас такой бардак, что никто и не заметит.

Андрей сжал ладонь доктора обеими руками и слегка поклонился.

— Если у тебя что-то сломается, ты дай знать, я денег с тебя не возьму, — сказал Андрей доктору.

— В ванной плиточка отвалилась. Приклеишь? — Мурлыкнул врач.

— Конечно, завтра подъеду.

Когда Аня и Андрей приехали в Ставрополь и продемонстрировали пузырек анестезиологу прямо в больничном коридоре, тот зашипел: «Спрячьте и бегом в кабинет, этим можно все отделение усыпить!». Аня с дочкой остались в больнице, Андрей уехал работать. Аня сказала дочке, что ей дадут понюхать фиалку, и она уснет. Дочка переживала, но не плакала. Через пару дней ее тельце уложили на длинную холодную каталку и поднесли к лицу прозрачную чашу. Аню, конечно, не пустили в операционную, хотя она просила. Она стояла у двери и пыталась подслушать, что там происходит. Скоро дочку выкатили и сказали, что все прошло замечательно.

 

***

Андрей пришел домой со стройки, сварил себе сосисок и собирался лечь спать, не включая телевизор. Аню с дочкой оставили в больнице еще минимум на неделю из-за судорожной готовности — ничего не случилось, просто за девочкой надо было, как говорил врач, «понаблюдать». Андрей решил поскорее завершить работу на объекте, чтобы получить деньги к выписке — вдруг снова понадобятся лекарства — и даже взял на работе отгул. Прожевав сосиски, он лег на диван, не раскладывая его. Затрещал дисковый телефон. Андрей взял трубку и услышал голос противной диспетчерши из пожарной части:

— Андрюш, приезжай срочно, — загундосила она. — У нас теракт, чрезвычайная ситуация, всех вызывают.

В конце апреля две женщины приехали на пятигорский вокзал, зашли в зал ожидания и сдали в камеру хранения бомбу. У касс топтались люди, скучая в очереди за билетами. Пожилая цыганка грызла семечки, складывая шелуху в кулак. Чей-то ребенок ныл, выпрашивая сувенирный магнитик. Женщины отошли подальше, и одна из них нажала кнопку радиоуправляемого устройства. Ничего не произошло. Устройство взяла вторая, и тогда все случилось. В тот вечер погибли два человека, а еще тридцать были ранены. Многим оторвало ноги и выбило глаза. Но изначально об этом никто не знал, потому что кто-то должен был вытащить тела. Работа Андрея заключалась в том числе в вытаскивании тел.

После сложной, нервной и страшной ночи Андрей вернулся в часть. Противная диспетчерша сказала, что звонила жена и попросила срочно ей набрать. Андрей связался с отделением больницы и подождал, когда позовут Аню.

— Ты как? На теракте был? — Аня говорила очень быстро.

— Я нормально. Был, да, — Андрей чувствовал, что моргает.

— Слушай, тут выгоняют всех, кто не лежачий. Нас тоже выгоняют. Говорят, из-за угрозы нового теракта, надо вроде как больницы разгрузить.

— Да, слышал про такое. Когда?

— Нас уже сейчас выписывают. Ты сможешь за нами приехать?

— А завтра никак? Мы сейчас снова туда едем.

— Нет-нет, никак.

— Хорошо, понял. Часа три подождете? Мне же еще доехать надо.

— Конечно, не выставят же они нас.

 

***

 

Андрей нашел начальника пожарной части в опустевшем гараже для больших красных машин. Он был низенький, усатый и багровеющий в приступах злости. В гараже он на кого-то орал. Андрей подбежал к начальнику.

— Надо поговорить.

— Что еще? — Дернулся начальник.

— Давайте отойдем.

Андрей и начальник обошли красный кузов пожарной машины, в который заливалась вода, и встали с другой стороны.

— Мне нужно срочно дочку с женой забрать из больницы.

— Ну ты с ума сошел? — Прошипел начальник. — У нас же теракт! Сколько времени нужно? За пятнадцать минут управишься?

— Нет, они в Ставрополе.

— Да ты что! — Начал пружиниться и размахивать руками начальник. — Я не могу тебя отпустить, это же подсудное дело!

— Я вас очень прошу, мне очень надо.

 

— Нет-нет-нет-нет, — замотал усами начальник. — Попроси кого-нибудь, чтобы съездил.

— Да некого.

Начальник увидел кого-то в дальнем углу гаража и крикнул что-то невнятное. Андрей потер лицо обеими ладонями и взял начальника за плечи.

— Давайте у нас рация сломается, и мы ее срочно починим в Ставрополе.

Начальник открыл рот, нахмурился, подобрал усы поближе к носу и ответил:

— Ладно, блять, езжай. Только туда-обратно, и чтобы через четыре часа был на работе.

— Рацию можно взять?

— Елки-иголки, Андрюх, ну бери.

Андрей забежал в техническое помещение, схватил рацию, влетел в свою «шестерку», надавил кирзовым сапогом на педаль и помчался по трассе прочь от гористой местности к равнинному Ставрополю. Он игнорировал скоростные ограничения, двойные сплошные и просто сплошные. Андрей даже перехотел спать.

На въезде в город «шестерка» встала, потому что встретилась с пробкой, которая была скорее длинной стоянкой. Андрей вышел из машины, пробежал вперед и спросил другого вышедшего из машины водителя, что происходит.

— Да шмонают всех. Из-за теракта.

— Долго стоишь?

— Час точно стою.

Андрей вернулся в свою «шестерку», повернул ключ зажигания, выругался скороговоркой, выкрутил руль вправо и дал по газам. Он ехал по обочине и чувствовал, как из-под колес машины выпрыгивают камни, а вокруг него поднимается пыль. Андрей доехал до пункта досмотра и резко затормозил. К нему подскочил обескураженный милиционер:

— Ты че, мужик? Тебя прав лишить?

Андрей выбросил руку в открытое окно, зажав в ладони прямоугольное удостоверение.

— Сотрудник МВД, пожарная часть федерального значения. Везу рацию на ремонт, потом назад в Пятигорск.

Милиционер взял удостоверение, посмотрел его и тут же вернул.

— А рация где?

— Вот же, — Андрей показал на кресло рядом с собой.

— А че там? Плохо все, да?

— Один мужик сразу погиб, много людей в реанимации.

— Понятно, ну, езжай.

Когда Андрей подлетел к больнице, Аня и дочка сидели на лавке, обложенные пакетами. Андрей выскочил из машины и подбежал к ним, не закрывая дверь. Дочка крикнула «Папоська!», — и потянула ручки. Он подхватил ее и чмокнул в лоб.

— Выгнали, — пожала плечами Аня.

— Давай быстрей, надо ехать. Держи ребенка, я пакеты возьму.

 

***

 

На заднем сиденье «шестерки» всегда лежала маленькая подушка для дочки. Намучившись утром с выпиской и сборами, девочка улеглась и сразу же уснула. Андрей почувствовал, что ему стало очень весело. Поглядывая на Аню, он начал в подробностях пересказывать историю с рацией. Кое-где, конечно, приукрашивал. Аня смеялась и поглаживала его голову, приговаривая, какой он у нее замечательный. Потом она рассказала, как чуть не подралась с медсестрой, но была изгнана из отделения на улицу.

Когда истории закончились, Аня и Андрей замолчали. Аня улыбалась и думала, как хорошо, что он таскался с ней из «Юного техника» каждый вечер. А ведь мог обидеться и больше не никогда не прийти. И тогда что бы она делала? С кем была? Родила бы свою дочку или какую-нибудь другую? Может быть, вообще бы уехала, например, в Краснодар? Ане не понравились эти мысли, и она вытолкала их наружу. В общем, даже хорошо, что у нее такая мама, не пустившая ее учиться. И даже здорово, что Андрей пожарный, а не, например, хозяин хлебного ларька.

Андрей думал о том, как повезет семью на море. Он, наверное, не будет ничего говорить Ане до последнего. Сам скопит денег, найдет какую-нибудь базу, договорится. А потом придет домой вечером, сорвет где-нибудь для Ани цветы и скажет: «Ну что, Анютка, бери отпуск и пакуй вещи! Через неделю рванем на море!». Потом они погрузят в багажник картошку, лук, тушенку. Пару бутылочек вина. Овощи и фрукты будут покупать там. Хотя она не любит такие сюрпризы, это надо еще раз обдумать. Интересно, а дочка быстро научится плавать? Надо у кого-нибудь взять круг. А еще фотоаппарат «Зенит», Анька такая красивая в купальнике. Сделать бы ей фотку на закате, чтобы солнце ладошкой держала. И распечатать потом, но не в рамочку. Пусть в альбоме лежит.

 

***

 

Маша очень хотела уехать в Москву. И родители хотели, чтобы она уехала, потому что «в этой жопе делать нечего». Маше вручили диплом, покрашенную золотой краской медальку и сертификат с баллами за ЕГЭ, где даже мерцала одна «сотка». Мама с папой плакали от радости, а потом напились на выпускном вместе с подростками и по очереди отплясывали с директрисой. Потом Маша поступила в МГУ. Вместе с мамой они звонили из Москвы папе, который уехал в горы, чтобы сбежать от стресса из-за поступления дочки. Папа ждал звонка, вылавливая сеть на какой-то горе, и когда услышал новости, начал кричать, хохотать, плакать, но словами ничего так и не сказал.

Маша поселилась в студенческом общежитии. Когда она впервые выглянула из окна своей новой комнаты, то увидела там гнилушные панельки. Сначала ей было все равно, но потом она затосковала по горе, которая все время торчала из ее старого окна. Маша стала все время плакать, а лица в скайпе ее почему-то раздражали: родители вечно что-то спрашивали, выпытывали, советовали и повторяли, какая она умница, хотя Маша умницей себя не чувствовала. Она злилась на них, на себя, на Москву, на горы, на небо и на МГУ.

Когда Маша совсем выросла, вышла замуж, завела собаку и стала много работать, она начала летать к маме и папе каждые два месяца. Привозила им дорогие подарки, за которые ее ругали, фотографировала гору из окна и по вечерам коротко созванивалась с мужем. В Москве Маша каждую неделю ходила к психоаналитику и платила по пять тысяч рублей за не очень продолжительный разговор. Маша чувствовала внутри дыру и не находила слов получше, чтобы ее описать. В эту дыру проваливалась вся радость, которую могла бы чувствовать Маша. Иногда она цепенела от тревоги и садилась прямо на асфальт. Часто хотела просто исчезнуть.

Психоаналитики много спрашивают о родителях. Маша, конечно, отвечала на все вопросы. Она рассказала, как в тринадцать лет четыре раза вызывала скорую маме, но врачи говорили, что та просто отравилась. Как мама почти год пролежала в разных больницах после инсульта. Как папа тайком приносил ей в палату их маленькую собачку. Как работал все время и почти не говорил с Машей. Как ей не объяснили толком, что такое инсульт, а интернета у нее тогда не было. Как она чувствовала себя одинокой.

— А какой ваш папа? — Профессионально склонила голову набок психоаналитик.

— Он очень добрый, — улыбнулась Маша. — Только обниматься не умеет, все время сует пальцы в ребра и начинает щекотать.

— А мама как обнимается?

— Ой, она прижимается всем телом и как будто меня окутывает. Иногда это длится слишком долго, но я люблю с ней обниматься.

— А кто ваши родители? Какая их главная идентичность, как вы думаете?

Маша думала, что папа бывший пожарный, а теперь только строитель, еще он просто очень находчивый человек, любит горы и поплавать где-нибудь с ластами. Мама была продавщицей, фитнес-тренером, менеджером, а теперь из-за инвалидности она домохозяйка. Образования у них нет, каких-то капиталов тоже, увлечения интересные, но не такие, чтобы окутывали всю их жизнь. Обычная семья.

— Я не знаю, честно. Они хорошие родители. Наверное, просто мама и папа.

 

 

Обложка: Арина Ерешко