Закрытый клуб: регистрация или вход с паролем | выключить рекламу
 
Остаться в истории:

Графический роман, комикс, визуальный нарратив — любое из этих именований традиционно сталкивается с читательским непониманием. Наша текстоцентричная культура привыкла к тому, что обилие текста равно обилию смысла и ценности. Простая картинка словно не в силах объять все то, на что способен текст. Но вопреки сложившемуся стереотипу, ценность и глубину можно найти и там, где текста мало. Влиятельный американский иллюстратор Уилл Айснер, которого часто называют отцом графического романа, в своей книге «Комикс и последовательное искусство» впервые сформулировал жанровое своеобразие комикса. Он считал, что коммуникация со зрителем в графическом повествовании держится на взаимодействии всех компонентов комикса — иллюстрации, леттеринга, художественного ритма и сценария, — благодаря чему «чтение графического романа совмещает эстетическое восприятие с интеллектуальной деятельностью». 

Несмотря на богатую историю графического нарратива в мире и в частности Америке, до начала XX века комикс по-прежнему удостаивался лишь снисходительного отношения. Историки комикса предполагают, что именно по этой причине одну из своих работ «Контракт с Богом» Айснер назвал графическим романом. Это придало произведению серьезности в глазах публики и позволило поставить его на одну полку с большой литературой. Чувствуете эту необходимость комикса постоянно оправдываться?

В России до 1980-х годов комикс служил инструментом советской пропаганды — в виде плакатов: «Окна РОСТа», например, помогали доносить идеи коммунизма до широких масс населения. Визуальному нарративу стоило пройти длинный путь инициации, включая разгромную статью Корнея Чуковского, чтобы в перестроечный период в Россию хлынул поток оригинальных и переводных графических романов. И комикс утвердился как отдельный вид искусства. 

В 2024 году издательство Polyandria NoAge вступает на территорию комикса с четырьмя графическими романами. Любопытно, что все их объединяет тема памяти: что заставит потомков помнить о тебе, как популярность влияет на жизнь, имеет ли человеческий гений срок годности и как искусство сохраняет имена. О том, как на эти и другие вопросы ищут ответы авторы новой комикс-линейки Polyandria NoAge, словно подтверждая тезис Айснера, рассказала филолог, преподаватель Школы дизайна ВШЭ, автор телеграм-канала «Обаяние комикса» Ася Гасымова в партнерском материале.

 
Тяжело быть интровертом, или Как Манел Наэр двигалась в Пустоту
  • Леа Мюравьек. Великая Пустота / пер. с фр. В. Чепиги. — СПб.: Polyandria NoAge, 2024. — 208 с. 

«Имя и присутствие полностью связаны и зависят от силы мысли».

Главная героиня «Великой Пустоты» Манел Наэр знает, что в этом мире остаться без чужого внимания означает в буквальном смысле умереть... Пока твое имя помнят, ты жив, а когда забудут — тебя уже нет. Но Манел это совершенно не беспокоит (ее сознательный выбор — это эскапизм в чтении) — до тех пор, пока в городе не появляется ее полная тезка — певица, которая уже выпустила хит. И реальность самой Манел оказывается под угрозой. Героиня находится в шаге от исчезновения, ведь теперь, произнося ее имя, все будут думать совсем о другом человеке.

 

В мире, где социальная значимость измеряется присутствием в социальных сетях, а скандальность приравнивается к популярности, Леа Мюравьек создает антиутопию, которая прекрасно работает в ретрофутуристичных декорациях: здесь, к примеру, есть небоскребы, но нет смартфонов. Основные локации комикса — «человейники», многоквартирные дома, в которых главная героиня может спрятаться от необходимости быть заметной. Ведь там, где так много людей, легче всего почувствовать себя одинокой. «Присутствие», по Леа Мюравьек, завязано не на самолюбовании в соцсетях, а на миксе социального и семейного давления. Нужно общаться, дружить, нужно, чтобы о тебе говорили в кругу семьи, на работе, даже на улице. Внутренний бунт заставляет Манел стремиться к безвестности — в Великую Пустоту, и в этом героиню поддерживает ее лучший друг Али. Хлопнув дверью, Манел увольняется из офиса и уже мечтает, что они вдвоем через две недели окажутся там, где их не догонят абсурдные правила этого мира. Так она думает...

 

Леа Мюравьек работает в ограниченной цветовой палитре: оттенки лилового она использует для основных сцен и размеренного повествования, в то время как красный и плотные темные заливки появляются в кульминационные моменты. Например, когда нужно передать динамику большого города. А яркие, словно неоновые, таблички, появляющиеся на нескольких разворотах, иллюстрируют основную идею. Каждая табличка с чьим-то именем на ней пытается обратить на себя наше внимание, но в общем рое сложно выхватить что-то одно. Так и мы стремимся к уникальности, но иногда это просто невозможно — как при существовании полного тезки.

 

Отдельного внимания заслуживают сцены повседневности: будничные события вроде заваривания лапши быстрого приготовления на обед или сборов на маскарад приобретают благодаря работе с ракурсом и фреймированию значение чего-то грандиозного. Круглый фрейм как фрагмент какой-то рекламы или акцент на руках при распаковке лапши, будто героиня управляет диджейским пультом, — все это становится событием. Пафос повествования на время отвлекает читателя и саму Манел от главного — она на грани исчезновения.

 

Завязка комикса встряхивает читателя. Манел удается игнорировать проблему ровно до сердечного приступа: так вот что бывает с теми, кто отказывается играть по правилам этого мира... Разворот, где мы почти теряем героиню, крайне реалистичен — Леа Мюравьек работает на грани с эстетикой безобразного: крупный план с пустыми глазницами невозможно забыть.

 

В борьбе с забвением Манел не помогают ни книга «Как стать экстравертом», ни посещение вечеринки, ни даже выход на оживленную улицу с плакатом «Привет.» в надежде познакомиться с кем-то. В момент крайнего отчаяния Манел отказывается от путешествия и ссорится с лучшим другом: их мечте добраться до Великой Пустоты вместе не суждено исполниться. Манел начинает терапию известностью, даже получает роль в кино. И чем больше появляется новостей о ней, тем чаще на страницах комикса появляется красный. Сменяя монотонное — синее — повествование, он сигнализирует о переменах в «присутствии» Манел в этом мире.

 

Леа Муравьек преподносит любые изменения главной героини — от воодушевления до экзистенциального кризиса — через пластику персонажа. В финале Манел, которой уже нечего терять, «растягивается» перед нами на разворот: она существует, она на пике славы, она больше не прячется. Но счастлива ли Манел? В погоне за популярностью и присутствием в этом мире она потеряла тех, чье внимание и требовалось ей в первую очередь, тех, кто всегда был на ее стороне. В отчаянии и в ярости она делает последний рывок. В Великую Пустоту, чтобы найти ответ там.

 
Ностальгия в Нью-Стори-Йорке, или История о музыкальном бессмертии
  • Джоп. Джазмен / пер. с фр. В. Чепиги. — СПб.: Polyandria NoAge, 2024. — 160 с.

Возможно ли обрести бессмертие в искусстве? Можно ли надеяться, что твое имя останется в веках, если ты когда-то был популярен? Гарантирует ли это сохранение памяти о тебе? Джоп, автор комикса «Джазмен», как и Леа Муравьек в «Великой Пустоте», рассуждает о природе бессмертия, однако делает это несколько иначе.

 

Страдающий амнезией бармен Эдвард, гений электроники Билли, депрессивный саксофонист и забытая легенда джаза Бёрди Джонсон — необычное трио, которое объединяет одна цель: спасти жителей Нью-Стори-Йорка от манипуляций циничного мэра Тони Шкрампа. Единственная в городе радиостанция, принадлежащая ему, транслирует загадочные волны. Эта странная «музыка» влияет на поведение горожан, делая так, чтобы они не противостояли губительным джентрификации и осовремениванию, которые продвигает градоначальник.

За небоскребами вымышленного города без труда можно разглядеть Нью-Йорк, который стал в 1920-х годах главной концертной площадкой для джазовых музыкантов. Однако эта эпоха прошла, и теперь многие здания подлежат сносу. Таким образом город оказывается поделен на три района. Современный богатый многолюдный Нью-Стори-Йорк. Старая его часть — с заброшенными кварталами, пропитанными историей. А между ними, под автодорожными мостами — трущобы и временное жилье для бедного и преимущественно темнокожего населения.

Одним из первых мы видим разворот, на котором сталкиваются полярные части этого мегаполиса: город ностальгии и джаза и город равнодушия и радиоманипуляций.

 

Узкие вертикальные и горизонтальные фреймы другого разворота демонстрируют аналогичный контраст. Сцены торжественной церемонии открытия очередного торгового центра соседствуют с изображениями улиц, погребенных под строительным мусором и утопающих в нищете. И все это — в одном и том же городе.

 

Отдельно, фоном, развивается история Бёрди. Некогда ультрапопулярный, джазмен потерял свое былое «звучание» и перестал верить в музыку. Вывести его из забвения пытаются «призраки» (хотя автор предпочитает их так не называть), по совместительству — иконы джазовой культуры: Джеласи Хокинс, Нина Симон, Мундог и Калипсо Роуз. Может, коварные радиоволны, которые пускает мэр, не только влияют на ясность сознания горожан, но и подавляют свободу самовыражения? 

В одном из интервью Джоп поделился, что хотел создать именно музыкальный комикс. Отсюда — много воздуха, один акцентный цвет, точность линий в изображениях города, будто речь идет о струнах или нотной грамоте. Отсюда и ключевой вопрос всего комикса: какую роль играет музыка в мире, где звуковые волны способны перестроить работу мозга? По-прежнему ли люди помнят о существовании музыкантов и их виртуозной игре?

С пустыми кварталами, идущими под снос, граничат некогда богатые дома. В последние музыка когда-то приносила немало славы. Щелк! Включается свет. О былой известности и знаменитых концертах, которые проходили в этих стенах, напоминает лишь груда музыкального старья. На входе в этот дом раньше стояла толпа, а теперь «музыка» пылится на чердаке.

 

Трудно было бы рассказать историю, в которой джазу отведено важное место, обойдя стороной тему расовой дискриминации. Второстепенные темнокожие персонажи живут в тех самых трущобах — именно они оказываются заложниками благоустройства, которое насаждает новый мэр. С ними сталкивается Билли после неудачной попытки заглушить радиосигнал мэра. Как-то Джоп обмолвился, что градоначальник Нью-Стори-Йорка — собирательный образ, прототипами которого стали Дональд Трамп и Эммануэль Макрон: автор даже заимствовал несколько реальных реплик бывшего президента США.

Невероятная троица главных героев убеждена: не будь мэра с его популизмом и жаждой денег, не только обеспеченный средний класс был бы услышан. При помощи Бёрди и Эдварда Билли удается таки отключить единственную радиоволну. Теперь в городе есть место другой музыке.

 

Каждая глава комикса открывается изображением звуковой волны на развороте. Город живет в пределах одной радиостанции, одной частоты, одного источника информации. И вот героям удается переломить сюжет и поменять собственное будущее. Звуковая дорожка ломается, и гипноволны больше не властны над жителями города. Эта перемена знаменует переход к новой эре, где память и настоящая музыка имеют значение. Звуки больше не манипуляция, а продолжение жизни и сама жизнь. В Bluespot молодые музыканты дадут концерт, на радиостанции Maggy Brain FM зазвучат новые композиции, а радио Jam поставит песню в память о Леди Тейлор, с которой Бёрди Джонсон выступал в одной группе.

 

На улицах города вновь раздаются звуки джаза. Возвращение естественного звучания дарит горожанам надежду на то, что они вновь будут счастливы.

 
О творце небытия, или от Адама до Потсдама
  • Алькант, Лоран-Фредерик Болле, Денис Родье. Бомба / пер. с фр. В. Нуриева. — СПб.: Polyandria NoAge, 2022. — 472 с.

О последствиях первой ядерной бомбардировки Хиросимы и Нагасаки в жанре комикса уже говорили.«Босоногий Гэн» Кэйдзи Накадзавы, чудом выжившего в тот ужасный день, — самая знаменитая в Японии манга семидесятых годов. «Бомба», которая родилась во франко-бельгийском тандеме авторов, появилась в качестве напоминания для европейского и мирового читателя XXI века. История, вышедшая в 2020-м, в 75-летнюю годовщину бомбардировки, пожалуй, не увидела бы свет в таком воплощении, если бы художник Дидье Свисон (Алькант) не познакомился в школе с японским мальчиком Кадзуо. Он и рассказал еще маленькому автору о событиях 6 августа 1945 года.

 

Алькант и Лоран-Фредерик Болле проделали невероятную работу: раскопали историю создания ядерной бомбы по архивам, методично собирая все, что могло бы стать материалом для комикса. Соавторы придали такому объему информации единственно возможную форму — традиционного, хронологического повествования. А художник Дени Родье решил другую амбициозную задачу — выдержал достоверность документального нарратива, в то же время сумев выйти за пределы реализма, чтобы удержать внимание зрителя. Не говоря уже о разнообразии географии, с которой ему пришлось работать по задумке авторов: США (в частности, Лос-Аламос), Япония, СССР, разные уголки Европы и даже Конго, где и добывалась урановая руда.

Действие комикса начинается в сентябре 1933 года, когда было сделано грандиозное научное открытие, разрушительный потенциал которого еще не до конца понятен ученым. По мнению Лео Силарда, отца идеи цепной ядерной реакции, тогда началось «время великой скорби для человечества». Смысл этих слов его современники осознают уже в 1939 году, когда блицкриг, предпринятый фашистской Германией, ознаменует начало Второй мировой войны. Последовавшая за ним пресс-конференция Рузвельта демонстрируется читателю через вытянутые горизонтальные кадры — такой формат передает напряжение, которое царило тогда в зале. Лицо президента США становится все крупнее, а эмоции — все отчетливее и ярче.

 

Авторы с математической точностью воспроизводят все события, предшествовавшие взрыву в Хиросиме и Нагасаки. Невозможно представить, чтобы столько трагических случайностей сошлись на одной доске. Уран, необходимый для создания ядерной бомбы, вопреки опасениям Эйнштейна и Силарда, попадает в США. И кажется, что ситуация под контролем и мировой катастрофы можно избежать, пока важным компонент для создания бомбы не начинают использовать американские военные. Несколько стран врываются в гонку вооружений. Ученые из ключевых стран — участниц Второй мировой войны движимы страхом, что нацисты получат атомное оружие первыми. 

Желая передать контраст двух сторон — агрессора и тех, кто ему противостоит, — художник по-разному работает с персонажами и их окружением. Обращает на себя внимание композиция разворота с заседанием немецко-фашистского штаба и разворота со встречей добытчиков урана в Конго. Когда речь идет о немецких нацистах, мы видим однотипных персонажей, жесткое противопоставление лидера и подчиненных, острые углы в униформе и выравнивание объектов по центру, баблы перегружены текстом, словно давят на фрейм и на читателя. Но стоит нам перенестись в Африку, организация героев на листе меняется: шахматная рассадка объектов, ракурс сбоку и сверху, богатая мимика персонажей, а в баблах чаще короткие и рубленые фразы, которые оставляют пространство для проявления эмоций остальным героям разворота.

 

Ритм повествования создается не только за счет работы с композицией. Звукопись часто выручает художника при создании атмосферы саспенса. Вся гонка вооружений держится на этом напряжении. Например, момент, когда Ферми и Силард пытаются продемонстрировать разрушительный потенциал цепной реакции, воспроизведен с невероятным вниманием к деталям и эмоциям. Это важно, чтобы показать читателю, перед каким выбором стояли ученые, что ими двигало и как они отнеслись к своей неудаче. И благодаря сочетанию звукописи, быстрой смены ракурса и темных текстовых пузырей, которые появляются все чаще и чаще, вдруг становится понятно: бомба — точнее, основной ее компонент, уран, — тоже один из главных персонажей. Он говорит! И ждет своего триумфа.

Время от времени главы о военном соперничестве прерываются короткими сценами светской жизни, из которых мы узнаем больше о личностях ученых, о шантаже со стороны властей, с которым они сталкиваются из-за сверхсекретности проекта. Эти эпизоды скорее носят характер лирических отступлений, занимая всего один-два разворота, после которых мы снова возвращаемся к наблюдением за созданием бомбы. Такую же задачу решают развороты о происходящем в это время в Москве — авторам важно показать точку зрения другой страны, о научных разработках которой ничего неизвестно остальным. Кольцевая композиция, сухие справки-реплики, атмосфера секретности и узнаваемая тень Сталина. Кто же все-таки воспользуется бомбой?

 

Основная символическая нагрузка в графическом романе ложится на плечи японской стороны. Внимание к историческому контексту и повседневности Японии можно объяснить: союзник фашистской Германии не сдался даже после капитуляции Берлина. Жестокость и превосходство военных над гражданскими создают контраст. Японские" развороты показывают, что идеология и военное положение требуют беспрекословного послушания от населения и взращивают нетерпимость. Преданность национальным идеалам не позволяют японцам сложить оружие. Но Алькант обращает внимания читателя на то, что другая часть населения — простые, семейные люди, которые берегут свою трогательную личную историю, — пострадала при ядерной атаке наравне с военными.

Одновременно с основным сюжетом разворачивается еще одна линия: в японской тюрьме томится отец, потерявший на войне сыновей. Историю этой семьи мы наблюдаем с первых страниц комикса. Они — воплощение обычной Японии с многовековыми традициями, которая противопоставляется Японии, инфицированной идеей национального превосходства. Крупный план персонажа размещен на фоне воспоминаний героя — такой композиционный прием отлично срабатывает.

 

Авторы комикса даже пытаются ответить на вопрос, почему выбор пал именно на Хиросиму и Нагасаки. Список целей Пентагона сокращается до трех городов. Но череда сентиментальных случайностей приводит к тому, что Киото исключают из списка мишеней. Киото — культурная столица Японии, и не только японцы дорожат этой памятью. Полковник Стимсон решительно отвергает предложение генерала Гровса, потому что его с этим городом связывают важные воспоминания. 

Сутки до трагедии. Великому Эйнштейну и его эпистолярному таланту не удалось повлиять на решение американского правительства. Последняя четверть комикса — словно замедленная съемка: мы разворот за разворотом наблюдаем, какие этапы прошли стороны конфликта, какие вопросы решили для себя, чтобы прийти к известной развязке. В 8:24 будет нанесен ядерный удар, а за час до этого авторы показывают нам Хиросиму: пустынные улицы с редкими одинокими прохожими. Единичный бабл, повисший над целым городом, — это прием, который мы регулярно видим в комиксе. Но работает он уже по-новому. Этот уголок Японии незадолго до трагедии очень спокоен и не таит никакой угрозы. Почему он должен быть уничтожен?

 

С момента ракетного удара по Хиросиме и вплоть до эпилога на уровне графического повествования создается контраст: чередуются картинки светской жизни, летящей бомбы и разрушенного города. Последствия взрыва были ужасающими: люди в эпицентре погибли мгновенно, превратившись в уголь, а те, что находились в радиусе менее восьмисот метров, умерли в течение нескольких минут. О сохранности города можно было не говорить. Это повторилось 9 августа и в Нагасаки. Бомба дала себе определение, увидев результаты своей «работы». Теперь мы имеем дело с «творцом небытия». 

Четыреста пятьдесят страниц комикса за достоверность и внимание к фактам можно назвать энциклопедией по истории создания атомной бомбы, а за интерес к японскому контексту и к жизни отдельных японцев — данью памяти всем пострадавшим в этой трагедии. Авторы искусно перемещаются по пяти основным локациям графического романа, переплетая судьбы очень разных героев. И в эпилоге каждая линия получает свое завершение: мы узнаем, как сложилась жизнь виновников и главных свидетелей бомбардировки Хиросимы и Нагасаки. И бомба тоже подает голос: «Вы правда думаете, что моя история подошла к концу?»

 
Как закопать шахматный талант, или Воспоминания о Бобби Фишере
  • Хулиан Волох, Вагнер Виллиан. Черные и белые. Победы и поражения Бобби Фишера / пер. с англ. М.-А. Гущиной. — СПб.: Polyandria NoAge, 2023. — 176 с.

Биографический роман, или байопик, — жанр, в котором на первый взгляд все кажется простым: от работы с персонажем и до создания сценария. У авторов под рукой есть реальный человек и его жизнь. Вместе с тем есть много способов рассказать о пути героя: оправдать, разоблачить, поместить под свет софитов или передать его подлинную историю, чтобы сохранить память. Какой вектор выберут авторы? Отзовется ли он читателям? Это главная загадка любого произведения в жанре биографии.

 

«Черные и белые» в исполнении Хулиан Волоха и Вагнера Виллиана — история жизни Роберта Фишера, невероятного для своих страны и времени шахматного гения. Он достиг пика славы и рухнул в низину всеобщего порицания. В тринадцать лет Фишер стал чемпионом США среди юниоров, в пятнадцать — самым молодым претендентом на первенство мира, в двадцать — выиграл чемпионат страны, показал идеальный результат, а в двадцать девять победил своего кумира — советского шахматиста Бориса Спасского. С 1975 года, лишившись звания чемпиона мира по шахматам, он постепенно превращается в затворника, и хронологическое повествование, выбранное авторами комикса, — возможность показать этот путь максимально ярко: от плюса к минусу, при этом постаравшись быть максимально беспристрастными к судьбе великого шахматиста, который не только вошел в историю, но и оставил достаточно темных пятен в своей биографии.

Черно-белая графика — всегда вызов для художника комикса. Вагнер Виллиан управляет вниманием зрителя другими доступными средствами: формой кадра, фреймами и их отсутствием, контрастом. Например, в главе, посвященной становлению гения Фишера, ночной кошмар героя, в котором он оказывается на шахматной доске, иллюстрируется фреймами изогнутой формы: читатель словно попадает в шар, в пространство, которое не имеет ничего общего с реальностью. Похожий визуальный прием используется в конце третьей главы. Фреймы, расположенные под углом, демонстрируют ускорение ритма и эйфорию Бобби во время первой серьезной игры. В первой трети графического романа авторы хотели показать, что Бобби невероятно увлечен игрой, просто одержим ею. Во многом это определяет его поступки в будущем. 

Работа с ритмом выходит на первый план, когда речь идет о победах за пределами родного города. Например, в главе о первой самостоятельной поездке Бобби на турнир. Бобби убедил кондуктора пустить его без сопровождения: в поезде фразу «он болен шахматами» восприняли буквально и разрешили гению передвигаться одному «до места лечения». Как в кино, мы следим за последовательной сменой кадров, из которых складывается путь героя из точки А в точку B.

 

Еще один пример — глава, где тринадцатилетний Бобби подтвердил свой титул мастера, заняв 25 место в национальном рейтинге. Форма, которую принимают кадры в этом случае, — способ продемонстрировать одну из шахматных фигур. Словно конь, который может ходить только буквой Г, Фишер двигается по заданной траектории.

 

Шахматный паттерн авторы используют и чтобы подвести промежуточные итоги жизни самого молодого чемпиона США, на протяжении всего комикса повторяя этот визуальный прием контраста изображения и текста.

 

Биографический контекст в комиксе тесно связан с культурным и историческим. Холодная война между США и СССР была в самом разгаре, а участие Фишера в турнире против Спасского носило не только и не столько спортивный характер. Даже визит американского шахматного дарования в Москву и его заносчивое поведение чуть не вызвал дипломатический скандал. На Фишере лежала повышенная ответственность: выиграть у СССР шахматную корону, которой он обладал тридцать четыре года, — очень амбициозная задача. Подробности этого турнира авторы комикса смакуют, разворачивают перед читателями всеми гранями. 

Возвращение Бобби на родину после знаменитой партии выполнено как плитка из кадров разного размера. Это один из способов показать высшую точку его славы, когда его чествовали как национального героя. Чемпионский титул в кармане, но общество и американское правительство недолго будут терпеть причуды гения: несогласие с призовым фондом, выставление собственных условий там, где это неприемлемо, опоздание на турниры по мировому первенству, свободные выступления на радио с обвинениями в адрес США и многое другое.

Перелом в судьбе Фишера художник показывает, меняя ранее выбранный стиль изображения персонажа. Главный герой становится нарочито мультипликационным, практически карикатурой на самого себя. Художник будто хочет запечатлеть этот этап в жизни Фишера, когда он становится марионеткой. Теперь шахматист — фигура на игровой доске, а противники — его главные фобии. Вчерашний герой спортивной прессы становится жертвой конспирологии. Может быть, он пешка? Авторы пробуют показать читателю эту главу жизни Фишера, не давая оценки его поступкам. Вундеркинг, который поднял престиж шахмат в американском обществе, все сильнее замыкается в себе. Сложно сказать, что именно привело к Фишера потере титула чемпиона мира: то, что он сам стремился стать изгоем, или то, что общество не приняло его свободных взглядов на политику США.

 

Потеря чемпионского титула была неожиданной и одновременно закономерной: в 1975 году Фишер отказался играть с молодым советским претендентом Анатолием Карповым и уже весной того же года трудности американского шахматиста начали расти, как снежный ком. Надежды вернуться к большим турнирам практически не было.

 

Лишь в 1990 году молодая венгерская шахматистка Зита Райчаний, которая дружила с Фишером по переписке, смогла уговорить его показать свое мастерство в Югославии, находившейся тогда под санкциями ООН. Так Фишер сумел бы поправить финансовое положение. Тогда он не знал, какую цену заплатит за игру со своим давним соперником: США выпишут ордер на его арест, налоговая обложит штрафами и конфискует имущество. Опасаясь преследования, он даже не сможет попасть на похороны любимых матери и сестры. 

Самая дешевая игра, которую могла позволить себе в магазине мать Бобби Фишера, привела ее сына на вершину шахматной славы и заставила заплатить большую цену за эту известность. Стремительное движение вверх завершилось обвинениями в шпионаже в пользу СССР и уголовным делом, от которого Фишер будет скрываться. Он закончит жизнь в Исландии, где был вынужден просить убежища. В начале этой яркой истории сложно было представить, что завершится она именно так. И память о человеке, который так много сделал для американской главы в шахматной истории мира, будет иметь сомнительную ценность.

 

* * *

Тема памяти в четырех графических романах разворачивается перед читателями в разных проекциях: от биографии до антиутопии, от стремления к известности через социальные контакты до тотального затворничества, от невозможности сохранить безупречно светлую память о себе до страшного предостережения всему человечеству. Но объединяет все комиксы уверенность в том, что сохранение памяти — важнейший навык, приобретенный нами. И даже разрушительные и печальные главы прошлого, при желании их помнить, дают надежду на продолжение истории человечества.

 

Иллюстрация на обложке: Whooli Chen

 
Текст: Ася Гасымова
Дата публикации:
Категория: Ремарки
Теги: Polyandria NoAge  Леа Мюравьек  Великая Пустота  Джазмен  Джоп  Бомба  Черные и белые 
Подборки:
0
0
4234
Закрытый клуб «Прочтения»
Комментарии доступны только авторизованным пользователям,
войдите или зарегистрируйтесь
Алексей Конаков. Табия тридцать два
«Табия тридцать два» — это и фантасмагорический роман-головоломка о роковых узорах судьбы, и остроумный языковой эксперимент, и захватывающая история о попытках раз и навсегда решить вопрос, как нам обустроить Россию.
Фарфоровая ваза: эссе из зина «Выходные данные»
Зин «Выходные данные» посвящен историям 30 женщин — работниц издательств, библиотек и книжных магазинов. Авторки делятся опытом, который складывался из боли, выгорания и неоплаченного труда, но где есть место кооперации и любви к литературе. Глава «фарфоровая ваза» — это история о попадании в издательство: путешествии к мечте и жестоком разочаровании.
Великие потрясения: мед или яд для автора — отвечают современные писатели
Недавно, 17 апреля, вышел эпизод подкаста писателей Артема Сошникова и Татьяны Млынчик «Два авторских» на тему «Великие потрясения: мед или яд для автора? Как писать в эпохальные времена». В попытке сформулировать четкий ответе, ведущие, зарылась так глубоко, что даже слегка запуталась. Тогда мы вместе решили узнать, что об этом думают другие современные писатели и писательницы.
Призраки войны в глазах вдовы
Готический хоррор-комикс «Дом покаяния» собирает из элементов легенды о Саре Винчестер собственный нарративный лабиринт, где среди агрессивно-визуальных метафор и сюжетных интриг вдруг обнаруживается громко звучащий пацифистский посыл — несбыточное желание авторов увидеть мир без оружия.
Великолепная чепуха для интеллектуалов
«Алиса в стране чудес» — сказка и так сумасшедшая, а Малер еще добавляет в нее тревожно-спокойный кафкианский юмор. В итоге получается, если цитировать немецкий комикс-портал HIGHLIGHTZONE, «великолепная чепуха». Высокая оценка по меркам Страны Чудес и Безумного Шляпника с Мартовским Зайцем.