«Гнездо синицы» — дебютный роман Ромы Декабрева — начинается со сцены на столе морга, в которой свои ощущения от вскрытия читателю описывает труп. Шоковое погружение в текст, однако, оказывается лишь одной из множества иллюзий, возникающих в романе. Татьяна Соловьёва поговорила с Ромой Декабревым о том, чем писатель похож на патологоанатома, почему важно «не плодить апатию» и возможен ли выход из постмодерна.
— Для вашего героя и для вашего романа отправной точкой становится одно детское воспоминание. Насколько вам близко такое регулярное возвращение к образам прошлого? Было ли какое-то реальное воспоминание, из которого вырос роман?
— Возвращение к образам прошлого мне близко, поскольку это свойственно всякому человеку — не более того. Никаких личных воспоминаний в основе моего романа нет. Даже если, при огромном желании, притянуть подлинные события или людей за внешнюю схожесть теоретически возможно, то, по существу, любые манипуляции с личным опытом следует сразу отмести. Из жизни взят разве что сам механизм обращения к воспоминаниям — неявно переплетенным между собой сгусткам впечатлений и ассоциаций. В этом плане наполнением памяти моего героя оказывается как раз таки не только его личный опыт, но и весь колоссальный объем информации, полученной из прочитанных книг, статей, ежедневных новостных сводок, невольно просмотренной рекламы. Все это вроде бы проходит сквозь нас: лишнее отсеивается фильтром рациональности — нужное закрепляется. Так, по крайней мере, видится. Но что, если этот фильтр не столь совершенен, если никакого фильтра и нет толком? Из попытки ответить на эти вопросы и вырос роман.
— В романе вы уподобляете работу писателя с собственным сознанием работе патологоанатома. Почему именно эта параллель?
— К образу писателя я прибегнул ради вовлечения читателя в процесс создания романа. Грубо говоря, если бы речь шла о живописи, то здесь был бы изображен художник и, соответственно, процесс написания картины. Это в некотором смысле зеркало, приглашение зрителя к участию в разоблачении творца. Разбросанные по тексту метафоры — писатель и патологоанатом — не имеют явных границ, но на их пересечении возникает резонанс. Переходы героя в автора, автора в читателя, читателя в патологоанатома, патологоанатома в героя образуют замкнутый цикл.
— Много говорят о путях выхода литературы из постмодернизма, видя одним из возможных вариантов тренд на исповедальную прозу и автофикшен. У вас же — совсем другой путь. «Гнездо синицы» — это своего рода анти-автофикшен, возврат к литературе модернизма, но не с целью деконструкции канона. По-вашему, своеобразный шаг назад может стать одним шагов вперед?
— Касательно разворота к модерну — все так. У постмодернистов обычно принято обращаться к модерну лишь с целью его разоблачения и насмешки. Постмодерн цинично деконструирует то, что было создано всеми прошлыми литературными и прочими художественными направлениями. Я попытался понять, а нужно ли и дальше продолжать разрушать, осталось ли хоть что-то, что еще не затронуто этим разоблачением, во что люди искренне верят, помимо самой иронии.
Это естественный и безальтернативный процесс: все строится, потом рушится, а потом снова строится. И вообще, играть в преодоление постмодерна — нормальная потребность тех, кто находится внутри него.
— Манера вашего письма отчасти напоминает манеру Сэмюэля Беккета и Антонена Арто. Это случайное совпадение или эти авторы оказали на вас влияние?
— Безусловно, это не совпадение. Пусть и в разных качествах, но обе эти личности оказали определенное влияние на мой писательский голос. Драматургические и — прежде всего — прозаические произведения Беккета являются воплощением принципа «форма — есть содержание, содержание — форма». С первых строк эта философия запала мне в душу. В то же время не могу сказать, что сознательно опирался на Беккета при написании «Гнезда синицы»: наверное, это сидит уже где-то на подкорке и не отфильтровывается. Арто же стал для меня совсем недавним художественным откровением, ближе к завершению работы над романом. Арто — фигура по большому счету мифологическая для культурного пространства второй половины ХХ века. Его присутствие отметилось дерзкой попыткой обнаружить принципиально новый способ взаимодействия с действительностью и оставило куда больше вопросов, чем ответов. Даже сам он, возможно, не до конца понимал, что рвалось через него наружу. Теперь же тени его «тел без органов» можно с усмешкой обнаружить в феномене социальных сетей, чьи пользователи могут легально и без особых душевных затрат выбрать удобное для себя прошлое, стать олицетворением тех или иных виртуальных качеств и тут же при желании сменить их.
— Что для вас главное в литературе? Чего вы ждете от нее как читатель и чего добиваетесь от себя как от писателя? Что из прочитанного недавно произвело на вас особенно сильное впечатление?
— Как по мне, литература должна лишь удивлять, остальное может быть, а может и не быть — это если говорить в общем. Что касается современной литературы, то конкретно сейчас мне-читателю очень хотелось бы наблюдать сдвиги по направлению к объединяющим людей тенденциям. Как весной организм требует солнечного света, так теперь воспринимающему во мне необходимы новые великие нарративы. Какие именно, судить не возьмусь.
Мало в современности встречал светлых текстов. Одним из них является недавно прочитанный роман Хелены Побяржиной «Валсарб». Про Юрия Мамлеева такого сказать не могу, но его «Шатуны» однозначно произвели сильное впечатление. Еще бы из последнего выделил «Письмовник» Михаила Шишкина. Мне определенно повезло познакомиться с этими писателями именно сейчас.
— Вы неоднократно участвовали в разных писательских форумах и мастерских —- повлияли ли они как-то на ваш творческий метод? Дали вам что-то?
— Да, конечно, повлияли. Предположу, что на большинство начинающих писателей подобные мероприятия оказывают положительное действие. Прочтения оживляют текст, а мнения заполняют его. Для начинающего писателя форумы и мастерские — это прекрасная возможность встретиться с читателем и в то же время самому побывать в шкуре читателя. А еще — это знакомство с удивительными людьми. Последнее намного больше.
— С кем из современных писателей вы, по-вашему, смотрите в одном направлении?
— Все писатели без исключения, с которыми я сталкиваюсь, смотрят на мир по-разному. Мне кажется, писательство, да и искусство в целом, — это не про то, куда двигаться и что именно говорить, а про движение и говорение в принципе. Все что-то ищут и находят — и это прекрасно.
войдите или зарегистрируйтесь