Рома Декабрев. Гнездо синицы

  • Рома Декабрев. Гнездо синицы. — М.: Альпина нон-фикшн, 2023. — 314 с.

Рома Декабрев — молодой российский автор и переводчик, начинавший с работы над пьесой Эжена Ионеско «Лысая певица». Публиковался в «Юности» («Сказка о царевне Луж» (2022), «31 декабря» (2022)). Возможно, Декабрев никогда бы не добился успеха в литературе — на писательском семинаре его первый текст подвергся жесткой критике, — но он не сдался и решил принять участие в литературной мастерской. Там автор познакомился с мастером, который посоветовал ему писать и показывать больше текстов. Спустя время Декабрев написал книгу.

«Гнездо синицы» — его дебютный роман. Главный герой пытается понять, почему его преследует образ, увиденный еще в детстве, — гнездо синицы. Поиск ответов проводит его через потайные ходы памяти, приближая к разгадке. «Гнездо синицы» — это иллюзия, в которой действительность, фантазии и сны героя оказываются переплетены.

Март, 18

Сегодня меня обследовал патологоанатом. Я отчетливо помню, как скальпель проникал в мой висцеральный жир, о существовании которого до этого момента я не догадывался. Не догадывался я и о шишковидной железе, стремечке и даже о селезенке. Вообще, до соприкосновения лезвия с той или иной частью моего тела, я не задумывался о ее наличии и свойствах, принимая бытийность органов как нечто само собой разумеющееся.

— Начнем, наверное, с коленей.

Безумие: приходится пробираться вдоль какого-то низкого деревянного забора, местами прямо по голой земле, и каждый камень ощущается ими — коленями, а по лицу то и дело скользят паутины. Я говорю «безумие», негодую из-за неудобного положения и грязи под ногтями, но стоит признать, что в целом происходящее вполне вписывается в концепцию человеческой жизни. Чему же тогда я удивлен больше? Тому, что я в строгом пальто ползу обходными путями по чужому саду? Или тому, что в дом отца негодницы (а она живет с отцом) вдруг заявилась мать, но вместо того, чтобы представить меня ей, лицом к лицу, отрекомендовать, что соответствовало бы моему статусу и всем нормам приличия, эта наглая девчонка вытолкала меня через черный ход в сад и, указав на старую калитку, заперла за мной дверь. И что же я? Я послушно пополз. Сначала мимо слив, потом мимо аронии, скромно зовущейся черноплодкой, затем под руку подвернулся один-единственный кустик малины, овитый белым вьюнком. И ведь я полз так ловко, будто всю сознательную жизнь только и делал, что влачил свое туловище от одного куста к другому на чужих участках — пристыженный, но не пойманный.

Но теперь, с высоты моего нынешнего положения, я отчетливо вижу, что именно так и прошла моя жизнь. 
Скальпель аккуратно поддевает латеральный мениск левого колена, хладнокровно констатируя небольшой разрыв, отделяет хрящ от эпифиза берцовой кости, и он исчезает навсегда.

Я определенно видел эту картину раньше, даже листва пожухлая застревает между пальцев точно так же — все скопировано и восстановлено вплоть до мельчайших деталей. Я будто бы снова ползу по огородам на окраине провинциальной столицы. Я не знаю, сколько мне лет, в то время задумываться об этом было ни к чему — я, как и всякий сорванец с пригорода, прекрасно ориентировался на местности и без зарубок, впрочем, в этом плане тоже изменилось немного. Каждый отрезок времени суть этап одной большой игры, и ее правила требуют, чтобы я сначала прятался, а потом догонял, а иногда и то и другое сразу. Сейчас — на столе патологоанатома — далеко мне уже не уползти; темная фигура вырастает надо мной под солнцем операционного светильника, она молчит, я поднимаюсь, принимая поражение с достоинством, и не пытаюсь его оспорить. Она всех отыскала (всего нас четверо, все — мальчишки, младше и ниже ее ростом). Она вытянула свою неестественно длинную худую руку вперед, и мы как один вытаращились на гнездо, которое лежало на ее ладони.

— Как думаете, что это?

— Гнездо синицы, — уверенно сказал Павлуша.

— Нет, дурашка.

— Я знаю гнезда всех птиц! Это точно оно.

— Это не гнездо синицы.

— Я даже знаю, где ты взяла его, вон на той яблоне... Утром в нем щебетали птенцы. Куда ты их дела?

— Я же сказала, это не оно!

— А что же? — К глазам Павлуши подступали слезы. — Что это?

— Вот и скажи мне. 

Я почему-то усмехнулся, но она была как никогда серьезна.

— Отвечайте все.

— Двоичный код? — предположил сощурившийся от солнца мальчишка — Дима, прервав возникшую паузу.

— Нет.

— Может, это про стерилизацию населения планеты? — неуверенно спросил Егор.

— Нет. — Она поднесла гнездо к глазу и посмотрела на нас сквозь него.

А вот и моя попытка:

— Это символ иллюзорности... — сказал, и вот я наконец у цели: толкаю калитку, ржавые петли откликаются характерным скрипом, выползаю наружу и лишь затем поднимаюсь над низким забором, отряхиваюсь.

Надо бы осмотреться. В пейзаже, совсем нетипичном для наших окраин (я в этом кое-что смыслю), есть что-то скорее от лондонского пригорода. По большей части одинаковые мрачные домики из камня отделены друг от друга рядами коротко подстриженных кустов, тихая улица едва заметно дышит прошлогодней листвой по дороге, все вокруг вылизано, асфальт без единой колдобины, людей почти не видно, перед фасадами с окнами в пол расположились ровненькие газоны, даже газонокосилку оставили на улице. Такая вот пригородная осенняя рутина.

Но что-то все же не так, калитка накренилась вперед и не думает закрываться, но так даже лучше: этот незатейливый уличный жест сообщает мне уверенность, что я еще вернусь сюда. Должно быть, это и есть главная оплошность моей жизни, ведь, несмотря на разбросанные повсюду тайные знаки, я слепо верил, что путь мой пролегает исключительно в одном направлении и я больше не вернусь — ни на огороды, давным-давно поросшие 
полынью и лебедой, ни на эту осеннюю улочку, ни куда-либо еще.

И все же каков квартал! Как он звучит! Жаль, что нет с собой фотоаппарата — хочется запечатлеть золотистость и ветреность духа коммивояжерства. Телефон такое не возьмет. Непростительная оплошность. Для полноты образа не хватает толстого каталога с образцами тканей и нашитыми на них черепаховыми пуговицами. Помнится, на ночь мама вместо сказок читала мне рассказы Кафки, а я мечтал быть коммивояжером, долго не мог уснуть, шагая бесконечно и бессмысленно по таким вот именно улочкам, из дома в дом, подыскивая подход к потенциальным покупателям, но раз за разом встречал отказы. Коммивояжер — Вояджер, общность этих понятий чересчур ясна для меня.

А вот и они: в трехстворчатом высоком окне, в котором опалом до середины застряло небо, белокурая девушка и мать проходят в гостиную, смотревшуюся неплохо, может, лет семь назад, теперь лишь отдающую тенью мещанства. Часом ранее она без зазрения рассказала, что мать ее долгое время была на реабилитации во время развода с отцом, поэтому у судьи не возникло раздумий, кому поручить воспитание дочери (отнюдь не из-за влиятельности папаши). Не так давно мать вышла из лечебницы в третий или четвертый раз (дочь не помнит наверняка). Девочка — буду называть ее Лизой — испытывала по отношению к матери нечто среднее между жалостью и отвращением. По крайней мере, сама так заявляла, стоя на коленях. «От-вра-ще-ни-е», — повторяла она голосом, в котором было столько холода, что места сомнениям в искренности слов во мне попросту не оставалось. Для наркоманки мамаша держится молодцом, посмотрим: болотный дамский пиджак не по размеру, с нелепой зеленой брошью в форме жука-бронзовки на груди, отстроченные брюки и стоптанные туфли на низком каблуке — парадный костюм рядовой сотрудницы кол-центра, специализирующейся на продажах бытовой химии для прочистки труб; а в руках одинокая купюра — все, что она может дать дочери взамен двухчасового свидания в свой единственный выходной. Не могу разглядеть номинал, дочь нехотя берет купюру, едва заметно закатывая глаза, и приторно благодарит за щедрость мать, только-только устроившуюся на работу и пока еще не успевшую снова загреметь в наркологичку.

И вот Лиза замечает невоспитанного меня, так бестактно и бесхитростно черпающего через окно трагизм воссоединения семьи. Семья сегодня — это же о-го-го! Что-то сказав матушке, она подходит к окну, я на прощание машу ей прядью волос пшеничного цвета, состриженной шутки ради с ее затылка, и за секунду до того, как шторы задергиваются, успеваю запечатлеть ехидную улыбку и средний пальчик. Ах, сучка. Кто она? А где, собственно, я нахожусь? Аккуратно я завязываю прядку бантиком вокруг одной из сотен пуговиц на страницах моего сакрального каталога. Торчать здесь дальше нет никакого смысла, поэтому, обратившись к телефону за ответами, я трогаюсь в путь, у которого нет конечной точки, и от одной лишь мысли об этом слегка щекочет кончик носа и ногам становится особенно лениво ступать по лестнице на порог очередного дома.

— Какой еще двоичный код? Какая стерилизация? Вы чего? Гнездо синицы... Смотришь на него — и не отвертеться: весь мир сквозь сеточку. Это всеобъемлющая иллюзорность нашего быта. Казнь, которую одобряют, — зловеще произнесла коротко стриженная девочка, а не я.

Дата публикации:
Категория: Отрывки
Теги: Альпина нон-фикшнРома ДекабревГнездо синицы
Подборки:
0
0
4938
Закрытый клуб «Прочтения»
Комментарии доступны только авторизованным пользователям,
войдите или зарегистрируйтесь