Закрытый клуб: регистрация или вход с паролем | выключить рекламу
 
 
 
 
Ислам Ханипаев:

Ислам Ханипаев — режиссер и сценарист из Дагестана, лауреат премии для молодых поэтов и прозаиков «Лицей». Повесть «Типа я. Дневник суперкрутого воина» написана от лица восьмилетнего мальчика Артура, который, по-своему пытаясь справиться со сложными переживаниями, придумывает себе союзника и воображаемого друга — Крутого Али.

О взрослении в Дагестане, о том, что значит быть воином, и о том, почему, чтобы писать книги, совсем не обязательно много читать, с Исламом Ханипаевым поговорили студенты программы «Литературное творчество. Современный литературный поток» образовательного центра «Сириус». Расширенная версия интервью доступна по ссылке.

Купить книгу можно на сайте издательства.

 

— Можно ли сказать, что ваша книга «Типа я» про проблему раннего взросления? 

— Да, в частности. Я думаю, вы имеете в виду ситуацию, когда ты маленький ребенок и на твою долю выпадает слишком много? К сожалению, в Дагестане такое часто происходит из-за того, что от мальчиков ожидают многого с самого детства — например, спортивных результатов больше, чем образовательных. И отцы в частности ждут, что их дети примерно с десяти лет станут защитниками отечества — джигитами, как у нас говорят. Но книга немного о другом: перед нами обычная человеческая история. К сожалению, как правило, даже если такое случается, от тебя все равно ждут, что ты будешь «маленьким мужичком». Так что да, я согласен: повесть о взрослении. Но у мальчика, конечно, взросление нестандартно происходит.

— В некоторых эпизодах психологическое и интеллектуальное развитие главного героя Артура опережает его возраст. Например, он говорит: «Я долго думал про последнюю мысль тех, кто умирает». Считаете ли вы, что в каком-то смысле травма сделала Артура более зрелым по сравнению со сверстниками, а не только оставила негативные последствия? 

— Я бы сказал, что в этом смысле Артур похож на меня в его возрасте. Наверное, вот эта излишняя вдумчивость — вещь, которая, как правило, не свойственна ребенку. Например, рассуждения о смерти — это тот редкий случай, когда я что-то от себя передал ему. Я для себя всегда считал это проблемой. Такая вдумчивость создает большие проблемы, по крайней мере, лет до семнадцати. Я был довольно депрессивным ребенком, думал о вещах, о которых не обязательно думать днями и ночами напролет. Например, был один парнишка, с которым я не был знаком, он учился в младшей школе. Его сбила машина. Это был, кажется, класс пятый или шестой. Мы даже толком знакомы с ним не были, но для себя я вдруг решил, что должен провести целое расследование. И для себя я почему-то поставил большую задачу разобраться: кем он был для своих одноклассников? Я не знаю, зачем мне это нужно было, но я довольно долго о таких случаях размышлял и пытался понять, что значит — был и теперь нет. Ты заходишь в соседний класс, и за этой партой сидел мальчик, с девочкой, с которой они были знакомы с первого класса, а теперь девочка сидит одна. В этом смысле я согласен, что Артур действительно ушел вперед, но я боюсь, что в его возрасте это скорее проблема для него, потому что мы видим, как это выражается в выдуманных персонажах.

 

— К слову о проблемах: главная мечта Артура — найти отца. А почему Артур идеализирует отца? Догадывается ли он, что тот его бросил? 

— Потому что, как правило, дети не бывают реалистами. Мы немножко избирательны в восприятии фактов. Когда нам плохо, у нас плохое настроение. Когда у нас хорошее настроение, мы ждем, что нам подарят PlayStation. Артур — это такой наивный ребенок, который просто-напросто выбирает так думать, как выбирает он и с Крутым Али. Крутой Али — это его образ, его выбор. Он решил, что таким быть лучше всего в современных дагестанских реалиях. И покуда отца нет, покуда с отцом он «типа не знаком», потому что отец «удален» из его памяти, у него есть полная возможность самому заново нарисовать отца. Когда он действительно начинает размышлять, он задается вопросами — неприятными: почему отец ушел? Почему отец его не искал, если он знал о его существовании?

Как правило, это случается, когда Артур остается в одиночестве, но когда он среди других детей, он пытается выстроить этот образ идеального отца, точно так же как выстроен образ самого Артура. Он довольно наивно выбирает себе отца, и поэтому, мне кажется, хорошая сцена получилась в конце: Артур пожимает руку отцу, садится в машину и чувствует запах то ли масла, то ли еще чего-то неприятного, и понимает: какой есть — такой есть. 

— Следующий вопрос про альтернативный сюжет. Артур растет без отца. Как бы Артур пережил смерть матери, если бы он был рядом? 

— Именно такой отец, какой есть? 

— Да. 

— Это хороший вопрос! Надо подумать. Пожалуй, учитывая, что отец его — раздолбай, мало что изменилось бы. Потому что в Дагестане, как правило, знают о том, что происходит в семьях родственников. Не могу сказать, что в российских реалиях произошло бы, но в Дагестане ребенка в любом случае не оставили бы с таким отцом. Обычно там включаются родственники. Если бы семья была плюс-минус полноценной — то есть была бы мать, — еще можно было бы на это закрывать глаза. Но я думаю, ситуация в любом случае повторилась бы: ребенка бы забрали либо отцу попытались бы объяснить, что пора уже меняться. Лично для меня отец уже в то время был потерян. То есть он шел вниз, к падению, поэтому ничего сильно не изменилось бы. Если бы Артур остался с отцом, он бы все равно выдумывал себе новую реальность, в которой, возможно, не было бы Крутого Али, а была бы выдуманная мама. 

— Почему вы выбрали именно вымышленного друга способом решения внутренних проблем главного героя? Читали ли вы для этого книги по психологии? Можно ли применить этот способ в жизни? 

— Лучше не выдумывать людей в реальной жизни, потому что могут возникнуть вопросы. Я скажу так: мне дети никогда не были интересны в рамках книг или сценариев. Моя основная работа — режиссер-сценарист в Дагестане. И поэтому за эмоциями, историями я слежу достаточно давно и достаточно долго, и это, по сути, был уже шестой мой роман. Но я никогда детей не рассматривал как героев. Но затем случился ковид, и все ушли на карантин. И у меня начало что-то созревать — что-то призрачное, непонятное и легкое. Я до сих пор не смог разобраться.

 
“
Возможно, подсознательно я пытался написать такую историю, с помощью которой можно максимально просто объяснить, что происходит с современным Дагестаном.

Когда ты пытаешься упростить, рождается идея: почему бы ребенку не быть связующим звеном? И затем уже, когда эта история начала собираться, я понял, что мне чего-то не хватает. Потом я посмотрел фильм «Кролик ДжоДжо» (к я нему отсылаю в конце), и тогда история собралась полностью. Это и был тот момент. Не знаю, видели ли вы «Индиану Джонса» — когда «мозаика» находится, но она не может собраться воедино. Тебе нужна одна последняя деталь, ты вставляешь ее в стену — и история вдруг начинает собираться во что-то единое. Если так рассуждать, то Крутой Али как раз и стал идеальным решением.

Я никак не мог понять, с кем же Артуру обсуждать окружающий мир. Неужели он будет говорить сам с собой? Или он будет вести дневник? Или у него появится реальный хороший друг? «Кролик ДжоДжо» подсказал решение. Там был воображаемый Гитлер. В моем случае таким образом оказался условный Хабиб Нурмагомедов — известный борец. Молодежь Дагестана на него очень сильно равняется. И поэтому я подумал: почему бы не сделать что-то подобное, то, к чему стремятся восемь из десяти мальчишек Дагестана. Вот как появился Крутой Али — мгновенно, как и Артур. Я всегда пишу интуитивно: как получится, так и пишу. Они вдруг оба ожили, и я сразу поймал эту химию. Первая сцена, которую вы читаете в книге, — это диалог Али и Артура о том, как прошла их последняя драка. Я никогда не думаю, с чего начну; я просто сажусь — и вот у меня появился Артур и его выдуманный друг — Крутой Али. Ты сразу даешь героям самим разговаривать. В тексте нет, по крайней мере в прямом смысле слова, психологии, все основано на интуитивном понимании, как все должно происходить.

— Почему Артур хочет стать именно воином, а не супергероем, например? 

— Потому что супергерои — это про кино. Артур хочет стать воином, потому что пока я писал эту книжку в 2020 году, был очень популярен мем (по крайней мере в республике), когда в качестве похвалы говорили: «Воин!» Учитывая, что в Дагестане у молодежи есть некоторые проблемы с образованием, зачастую писалось это слово через букву «е», как и «тигар» — через «а». 

И я решил: а почему бы ему быть не космонавтом, не супергероем, а воином? Воин — это тот, кто кого-то бьет, иными словами, не обязательно хороший. Окружающие отчасти понимают, что ты не обязан быть хорошим, чтобы быть воином. Поэтому, пожалуй, воин — это человек, который постоянно дерется, который не знает ничего, кроме битв; для него всегда важно только побеждать, он ищет себе большого соперника, с которым он однажды сразится. И это тоже собирательная идея того, о чем зачастую наша молодежь мечтает: быть великим воином, бойцом. 

— То есть это зависит от республики? 

— Да, в основном, это общие идеи для молодежи в Дагестане, потому что супергерои обладают суперсилой, в отличие от пожарных и полицейских. Это западная идея: защищай слабых, бей бандитов. У нас проще: парень просто пытается понять, как ему в республике, в Дагестане, стать кем-то. Он хочет не остаться планктоном, он хочет быть кем-то существующим. И он понимает, что все способы хороши — не обязательно быть хорошим. «Воин» — явление республики, а «супергерой» — западная идея.

 

— На что вы опирались при составлении «Правил воина»? 

— Ни на что не опирался. В Дагестане «Правила воина» — некое объяснение, почему и что происходит. Условно, если вы увидите драку, никто никогда не будет разбираться, почему это произошло; важно кто, с кем, кто победил — конец. То есть очень много вещей происходит вне логики. Я думал так: либо я буду нагружать этот текст и в «Правилах воина» искать какую-то логику, либо я покажу, как происходит многое из того, что происходит. Для россиян это скорее забавно, но дагестанцы понимают, что это отсылка к нашей действительности, когда ты произносишь слова, которые просто надо произнести — и всё. Ты не понимаешь, откуда они взялись, в чем их смысл — был ли этот смысл? Ты просто говоришь по инерции, и не только твоя речь, но и твое поведение, оно все такое — нет слова, но я его выдумаю — инерциальное. Это состояние стадного эффекта: все пытаются на всех равняться, чтобы все были предельно одинаково крутые. И поэтому, когда я создавал «Правила воина», я решил, что вот что-то происходит — этому нужно какое-то объяснение — а прикольно, что этого объяснения нет! Что так надо — и точка, потому что в действительности дети, пока они растут, пока они впитывают наши поведенческие паттерны, по крайней мере, здесь, в Дагестане, они не задумываются, почему они говорят или делают что-то, они просто видят, что в окружении все делают то же самое.

В «Правилах воина» я прикалывался по-полному. Весь текст — это моя попытка просто повеселиться. Все-таки был ковид: всем было грустно, одиноко, и я решил попробовать для себя новый формат письма. Если до этого я пытался нагружать текст смыслами, делать его достаточно плотным, большим, то эта повесть — мое желание поднять самому себе и супруге настроение. 

— Рассматривали ли вы другой вариант сюжета, в котором психика героя не справилась бы с проблемой? 

— Нет! Конечно нет. Это все-таки ребенок, значит, история легкая. Это что вообще значит? Суицидальные настроения? Однозначно нет. Он просто сходит с ума? Однозначно нет! Не рассматривал, потому что «Типа я» — это легкий текст. И эта легкость обеспечивает такой «низкий порог входа» и позволяет мне как автору донести важные мысли. Размышления героя о том, какими бывают взрослые, его размышления о смерти, свойственны в какой-то момент всем детям. Когда ты ребенок, ты относишься к смерти просто как к данности, а затем начинаешь размышлять, пытаешься понять: почему это происходит? Неужели кто-то был плохим и поэтому умер? Или же Бог действительно забирает только лучших? Начинаешь выявлять какие-то закономерности.

 
“
Я рад, что мы получили такую большую обратную связь от российского читателя, потому что все в конце концов сводится к тому, что это общая история, и Артур — это архетип. Он мог быть и в Ульяновске, и в Махачкале. Общий месседж, как мне кажется, доходит до читателя.

— Вы считаете, что ваша книга для всех. Как вы думаете, что она может дать ребенку, а что взрослому? 

— Я скажу так: с десяти лет можно самостоятельно взять эту книжку и прочитать, потому что некоторые описываемые события негативные, но ты с ними уже успел столкнуться. Когда тебе лет восемь, лучше, чтобы родитель сидел рядом и читал на пять слов вперед, чтобы можно было где-то отфильтровать. Но этот текст подходит, как мне кажется, и для подростка, и для взрослого человека. Если говорить о подростках, то это, наверное, в первую очередь посыл воспитательного характера. Например, для меня этот текст о семье. И, конечно, про всем известную идею: твои родители — не обязательно те, кто тебя родил. Это те, кто тебя вырастил, воспитал, кто отдал тебе половину своего сердца.

Для детей это в прямом смысле слова «воспитательное нечто». А для родителей — шанс вернуться к основам семьи, потому что семья — то, чем сегодня многие пренебрегают. Родителям очень часто надо возвращаться к тому, что есть семья. К примеру, мне тридцать пять, и если мой ребенок начинает делать не то, что я хочу, я могу повысить голос, хотя моему ребенку три-четыре года. Я должен вернуться к основам, мне должны напомнить, что я был таким же и не всегда поступал правильно, но родители всегда меня терпели. Будучи взрослым, прочитав этот текст, я пойму, что должен быть немного мягче к своему ребенку: я должен вкладываться в него, а не в работу — даже с самой высокой зарплатой. Это очень важно для мусульман: мы к семье относимся как к чему-то особенному. Семья — это самое главное, самое первое, что было и что будет у вас. 

— Вот мы заговорили о родителях и детях. Многие известные люди не разрешают детям знакомиться с их творчеством. Когда ваш ребенок станет старше, вы позволите ему прочитать вашу книгу? 

— «Типа я» — да, конечно, разрешу. Пожалуй, с десяти лет... ладно, с восьми-девяти тоже! Только под моим контролем. Сейчас у меня должны выйти еще две книги, в идеале — до конца года. Эти книжки я им ни за что не дам прочитать: возрастной ценз не подходит. А «Типа я», пожалуй, самое то. 

— Мы говорили о том, чему книга учит детей, взрослых, подростков. Многие авторы, когда пишут свои книги, чему-то учатся. Чему эта книга научила вас? 

— Она вернула меня к истокам. Хочешь, не хочешь — со временем ты забываешь о вещах, которые действительно имеют значение. Вот, например, я очень сильно стремлюсь к своим «киношным делам»: стать режиссером, стать сценаристом, стать известным человеком в этой сфере, открыть свою большую (у меня небольшая, хотелось бы побольше) студию. Мне как родителю нужно помнить о том, как важно быть отцом, потому что для Дагестана, именно в кавказской семье, отец — это всё.

Что еще я понял? Я вернулся к теме буллинга, потому что это сверхактуальная тема. Я окончил школу семнадцать лет назад, и теперь пытался вспомнить, каково это, когда несколько детей пытаются тебя побить, обзывают тебя. Часто говорят, что буллинг — это то, через что должен пройти каждый ребенок. Нет смысла отгораживать детей, строить стену. Ты должен через это пройти, должен эту стену пробить. Кто-то из известных писателей, прочитав мою книжку на одном литературном конкурсе, сказал: «Это тот случай, когда родители не хотят об этом говорить, но каждый про себя думает: их ребёнок должен уметь иногда „поработать кулаками“». «Добро должно быть с кулаками». Вот! Это важная идея, потому что зачастую мы воспитываем детей пацифистами, но иногда случается так, что ребенок действительно должен уметь защитить себя. 

— Давайте немного отойдем от книги. Вы говорили в интервью, что мало читаете. Считаете ли вы, что разрушаете стереотипы о писателях, ведь с точки зрения общества писатель должен быть очень начитанным человеком? 

— Это хороший вопрос. Я очень много раз пытался сам себе на него ответить. Да, я думаю, что разрушаю стереотипы. В моем случае это вдруг вышло в плюс: никому не известный дагестанец, который не читает книжек, взял и написал что-то интересное.

 
“
Мне кажется, если бы я читал больше, возможно, текст был бы лучше с литературной точки зрения, но в нем не было бы той изюминки, которая есть сейчас, — простоты, которая позволяет лучше понять главного героя и вместе с ним пройти весь текст.

Литературный шаблон я разрушаю, я это понимаю, об этом писали в литературных блогах, где разбирали мой текст, или на литературных премиях. Лучше бы читать книжки. Просто я взращен фильмами, мне в детстве никто никогда не говорил: «Читай книжки». Точнее, отец мог сказать, но дома личного примера не было, так что я просто не понял, зачем мне нужно их читать. Думаю, это скорее вопрос о темпе, в котором ты живешь, в котором ты думаешь: мне очень тяжело читать книжки, потому что они заставляют меня замедляться. 

Например, когда я садился писать «Типа я», я понимал, что мне хочется быстро достигнуть понимания личности именно ребенка, вот этого духа приключений. Я хотел прочитать что-нибудь такое, что позволило бы мне лучше понять, о чем идет речь. Я просто загуглил: «Истории о том, где ребенок что-нибудь ищет». Самой высокой по оценкам и самой часто запрашиваемой оказалась книга «Жутко громко и запредельно близко». Это была единственная книга, которую я прочитал именно о детях, и она очень меня вдохновила: я по инерции начал писать. По критериям элитарной литературы мои книжки, скорее всего, написаны ужасно. С этим я ничего поделать не могу, но в рамках сюжета, в рамках диалогов и персонажей, их глубины, мне кажется, что я иду по пути кино, но пытаюсь описывать все настолько, насколько возможно словами. Справедливости ради, замечу, что читаю немножко больше, чем раньше. Я всегда много читал, но я читал статьи: научные, психологические, медицинские — любые. В общем, я довольно активный пользователь интернета, но во мне нет базы классической литературы. К сожалению, я допускаю, что ее уже не восполнить, потому что прошел тот возраст, когда я мог впитывать материал классических книг на уровне словесности, чтобы самому это использовать в тексте. Но я не отчаиваюсь! Я пытаюсь совершенствоваться в рамках писательского мастерства. 

— Ваши героини — сильные личности. В представлении среднего европейца типичная роль женщины в дагестанской культуре — хранить домашний очаг. Почему вы описываете их иначе? 

— Потому что я не сильно придерживался традиций Дагестана в этом смысле. Когда я нахожусь в писательском трансе, я просто пытаюсь написать классную историю. Она могла бы существовать и в форме сериала на «Нетфликсе», и там не было бы дагестанского мальчишки, там был бы выдуманный Джек и был бы у него друг — нужно грозное американское имя — Крутой Джеральд! 
В Дагестане есть такие люди. Да, есть понятие традиций, но мы живем в двадцать первом веке. В двадцать первом веке не так уж легко оставаться внутри своих традиций. Я как отец стараюсь воспитывать своего ребенка в традициях Дагестана, но это не означает, что он завтра пойдет скакать на коне, наденет черкеску. Я пытаюсь дать ребенку только основы — то, что касается морали. Объяснить, что девочек нужно защищать. Я понимаю, что западные дуновения немножко о другом — все самодостаточны, но для нас, для дагестанцев, важно, чтобы мужчина оставался мужчиной, а женщина оставалась женщиной, и в этом мы видим некий баланс: мужчина всегда защитит женщину, женщина всегда утешит мужчину. Российская культура на нас сильно влияет. Более того, влияет западная культура, то, как на Россию влияет западная культура, тем более на молодежь — с этим уже ничего не сделаешь. 

— В одном из интервью вы говорили, что именно дагестанским читателям не понравилась книга. Как вы думаете, в чем причина? 

— Не совсем так. Когда книжка была еще черновиком, я дал ее прочесть двум известным в Дагестане людям: один — блогер, другой — владелец магазина. Мне было интересно, что они скажут, потому что мою книгу на тот момент прочитали только супруга и ее сестра, и им очень понравилось. Но они сказали, что в книге ничего особенного, но она неплохая. И поэтому я предположил, что с ней что-то не так. Я до сих пор не ответил себе на этот вопрос. Пожалуй, делать выводы на основе мнений двух-трех человек — неправильно: сейчас книжка продается в Дагестане, как и во всей стране, причем продается нормально. Я читаю отзывы — практически всегда они положительные. Молодежи она нравится, их родителям она тоже нравится: старшие вспоминают себя, свое детство, а молодые видят реальность и понимают отсылки, которые я оставляю внутри текста. 

Секрет успеха в литературе (в рамках конкурсов и премий) — перенести членов жюри из привычной им реальности в необычный для них сеттинг. Я дал им Дагестан. Он другой. Возможно, мой Дагестан отличается от того, который они видели в новостях и в социальных сетях.

 
Дата публикации:
Категория: Ремарки
Теги: Альпина  Ислам Ханипаев  Типа я  Сириус 
Подборки:
0
0
7870
Закрытый клуб «Прочтения»
Комментарии доступны только авторизованным пользователям,
войдите или зарегистрируйтесь
Без имен и голосов
«Фрукты и фруктики» сходу можно принять за роман воспитания или хотя бы за пародию на него. В центре повествования — подросток по прозвищу Лупик, который тусуется с такими же, как он неприкаянными малолетками. Лишенные имен, скрывающиеся за прозвищами вроде Ток, Крюгер или Дантист, они торгуют ворованным, чтобы наскрести на спайсы, — те самые «фруктики» — дерутся, пьют, курят, влипают в неприятности.
Анастасия Сопикова. Тоска по окраинам
В книге «Тоска по окраинам» — пять историй взросления женщины, которая в детстве мечтает о счастье, а, становясь старше, понимает, насколько эти мечты далеки от реальности. В «окраинах» угадывается Воронеж. В отрывке — на фоне именно этого города разворачивается история зарождающейся влюбленности — от первых робких сообщений до воображаемых сценариев, в которых герои наконец будут вместе.
В погоне за солнцем
В определенном смысле смерть главной героини становится отправной точкой — не только путешествия героев по закоулкам памяти и блуждания в потемках души, своей и чужой, но и размышления о человеках и человечности — и о том, на что эти человеки способны.
Сохранить книги: как помочь издательствам сегодня
Мы собрали для вас акции, которые позволят приобрести книги по старым ценам, а также проекты, которые поддерживают книгоиздательство в это сложное во всех смыслах время. Помочь может каждый. 
Ислам Ханипаев. Типа я. Дневник суперкрутого воина
История написана от лица восьмилетнего мальчика, живущего в Махачкале. Он потерял мать и подвергается травле одноклассников. Единственный его авторитет — Крутой Али — воображаемый друг, «злой воин». «Типа я» — повесть о проживании травмы и принятии действительности, полной насилия и агрессии.