Улицы ждали именно нас

Быть может, лет через шестьдесят всё, что я видела, любила, чем наслаждалась, превратится в кипу печатных листов, в которые заглянут разве что для какой-нибудь диссертации.

• Анни Эрно. Дневник улиц / пер. М. Красовицкой. — М. : No Kidding Press, 2023. — 80 c.

Кажется странным писать рецензию не на художественный текст, не на мемуары и не на автофикшен — всем этим «Дневник улиц» и может, и не может показаться одновременно. Текст Анни Эрно — даже, скорее, отрывки текста — мог бы органично смотреться в качестве домашней работы на наблюдательность и отлавливание сюжетов в повседневной жизни, выполненной в рамках курса литературного мастерства. Мастерство же писательницы в данном случае обнаруживается в том, что она ищет и находит что-то общечеловеческое, что-то наружнее в себе, а в том, что снаружи, — себя и свое. 

По признанию самой Эрно, «литература должна смущать, она связана с чем-то сексуальным». Особенно ярко этот подход к написанию текстов проявился в «Событии», небольшом романе об очень большой и чаще всего замалчиваемой что в фикшене, что в нон-фикшене теме абортов (а в случае «События» — аборта нелегального), с которым русскоязычный читатель смог познакомиться за считанные месяцы до вручения Эрно Нобелевской премии по литературе. В «Дневнике улиц» писательница продолжает смущать, и на этот раз не только своим методом, но и избранным для описания объектом — полными людским гулом улицами Парижа и его пригородов. Гула настолько громкого, что в нем можно случайно услышать и собственный голос.

Формально «Дневник улиц» — это отрывки из писательского дневника, который Эрно вела в 1985–1992 годах собирая фактуру для романа «Годы», коллективного автофикционального коллажа воспоминаний, мыслей и вопросов, из которых, как бы банально это не звучало, состоит жизнь каждого человека. Из этих же разнородных элементов состоит каждый роман Эрно, она глубоко и с научной точностью препарирует себя как автора, персонажа, лирического героя и главное действующее лицо. В своих работах Эрно максимально сосредотачивается на себе как на единственно понятном объекте изображения, как будто ее право описания и аналитики распространяется эксклюзивно на нее саму, не переходя на зыбкое поле догадок и предположений, как бы повел себя в той или иной ситуации другой человек, не-она.

В «Дневнике улиц» Эрно предпринимает попытку отстраниться от самой себя, выйти из привычного этнологического исследования собственной биографии. Она записывает все, что происходит вокруг, не анализируя, не вглядываясь в лица, не предполагая причинно-следственные связи, создавая своебразный «бортовой журнал» улиц Парижа. Попытка, как заранее, еще до того, как это поймет читатель, признается сама писательница, проваливается. 

... я вложила в эти тексты куда больше самой себя, чем собиралась: навязчивые идеи, воспоминания подсознательно определяли, какое слово употребить, какую сцену запечатлеть. И теперь я уверена: мы узнаём о себе куда больше, когда проецируем себя во внешний мир, чем когда занимаемся самоанализом в личном дневнике (который возник как жанр два века назад и, возможно, однажды исчезнет).

Осторожно прикладывая наблюдения за горожанами к собственному опыту в начале дневника, ближе к середине Эрно уже смело додумывает и домысливает причины и следствия наблюдаемых не-ее действий, превращает случайных прохожих в персонажей, выводит себя в статус демиурга наблюдаемого микромира. Внимательно вглядываясь в настоящее, в тот самый миг, который называется «жизнь», ей удается, как будто походя, предсказать будущее, править бал в котором будет интеллектуальный стриптиз. 

«Писательница», миниатюрная, с рыжими кудрявыми волосами, стоит, привалившись к стене, в подвальном книжном магазине недалеко от Центра Помпиду. Рядом с ней издатель: он представляет ее публике, восхваляет ее смелость. Потом слово берет она; на ней лиловая шаль, браслеты на плечах, кольца на тонких пальцах. Патетичная женщина. "Писать — значит сознательно приходить в упадок«,—говорит она, смакуя образ про́клятого писателя, изгоя. Перед ней полукругом стоят люди, в руке бокал местного вина, кивают с серьезным видом. Естественно, ни тени сочувствия: все прекрасно знают, что никакой она не изгой — настоящие изгои такой участи не выбирают, и словами ее не описать, — и что им тоже хотелось бы «прийти в упадок», то есть писать. И писательница знает, что ей завидуют. В душе все понимают, где правда.

Кажется, что дневники, по определению и форме, должны с максимальной откровенностью передавать личные переживания автора и тем самым дистанцировать от него читателя. «Дневник улиц» делает что-то совсем противоположное. Читая его и понимая пространственную и временную дистанцию между Францией конца XX века и любой географической точкой начала 2024 года, невозможно не ощутить причастность к толпе, из которой Эрно выхватывает то одного, то другого прохожего. Это все равно, что задуматься, на каком количестве фотографий случайно промелькнуло ваше лицо, нога или рука. Это настораживает, пугает, заставляет зациклиться, но в то же время дает невообразимую свободу быть «вне себя», участвовать больше чем в одной истории.

В наших впечатлениях о мире нет иерархии. Ощущения и размышления, вызываемые в нас определенными местами или предметами, не зависят от их культурной ценности: гипермаркет не- сет в себе столько же смысла и человеческой правды, сколько и концертный зал.

Таким образом «Дневник улиц» может смело оспорить главенство эротических и порнографических романов в рейтингах самой откровенной прозы. Уделяя внимание каждому встречному, например, девочке, гордящейся своими первыми «взрослыми» вещами, или паре немолодых супругов, словно специально, на публику, разыгрывающих одноактный спектакль о грядущем семейном ужине перед посетителями мясной лавки, Эрно в следующий момент может нацелить свое прытко пишущее перо и на читателя «Дневника» и, о ужас, понять что-то такое, что он сам пытался понять про себя годы, томился, плакал или застывал в безмолвии, а она... Поняла. В силах ли читатель пережить такую откровенность? 

Третье лицо, он/она, — это всегда другой человек, который может вести себя, как пожелает. «Я» — это я сама, читатель, и для меня невозможно — или недопустимо — читать гороскопы и вести себя как наивная дурочка. «Я» вызывает у читателя стыд.

Улицы наполнены приметами времени, отраженными в лицах людей и событиях, ими производимыми — мысль не новая, но как будто не очевидная, особенно сейчас, когда новейшая литература полна (и/или переполнена) личной рефлексией, личным взглядом, личным опытом. Всем тем, что когда-то, до засилья автофикшена, казалось стыдным и странным. Революция завершена тотальной победой личного — тексты нынешних тридцатилетних, этим подходом отличающиеся, в топах продаж как книжных магазинов, так и специализированных ярмарок, что может свидетельствовать о том, что Анни Эрно не только взяла Нобелевскую премию, но и стала настоящей королевой сердец, направляя внимание как писателей, так и читателей, глубоко в себя и давая и первым, и вторым благословение на тот самый интеллектуальный стриптиз, самые эффектные номера которого, скорее всего, еще впереди. 

Все эти незнакомцы, которых я никогда не увижу снова, не подозревают, что их лица, тела хранят в себе часть моей истории. Быть может, и я сама, в толпе прохожих и покупателей, ношу в себе жизни других людей.