Приближая цельность

Социально-критическое нечто, помноженное на попытки сравнять прозу со сценарием, всегда заслуживает похвалы. Русская литература не привыкла к проблемам, обрисованным кратко и по существу, еще меньше она привыкла к тому, что эти проблемы могут решаться занимательно и кинематографично. Ася Володина, впрочем, пошла вразрез с устоявшейся традицией и создала роман предельно неровный, но — живой.

Еще Лев Лунц писал о том, что нашему чуткому слогу не хватает железа стилевого авантюризма: где приключения, когда их так жаждут? «Часть картины» предлагает опыт, далекий от привычных моралите. Тут — много конструктивизма, формы на форме, изобретательности, граничащей со схематизмом; тут — много живости, выуженной из сценария. Разумеется, упомянутый метод начинен своими парадоксами, но по ним читающие люди изрядно соскучились.

Вероятно, про «здесь и сейчас» в России лучше научились снимать кино, нежели писать книги; скупая, хладнокровная интонация, достойная документальности Капоте и выдумки Чивера, только-только обретает художественный вес. Уклон в хаос быта неминуемо обрекает пишущего на трюизмы — точно так же и попытка создания оригинального нарратива разбивается об отсутствие канона.

Строить систему с нуля — занятие не из простых, именно поэтому Ася Володина сильно рискует, сталкиваясь с теми образчиками направления, которые, вероятно, самому направлению чести не делают. Следы премии «Лицей» показательны: те же «Лучшие люди города» Кожевиной, роман во многих отношениях близкий и «Части картины», и «Протагонисту», куда меньше удерживает баланс и скатывается в вампуку, сарайный карнавал на две персоны. 

Дурной тон так и норовит запрыгнуть в один вагон с реальностью. «Часть картины» лишена пошлости, и в этом, наверное, ее первая — и самая явная — художественная удача; чуть дальше идут сюжет, композиция, ловкость стилевых реверансов и какая-никакая целостность. Этой книге, несмотря на оговорки, хочется верить. Хитрость формального разнообразия — стенография как бы живой речи, полилоги, перетекающие в разыгрываемый на глазах у читателя спектакль, — обрекает повествование на увлекательность.

Дано: преступление, недопонимание, школа. Нам, читателям, предлагается распутать клубок игр, махинаций, психологических маневров и прочего гнилостного скарба, что так легко обнаружить в институциях гражданского образования. Учителя — существа невероятно хрупкие, уязвимые и в то же время могущественные; их воля, направленная против здравого смысла, с легкостью может разрушить чужое будущее — и, наоборот, вознести чужое, исходно вредоносное. 

Молодая учительница Софья оказывается втянута в целую серию подозрительных происшествий; в самом начале романа становится ясно, что ни к чему хорошему — за исключением, пожалуй, туманного статуса «героини», который прилипает к Софье как клеймо, — они ни приведут. Отматывая эпизод за эпизодом, реконструируя события прошедшего времени, Володина нагнетает саспенс и по итогу выдает увлекательный психологический детектив, загадку которого мы способны решить сами — еще в процессе чтения.

— Мы сеем. Не фыркайте, ну что вы, в самом деле... У нас всегда остается новая возможность. Каждый ребенок — это наш шанс, это наша безграничная возможность. Каждый учитель добивается многого, пробившись хотя бы к одному. Поймите, София Львовна, вам вовсе необязательно быть великим литератором, чтобы посеять ту самую любовь к слову. И может быть, кто-то из ваших учеников станет прекрасным писателем, журналистом, сценаристом, пиарщиком — да хоть кем. Или же в самый гадкий час своей жизни вспомнит какие-то фразы или произведения, которые вы обсуждали на уроке. Или же вспомнит вас — с признательностью. И в этом будет и ваша заслуга тоже. Каждый ребенок — это и наше продолжение.

Проблема — если это можно назвать проблемой — не в том, что роман Володиной сфокусирован на одной-единственной — школьной — теме и раскрывает ее последовательно, анатомически скрупулезно. Проблема в том, что сама история оказывается чем-то написанным поверх готовых сочинений, киноопытов, экспериментальных пьес etc., — чем-то, что мы видели, слышали и хорошо запомнили. 

Это и «Школа» Гай Германики, трагедия античного размаха, и винтажные романсы Динары Асановой, и «Ночь после выпуска» Тендрякова и куда более приземленные элементы стиля — «Вернон Господи Литтл» Ди Би Си Пьера, любимца критики и нерадивца масс, «Училка» Петрухина и многие прочие контекстуальные триллеры, зацикленные на пространстве и ограничениях незрелости. 

Володина передает дух наблюдаемого со знанием и ритмом; стаккато выводимых ею социально-бюрократических ужасов передаются, электризуют, обволакивают; это проза выпуклая, честная и стилистически бескорыстная. Мы не отыщем здесь бесконечного ухода в сторону, разговоров ни-о-чем-и-как-бы-обо-всем. «Часть картины» действительно передаст нам — не цельное изображение, но его конкретный фрагмент.

— Пожалуйста пожалуйста пожалуйста я не верю в тебя я хотела бы сейчас я этого так хотела но я знаю знаю что дальше пустота и ничего нет вообще ничего нет и мне так страшно я так боюсь и если ты есть помоги мне я умоляю помоги я знаю знаю знаю но пожалуйста помоги мне дай мне что-нибудь что угодно я приму любой твой знак только дай я не хочу я боюсь мне страшно я больше ничего такого не сделаю никогда ни за что я искуплю я клянусь я клянусь клянусь клянусь пожалуйста пожалуйста пожалуйста что угодно что угодно что угодно я могу еще что сделать я могу.

Держа в напряжении, роман Володиной умудряется не переигрывать с обиходными, предельно узнаваемыми декорациями; куда больше концентрируясь на диалогах (лучшем, что есть в «Части картины»), он выигрывает время и нужным образом управляет читательским вниманием. Странный, но убедительный эффект: ты каждый раз обманываешься и нисколько от этого не злишься.

Гибрид детектива, социальной панорамы и «производственного» романа, «Часть картины» с ветерком проносит нас мимо ряда парадоксально обыденных и вместе с тем уникальных судеб, в каждой из которых отыскивается если не откровение, то — должный надрыв, сила, внутренняя потенция. 

История разгадывается, силки восприятия не ослабевают, чтение превращается в вызов, и хочется, чтобы реализм бытовых кошмаров уступил художественной воле, тому самому взмаху палочки, благодаря которому так много историй остаются в нас нежным послевкусием. Однако Ася Володина избегает полумер и дарует читателю колкий, честный, неудобный вывод, с которым приходиться остаться наедине — чтобы понять чуточку больше как о себе, так и о других, ежедневно проходящих мимо. 

— В этом и проблема. Границы этики куда шире ее обыденного понимания, а такие люди, как мы, склонны к совершенно излишней местами рефлексии. Потому и проигрываем: где нужно действовать — безоглядно, смело, решительно, мы лишь наблюдаем, уступая тем, кому уступать не то что грешно, а попросту стыдно...

Дата публикации:
Категория: Рецензии
Теги: Ася ВолодинаСтрокиЧасть картины
Подборки:
0
0
11838
Закрытый клуб «Прочтения»
Комментарии доступны только авторизованным пользователям,
войдите или зарегистрируйтесь