Кто убил Салли?

• Салли Руни. Прекрасный мир, где же ты. / пер. с англ. А. Бабяшкиной. — М.: Синдбад, 2023. — 352 с.

Ну вот и пришли, сказала она наконец.
Куда?
Она отворила маленькую белую калитку и сказала: Сюда.

Старые приятели. Чем дольше знаком с человеком, тем лучше замечаешь его особенности. Как он загребает ложкой суп. Фотографируется всегда в одной и той же одежде. Странно смеется. Сочиняет каламбуры, которые можешь предсказать наперед.

Когда давно читаешь тексты писателя, ощущения те же. Ты знаешь, как он прописывает диалоги. Какие темы его волнуют. Как он строит предложения. Как его герои пьют, работают, занимаются сексом, путешествуют. И каждый раз гадаешь, удивит тебя сейчас автор или нет.

Так уж получилось, что на все предыдущие книги Салли Руни я тоже писал рецензии — и все на «Прочтении». Если честно, не знаю, зачем я это делал — ведь даже стиль Руни мне никогда не нравился. Наверное, мне хотелось разобраться, почему именно он мне не по душе. И всякий раз я отыскивал ответ — ну, или мне так казалось. «Нормальных людей» я находил пустыми, «Разговоры с друзьями» назвал «диалоговым порно». И считал, что нашел ключ к популярности Руни — может, и правда нашел, а может, и нет. В целом, к третьему роману ирландки оба моих определения тоже подходят. Но тут нас ждет сюжетный твист: Руни прекрасно понимает, что пишет пустоту, и в этот раз решила посвятить пустоте целый роман.

Центральных героев снова четыре. Руни снова собрала квартет. Есть Элис — успешная дублинская писательница, выпустившая два бестселлера. Есть Феликс — служащий на складе «Амазон», которого за триста пятьдесят две страницы романа мы ни разу не увидим на работе. Эйлин — подруга Элис, сотрудница литературного журнала, зарабатывающая гроши. И Саймон — красавчик-бюрократ, советник левацкой парламентской группы.

Есть романтика. Или нет. Феликс сближается с Элис, Эйлин отталкивает Саймона, чтобы после приблизить вновь. Происходит секс — но вот именно что «происходит», он у Руни всегда холодный, механистичный. Мы узнаем, что беспокоит героев: Эйлин волнует христианский морализм Саймона, Элис — заносчивость и эгоизм Феликса. А в переписке друг с другом Элис с Эйлин обмениваются мнениями о больших насущных темах: капитализм, глобальное потепление, смысл любви в эпоху катастроф, гибель цивилизации, закат литературы и так далее. Много диалогов, пассивные герои, до зубовного скрежета подробные сцены. Впрочем, как и всегда у Руни.

Элис держала калитку открытой, и Феликс, не от­рывая взгляда от силуэта особняка, что возвышался перед ними фасадом к морю, шагнул во двор. Вокруг них шелестел на ветру сумрачный зеленый сад. Она легко зашагала по дорожке, обшарила сумочку в по­исках ключей. Ключи звенели где-то внутри, но ни­как не удавалось их нащупать. Он молча стоял рядом. Она извинилась, что ему приходится ждать, вклю­чила фонарик мобильника и посветила в сумку, а на ступени дома пролился холодный серый свет. Феликс держал руки в карманах. Нашла, сказала она. И от­крыла дверь.

Словно читаешь сценарий, а не прозу. Не жалуюсь — констатирую.

Иногда кажется, будто и правда листаешь стенографию наблюдения за людьми: Руни до боли дотошно переносит в текст любую деталь.

Два дня назад юзер Реально Мертвая Девушка запостила фо­тографию с заголовком «печальный случай». На фото ее руки обвивали темноволосого мужчину. Муж­чина тэгнут как Эйдан Лавин. При взгляде на фото рот Айлин приоткрылся и снова закрылся. Она коснулась фотографии, чтобы увеличить ее. На мужчине была красная вельветовая куртка. Руки женщины вокруг его шеи привлекательные, пухленькие и кра­сивой формы. Фото набрало тридцать четыре лайка. Автобус подъезжал к очередной остановке. Айлин посмотрела в окно.

<…>

В тридцать четыре минуты шестого женщина сняла с вешалки куртку и попрощалась с коллегами. Она распутала провод наушников, подключила их к те­лефону и пошла по Килдэр­-стрит в сторону Нассау-стрит, затем свернула налево, на запад. После двадцати восьми минут ходьбы она остановилась у жилой новостройки на северной набережной и во­шла в подъезд, поднялась на два лестничных проле­та и открыла обшарпанную белую дверь. В квартире никого не было, но, судя по планировке и обстановке, она жила тут не одна. К тесной полутемной го­стиной с занавешенным окном, смотрящим на реку, примыкала кухонька с духовкой, мини­холодильни­ком и раковиной. Женщина достала из холодильни­ка миску, обернутую пленкой.

В 1974 году писатель и кинорежиссер Жорж Перек решил провести эксперимент. Октябрьским днем Перек сел за столик в одном из баров на площади Сен-Сюльпис в Париже и начал фиксировать в тетради все, что попадало в поле его зрения: проезжающие мимо автобусы, туристов, сумки, которые люди держали в руках, уличных собак, подхваченную ветром ветошь. Через два дня Перек прекратил наблюдения. Позже эти заметки стали текстом под названием «Попытка описания одного из парижских уголков».

Руни делает примерно то же самое. Только Переком двигал постмодернистский азарт. Руни же движет меланхолия. Ощущение пустоты и отсутствия смыслов — причем писательница прекрасно осознает, насколько это описание подходит для ее собственной прозы.

В одном из писем Элис (героини обмениваются письмами по электронной почте — характерная черта всех романов Руни, не то небрежность, не то забавный анахронизм с приветом из нулевых) признается Эйлин: ее звездное альтер эго ей претит, она ощущает, будто отыгрывает роль.

Добавляет ли произведению хоть что-­то привязка ко мне, мо­ему лицу, моим манерам, ко всем этим деморализу­ющим подробностям? Ничего. Так зачем, зачем все это делается? Кому это нужно? Меня это ранит и от­даляет от того единственного, что имеет для меня в жизни хоть какой­-то смысл; это ничего не приносит обществу, удовлетворяет только самое низменное и наглое любопытство и заставляет литературный дис­курс вращаться вокруг доминирующей фигуры авто­ра, чей стиль жизни и причуды характера без всякого смысла рассматривают под лупой. Я повсюду наталкиваюсь на этого персонажа, которым сама и являюсь, и ненавижу ее изо всех сил. Я ненавижу ее манеру подавать себя, ненавижу, как она выглядит, и все ее мнения мне глубоко противны. А при этом все эти люди, которые читают о ней, верят, что она и есть я. Когда я это осознаю, мне кажется, что я уже умерла.

Иначе говоря, Салли Руни убивает Салли Руни. Круг постмодернистской мысли замыкается: автора убивает не читатель, теперь автор убивает автора, констатируя собственную беспомощность. Зачем нужны романы, когда горит Австралия? Зачем нужна любовь, когда бушует ковид? Продолжим: зачем вообще нужно искусство, когда летят бомбы?

Грубо говоря, кого заботит, что случится с главны­ми героями романа, если все это происходит на фо­не стремительно нарастающей и все более жестокой эксплуатации большинства человечества? Расстанутся главные герои или нет? Да какая разница, в этом­-то мире! Таким образом, роман держится на том, что замалчивает правду о мире, тщательно залакировы­вая ее под гладкой поверхностью текста. Мы пережи­ваем, разбегутся герои или останутся вместе, тогда, и только тогда, когда нам удается забыть о вещах более важных, то есть обо всем.

Никто не стал бы читать романы писателей, если бы они честно описывали свою жизнь. И правильно, ведь эта жизнь пуста.

Говорит Руни голосом Элис, и продолжает описывать пустую жизнь своих персонажей, будто только что сама не выходила на сцену. Да, характеры в «Прекрасном мире…» не развиваются: Эйлин вроде бы и хочет сблизиться с Саймоном, но мы так и не узнаем, что ей мешает. У Эйлин и Элис свои проблемы: Эйлин ссорится с сестрой и матерью, Элис борется с последствиями депрессии, — но сами эти проблемы в тексте только упоминаются, автор не собирается их исследовать, потому что — ну да, кому это надо, когда мир рушится.

Роман пустой, потому что все романы пусты на фоне катастроф — примерно так.

Пустота как тема для текста. Медитации. Прозрения. В конце всего лежит пустота.

Где-то мы это уже видели, да? Только глиняного пулемета не хватает.

Очень странно обнаруживать сходство между знаковой писательницей поколения миллениалов и главным бумером русской литературы. Речь, конечно, о Викторе Пелевине с его буддистским принятием общей бессмысленности бытия — и Руни сказала бы ему: «Окей, бумер», только не в язвительно-эпатажном ключе, а согласно пожимая плечами. Окей, бумер, ты прав, все действительно не имеет смысла.

В лекции об «Улиссе» Руни напоминает: после выхода джойсовской книги многие критики констатировали конец литературы. Вот оно: хроника жизни двух мужчин, хроника жизни Дублина. Никакой драмы, никакого развития персонажей, просто жизнь — в чем-то неприглядная — двух людей. Теперь Руни проделывает то же самое: вот оно, поколение миллениалов — люди, которые много рассуждают о мировых проблемах, но не знают, что делать с собственной жизнью. Причем такой пессимистичный месседж — бессмысленно трахаться ради мира, так что мы трахаемся просто так, от нечего делать, «позитивная мотивация явно не мой конек, и мы все умрем», если цитировать выпускника Оксфорда — исходит от писательницы, которая еще пару лет называла себя марксисткой и декларировала в своих текстах недовольство сложившимся порядком. Что же случилось?

Ну, мир действительно на пороге ядерной, климатической и прочих катастроф, так что поводов для меланхолии достаточно. Но тут есть и персональный момент. Психоанализ по аватарке — дело пустое, но нетрудно заметить, что и Пелевин, и Руни превратились в бренд имени самих себя. (Фирменный мерч «Прекрасного мира…» — шопперы, кепки, худи горчично-желтого цвета — появился в продаже за несколько недель до выхода романа.) От обоих писателей ждут повторения уже наработанных приемов, вот они и пишут тексты, почти неотличимые от своих предыдущих: просто Пелевин все больше задумывается о смерти, а Руни — о пустоте жизни при капитализме и бессмысленности литературного труда.

И вроде бы все так, и при поверхностном взгляде на литературу можно и правда приуныть: пока ракеты летят в дома, в центре Москвы вручают литературные премии. Пока в Австралии погибают миллионы коал, романы о климатическом кризисе попадают в короткий список Букера — чтобы читатели их изучили, пожали плечами «ну, да, это правда» и поставили книгу на полку.

Вот только меланхолия — плохой помощник в эпоху перемен. Литература никогда не была средством решения проблем, но всегда предлагала язык для разговора о них. Психоанализ не появился бы без болезненно рефлексивных героев Достоевского, без сомнений Генри Джеймса в объективной реальности не возникло бы разговора о кризисе смыслов — и тут можно не ограничиваться любимыми писателями Руни, идея понятна: книги существуют не только для того, чтобы становиться темами для коктейльных вечеринок или обрамлять гостиные привилегированной элиты. Благодаря книгам мы понимаем себя и других — и то, что нас по-настоящему беспокоит. А это едва ли не первый шаг к тому, чтобы решать проблемы.

Я не знаю, как достичь Прекрасного Мира (почти Прекрасной России Будущего, да), и никто не знает. Главное — озвучить сам вопрос, а ответ когда-нибудь отыщется, коллективными усилиями.

Зато теперь мы узнали ответ на вопрос: «Кто убил Салли?»