В погоне за вечными ценностями

• О чем мы молчим с моей матерью. 16 очень личных историй, которые знакомы многим / пер. с англ. О. Терентьевой, М. Флейшман, Е. Петровой. — М.: Манн, Иванов и Фербер, 2020. — 336 c.

Взяв курс на «новую искренность», этот мир уже не может остановиться и посягает на святое — отношения матерей и детей. Наверное, так могли бы прокомментировать выход книги «О чем мы молчим с моей матерью» скептики. Понятен контекст, в котором она создавалась и который авторы никак не могли бы проигнорировать, — движение MeToo, курс на избавление жизни от обесценивания и манипуляций со стороны кого бы то ни было, будь то партнеры или родители, постоянное обсуждение абьюзивных отношений. А заодно — повсеместные каминг-ауты и требования людей принять их такими, какие они есть, даже если они занимаются социально неодобряемыми делами.

Это перечисление необходимо не только для того, чтобы описать контекст. На каждый пункт в книге «О чем мы молчим с моей матерью» найдется своя история. О MeToo упоминают составитель сборника Мишель Филгейт с рассказом о домогательствах отчима и Кэти Ханауэр в тексте о собственном непонимании матери: как она может жить рядом с крайне неэтичным отцом, не дающем ей и сантиметра личного пространства? Линн Стеджер Стронг все еще не может простить своей маме, что та осталась равнодушна к ее депрессии и все время отдалялась. Однако наоборот, за нежелание людей соблюдать границы осуждают другие авторы, например, Найоми Мунавира, мать которой, к тому же, вполне вероятно, страдает от пограничного расстройства личности и не хочет с этим ничего делать. История Александра Чи, отраженная в его романе, стала для мамы уже взрослого писателя шокирующим открытием: она узнала, что в детстве тот подвергался насилию в музыкальной школе. А Мелисса Фебос при помощи своего творчества дала матери понять, что является доминатрикс — наверное, так себе работа в глазах любых родителей.

Книга проходится по самым болевым точкам современности, и наверняка найдутся читатели, которые обвинят издателей в погоне за модой. Однако главной модой здесь оказывается стремление к самоанализу, желание докопаться до сути, не побояться задеть даже самое больное. «Потому что очень горько так никогда и не рассказать, что чувствуешь», — говорится в эпиграфе к «О чем мы молчим с моей матерью».

Некоторые авторы, впрочем, не соглашаются с Вирджинией Вулф, чья цитата предваряет книгу. Так, например, случилось с молодой российской писательницей Кристиной Гептинг, эссе которой было написано специально для российского издания книги. Текст Гептинг называется «Иногда молчание — знак заботы». Она объясняет этот тезис тем, что для нее опыт дочери перестал быть травматичным.

Ведь пока я еще могу сказать маме, что у меня «все нормально» — даже если это не так, — я буду считать саму эту возможность существеннее эмоций, выше обид и важнее детских травм.

Кроме того, Гептинг (не единственная в этой книге) переносит тему материнства и на себя. Она желала бы, чтобы и ее дочери могли ей о чем-то не сказать, когда вырастут. Или хотя бы «сообщить неприятную правду бережно». Архетипы матерей меняются, признает Гептинг, и представляет себя скорее матерью-психологом, чем матерью-воспитательницей. Но несмотря на этот статус и она не безгрешна и иногда из-за собственной занятости может не уделить должного внимания детям. И если это их сильно обижает, она хотела бы, чтобы они относились к ней со снисхождением.

Однако в этот момент, когда хочется сделать вывод, что причина здесь в особом российском контексте, в том, что общество и люди зачастую предпочитают быть более закрытыми и молчаливыми, чем им рекомендовано западными экспертами, нужно одернуть себя и отметить: это эссе написано и опубликовано. Все откровения выставлены на всеобщее обозрение. О какой закрытости мы тут говорим?

Вспоминается вышедшая пару лет назад книга Натальи Мещаниновой «Рассказы» — по сути, на ту же тему. И что еще более удивительно, первое эссе из «О чем мы молчим с моей матерью» за авторством Мишель Филгейт имеет почти тот же сюжет, что и книга Мещаниновой.

Мне удается вырваться, и я убегаю наверх. Мама на кухне. Она все время на кухне.
— Твой муж лапал меня за задницу, — выпаливаю я.
Она медленно кладет деревянную ложку, которой мешает еду, и идет вниз. Ложка вся перемазана красным соусом для спагетти.
Позже она заходит ко мне в комнату, где я лежу, свернувшись клубочком.
— Не переживай, — говорит она. — Он просто пошутил.

Конечно, тексты, вошедшие в эту книгу, интересны в первую очередь не стилистическими особенностями и вообще не своим качеством — они достаточно просты и зачастую обращаются не к самым удачным, неоригинальным метафорам. Интересны эти тексты и не авторами: самым известным нашему читателю оказывается Андре Асиман, роман которого вышел в России только в прошлом году. Из остального списка писателей и писательниц на русский переведен только один роман Джулианны Бэгготт в далеком 2012 году, ну и смутно знакомым может показаться имя Кармен Марии Мачадо — автора сборника Her Body and Other Stories. «О чем мы молчим с моей матерью» важна в первую очередь своей заглавной темой, которая все же обращается не к MeToo и не токсичности, а самым разным формам отношений матери и ребенка. Скрупулезный самоанализ авторов эссе заразителен, и повнимательнее приглядеться к своей семейной ситуации хочется уже и читателю.

Это не значит, что найти в ней можно только боль, кровь, насилие и несправедливость. В книге есть несколько текстов, авторы которых задаются вопросом: а кем была моя мать до появления меня? Или даже — что за человек моя мать за пределами семьи? Какие у нее мечты, чего бы ей хотелось? И это, согласитесь, вопросы созидательные, а не разрушительные.