Это был маргинальный роман

• Андрей Аствацатуров. Не кормите и не трогайте пеликанов. — М.: Издательство АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2019. — 350 с.

У лирического героя Андрея Аствацатурова несколько личин. Как правило, он предстает воплощением унылой интеллигентности, каким мы запомнили его по романам «Люди в голом», «Скунскамера» и «Осень в карманах» — преподаватель зарубежной литературы, коренной петербуржец и законченный шлемазл, маскирующийся под реального писателя Андрея Аствацатурова. Нити, ведущие от персонажа к его создателю, запутаны столь мастерски, что неопытный читатель от раза к разу обманывается, путая одного с другим.

В романе «Не кормите и не трогайте пеликанов» этот персонаж примеряет новые маски. В одной из сцен предстает рефлексирующим хулиганом и грубияном («Как все-таки это нелепо звучит: “Идите в задницу”»), в другой — ведет себя как терзаемый сомнениями любовник («Я надоел ей своими жалобами, своей ревностью, вот она позвонила бывшему»), в третьей — как злостный нарушитель незыблемых правил академического мира («Катю ищут бандиты, меня разыскивает деканат»). Побочные герои тоже как на подбор: алкоголики, авантюристы и наркодилеры. Среди них особенное место отведено девушке «в черном парике, с глазами болотной ведьмы и вывороченными губами» — карикатурной femme fatale аствацатуровского мира, представляющей собой нечто среднее между Беатриче и Резиновой Зиной.

Пересказывать сюжет аствацатуровских романов — дело тщетное. Точно так же нелепо будет выглядеть переложенная своими словами лирика или вчерашняя шутка. Условно новый роман дробится на две части. В первой, лондонской, герой погружен в личные проблемы. Он выясняет отношения с любовницей Катей, той самой с «вывороченными» губами, скрывается от преследующих ее бандосов из криминального шоу-бизнеса, посещает наркопритон, занимается любовью и, в конце концов, покидает город, чтобы вернуться в Петербург. В этот момент в романе отчетливо начинает проступать так называемый петербургский текст, в тисках которого современный человек ощущает себя особенно жалким и потерянным. Город обволакивает персонажа Аствацатурова, как сонная греза, окунает в пресловутое мифопоэтическое пространство, где все предопределено и пронизано легким похмельным абсурдом:

Всякая империя, завершая свой жизненный цикл, желает непременно застыть, заморозиться, объявить себя вечной, своими гигантскими размерами и мнимым величием заморочить голову своим обитателям, готовым малодушно ее покинуть. Она берет в свидетели древних, полагается на их вкус, на их мифы, которые мастера, художники, резчики, скульпторы стремятся втиснуть в каждую квартиру, в каждый орнамент.

Сам герой при этом прекрасно осознает искусственность, литературность сложившейся ситуации. Когда его коллегу выгоняют из университета, то есть принудительно отправляют «на заслуженный отдых», ему это напоминает «дикую сцену из какой-то классики, когда покойный еще не умер, а наследники уже делят имущество». В изображении университетского мира Аствацатуров следует традиции академического романа в его американском воплощении (вспомним, например, Уоллеса Стегнера), но добавляет к ней отечественной хтони. В результате, герою приходится восставать против бюрократической машины и бунтовать, будто он какой-нибудь кафкианский землемер.

Сложно сказать, какой из двух городов вышел у Аствацатурова более призрачным и бесчеловечным. Понятно, что Петербург и Лондон в данном случае работают как два полюса его прозы, зеркала, поставленные друг напротив друга. Первый, как ему и полагается, демонстрирует деспотический характер. Никто сам не выбирает город, у которого, как известно, исторически нет души. Второй и вовсе олицетворяет ускользание. Это не точка на карте, а условное «нигде». Здесь можно спрятаться от бандитов, друзей, деканата в объятиях силиконовой Кати, почувствовать себя анонимом или, например, гордым пеликаном, которого ни в коем случае нельзя трогать и кормить. Собственно, пеликаньи заповеди здесь и рождаются:

Такое надо всегда держать в голове. Люди ведь — не волки друг другу, не брёвна, не монахи, не монахини, как думал герой Сэлинджера, а именно что пеликаны: неуклюжие морские птицы с огромными нелепыми клювами. И кормить их не нужно, им не подойдет ваша еда.

К выходу четвертой книги автора впору поговорить про некоторые типичные для его прозы эффекты. В сравнении с предыдущими романами в новом исчезла некоторая драматургическая неряшливость, а фрагментарность осталась. Аствацатуров не изменяет традиции самоироничного изложения жизненных неурядиц. Его романам вообще свойственно принципиальное отсутствие цельности (собственно, как нет ее ни у одного думающего человека). При этом он наделяет самостью или, если угодно, волей саму жизненную стихию. Поэтому его герой вынужден противостоять не только обстоятельствам, продиктованным социальной ситуацией, но и некой изначальной субстанции — равнодушной к человеку и его горестям.

При ближайшем рассмотрении кажется, что из романа могла бы получится недурная антиутопия о трагикомическом положении человека, застрявшего в истории культуры, как в гипертексте. Аствацатуров наглядно показывает, что было бы, родись Одиссей интеллигентным лузером в современном Петербурге, в котором просто-напросто нет места эпическому герою. Он бы растворился в «абсурдном, странном, иррациональном, анекдотичном» мире, состоящем из вкраплений иных реальностей и прочей литературщины.