Бремя смуглого человека

• Зэди Смит. Время свинга / Пер. с англ. М. Немцова. — М.: Издательство «Э», 2018. — 480 с.

В начале нулевых англоязычная критика обошлась с Зэди Смит хуже некуда: ее дебютный роман «Белые зубы» был объявлен «первой литературной сенсацией тысячелетия». Журнал Time включил его в сотню главных текстов века. И понеслось. В двадцать пять лет Смит зарекомендовала себя как автор, способный говорить о проклятых вопросах мультикультурного общества — о цвете кожи, гендере, социальном неравенстве — без серьезной мины. Столь лестная оценка, как водится, повисла ярмом на шее вчерашней студентки Кембриджа, вынудив ее держать планку и каждым новым произведением подтверждать свой статус, с чем Смит до сих пор с переменным успехом справлялась.

В «Белых зубах» ей и впрямь удалось нащупать универсальную тему, столкнув читателя с проблемами и мироощущением детей из смешанных семей, открывающих для себя английские язык, стиль жизни и способ мышления. В случае со «Временем свинга» рецензенты — за редким исключением — вновь принялись рассыпаться в похвалах: Смит превозносили за откровенность и чуть надломленный голос, которым она рассказывает историю выросшей в лондонском гетто темнокожей девочки — своего романного двойника, за смелость в высказываниях на тему расовых и классовых противоречий, за честное описание жизни богатых и знаменитых (которая, разумеется, не без гнильцы).

Прежде всего нужно сказать, что «Время свинга» не является музыкальным романом: свингующий Лондон шестидесятых на страницах книги мелькает лишь в грезах героини, от имени которой ведется рассказ, а название Смит заимствует у фильма голливудского танцовщика Фреда Астера. Именно эту картину две подружки из танцевального кружка в начале 1980-х смотрят до красноты в глазах, мечтая о собственной карьере танцовщиц. История их дружбы станет своего рода цементом, с помощью которого Смит будет скреплять между собой разные куски повествования. Она же окажется магистральным вопросом романа:

Все ли дружбы — все ли отношения — подразумевают такой потаенный и загадочный обмен качествами, этот обмен власти? Распространяется ли это на народы и страны или такое происходит только между отдельными личностями? Что мой отец дает моей матери — и наоборот? Что мы с мистером Бутом даем друг другу? Что я даю Трейси? Что Трейси дает мне?

Сами по себе их судьбы замечательно невыразительны. Трейси — та, что в детстве была в разы талантливее и бойчее подруги, — бросает танцы, живет затворницей на отшибе Лондона с тремя детьми от разных отцов и изводит мать своей подруги детства психопатическими письмами. Безымянная героиня, чью историю Смит помещает в центр повествования, становится ассистенткой списанной с Мадонны поп-звезды, колесит за ней по миру, пока не оказывается в африканской деревушке, где порывистая дива решает строить школу для девочек.

Действие романа то и дело скачет из одного временного пласта в другой: оттолкнувшись от истории шестилетней девочки, у которой «стопы плоские, как оладьи», мы перемещаемся на африканский континент, где причуды богачей принимают масштабы гуманитарной катастрофы. Пожертвовав композиционной стройностью, Смит добивается сюжетного накала такой силы, что читателю остается только гадать, каким образом столь безликую героиню угораздило попасть в эпицентр публичного скандала, с которого, собственно, и начинается «Время свинга»:

То был первый день моего унижения. Посадили в самолет, отправили домой в Англию, устроили на временной съемной квартире в Сент-Джонз-Вуде. Квартира на восьмом этаже, окна смотрят на крикетное поле. Выбрали ее, я думаю, из-за привратника, который отсекал все расспросы. Я сидела дома. Телефон на стене в кухне все звонил и звонил, но меня предупредили: на звонки не отвечать, не включать и свой телефон.

Отсутствие какого бы то ни было характера у рассказчицы порой всерьез раздражает. Смит как будто сознательно сглаживает ее эмоции, лишает права на оценочные суждения. Влюбляются, драматизируют, ломают судьбы в романе всегда другие. Образ главной героини раскрывается исключительно через отношения с Трейси и честолюбивой матерью-активисткой, которая отчаянно рвется в политику, с отцом-англичанином, скучным домоседом, мечтающим просто «подружиться с собственным ребенком», и, наконец, с поп-дивой Эйми — человеком, которому она «назначала аборты, нанимала выгульщиков собак, заказывала цветы, писала открытки на День матери...»

Попутно Смит давит на множество болевых точек современного западного общества разом: ее равно волнуют отношения между матерью и дочерью, классовое неравенство и бытовой расизм. «Время свинга» можно прочитать и как роман о переменчивой природе славы, которая приходит к одним, обделяя вниманием других — часто более упорных и талантливых. Вскользь Смит говорит о стремительно радикализирующихся мусульманах в Африке, нищете и отсутствии перспектив, которые подталкивают местную молодежь к нелегальной эмиграции. Африканский континент в романе — это место, где

...сила грабит слабость: всевозможная сила — местная, расовая, племенная, царская, национальная, глобальная, экономическая — всевозможную слабость, не останавливаясь ни перед чем, даже перед самой маленькой девочкой.

Звучит устрашающе, но обо всем важном и весомом у нее получается рассуждать, не скатываясь в унылое морализаторство. «Время свинга» вообще имеет тенденцию разрастаться, при этом не поглощая историю маленькой частной жизни, ради которой роман и затевался.

Кроме того, Смит вовсе не стремится вскрывать язвы лондонского света и попрекать белого человека, с точки зрения широты взглядов не так уж далеко ушедшего от своего предка-рабовладельца. Избавлять общество от его глупостей, негодовать, обличать — это все не к ней. Зато благотворительные потуги знаменитостей она описывает, поддразнивая читателя, и, надо сказать, Смит чарующе прекрасна, когда позволяет себе потешаться и каламбурить. Африканские главы — это тонкая, остроумная проза, не имеющая ничего общего с пубертатными терзаниями, что обрушиваются на читателя в соседних частях романа. Возможно, если бы Смит заострила внимание на том, насколько легко личность может раствориться в зазоре между двумя культурами, роман интриговал бы еще больше.