Анна Лунёва. Наталия Колмакова. Черная изба

• Анна Лунёва, Наталия Колмакова. Черная изба. — М.: МИФ, 2024. — 544 с.

Анна Лунёва и Наталия Колмакова живут в Бердске. «Черная изба» — их дебютный роман. Написанная на стыке бытового хоррора и магического реализма, это, по словам самих авторов, история о взрослении и об обретении собственного голоса «в большом недружелюбном мире с хтоническим допущением».

После окончания школы семнадцатилетняя Катя приезжает из Барнаула в Новосибирск — поступать в консерваторию на вокальное отделение. Но с этим не складывается, и волей случая героиня оказывается в аграрном колледже, где начинается ее новая, самостоятельная жизнь, которая Кате даже нравится — до тех пор, пока однажды не пропадает соседка Леночка. Вернувшись, она ведет себя странно, и Катя решает выяснить, «что же произошло в глухой сибирской деревне в ночь зимнего солнцестояния».

 

Очень скоро Катя с удивлением обнаружила, что учеба ей нравится. «Знаменитая певица Чернова» в ее воображении уступила место «ветеринару Черновой», строгой, но доброй и чем-то неуловимо напоминающей Елену Алексеевну. Катя даже жалела, что совсем не похожа на директрису внешне. Иногда она старалась перед зеркалом скопировать ее выражение лица, но ничего не получалось: зеленые глаза карими не сделаешь, а Кате почему-то казалось, что без этого никак. Она с усердием конспектировала главу седьмую, восьмую и девятую, надеясь поразить любимую преподавательницу тягой к знаниям. Заголовки подчеркивала зеленой ручкой, подзаголовки отмечала оранжевыми кружочками — но понимания предмета это, увы, не прибавляло.

Рядом с ней сопела над рефератом по физкультуре Вика. Она едва ли не единственная была освобождена от унылых занятий, на которых студенты под руководством отставного военного бегали по кругу, отжимались и качали пресс: девочки — от скамеечки, мальчики — от пола. Катя физкультуру ненавидела: пыхтела, задыхалась, старалась отсидеться в раздевалке и тщетно пыталась выдумать причину, по которой ей должна была достаться заветная справка. Она твердо решила на каникулах пойти к участковой докторице, бухнуться ей в ноги с протяжным воем и не вставать, пока та не смилостивится и не шлепнет печать на бланке.

Надя физкультуру, наоборот, любила. Все свободное время она проводила на стадионе: бегала, подтягивалась, висела на турнике. В комнате очень скоро появились гантели и коврик для йоги.

— Хочу привести себя в форму, — объясняла она. — Вам не понять, вы не рожали. Хочется снова ощутить радость движения, когда все тело тебя слушается...

А вот Леночке в колледже не нравилось ничего. В начале семестра она еще хоть как-то старалась, промежуточные зачеты сдала, но к середине ноября ее усердие сошло на нет. На парах она теперь дремала или задумчиво черкала что-то на последних страницах тетради. Если ее спрашивали, она вздрагивала и выпрямлялась, будто кол проглотила, но чаще всего не понимала, чего от нее хотят, и в журнале появлялась очередная двойка. Катя сначала думала, что Леночку заинтересует что-нибудь из предметов: хирургия, анатомия, ну хотя бы безобидная латынь. Потом надеялась, что хотя бы двойки ее проймут, но соседка, кажется, вообще не интересовалась своими оценками.

Очень скоро их так завалили домашними заданиями, что впору было сутками сидеть над книгами. Но Леночка после уроков обычно уходила гулять в поля за колледжем и возвращалась только к вечеру, иногда — с красными опухшими глазами. При этом она не прекращала рисовать. В ее блокноте были по большей части наброски. Вот Вика жует пирожок, листая учебник. Вот Надя выгибается на коврике для йоги — в плане фигуры Леночка соседке явно польстила, но получилось красиво и вполне похоже. А вот Катя, согнувшись над столом, что-то пишет в толстой тетради. Нарисовано было наскоро, быстрыми скупыми штрихами, но девочки выглядели прямо живыми. Вика даже выпросила листок со своим портретом и отправила маме.

Попадались и пейзажи, они были более подробными. Леночка рисовала карандашом, и ей здорово удавалось штриховкой передавать тени и полутона. Деревенская улица, по которой приезжает автобус из города, вид из окна на сельские домики... А однажды Катя, перелистнув очередную страницу, увидела, что следующий рисунок еще не закончен. На густо заштрихованном фоне выделялось странное черное строение. Больше всего оно напоминало избушку на курьих ножках — был у Кати дома такой сборник сказок с иллюстрациями. Разлапистые толстые «ноги», а на них — дом не дом, какая-то лачуга, похожая на бревенчатый вигвам или чум. Окон не видно, только дверь. На косых бревнах, которые держат крышу, намечена грубая резьба. Ракурс был взят снизу — строение недобро нависало над зрителем всей своей темной массой. Было ясно, что художнице оно совсем не нравится.

— Это не надо смотреть, оно не получилось! — Леночка, неслышно подойдя сбоку, резко выдернула лист из блокнота. Треск сминаемой бумаги слился с удивленным восклицанием Вики.

— Лен, ты чего? Можно же закончить было! Это что за домик такой?

— Никакой это не домик, — отрезала Леночка, комкая листок.

Катя удивленно посмотрела на нее. Никогда прежде она не слышала у соседки такого тона. Леночка отвернулась и пошла к двери. Накинув заношенную розовую куртку, она сунула бумажку в карман, влезла ногами в резиновые сапоги у входа и вышла, хлопнув дверью.

— Чего это с ней? — Катя обескураженно смотрела на блокнот на столе. Дальше были пустые листы. — Ну дорисовала бы потом... Или сказала бы, чтоб не трогали, если ей неприятно, что на незаконченное смотрят. Как там — полработы дуракам не показывают?

— Фиг знает, — пожала плечами Вика. — Она вообще в последнее время странная. Раньше просто нервная была, а теперь еще как будто ее пыльным мешком по голове ударили. На имя-то свое отзывается с четвертого раза.

— Станешь нервной, если тебя на каждой паре ругают, — откликнулась Надя, все это время молча сидевшая на кровати с учебником английского. — Я же с ней за одной партой, ну вы в курсе. Так она вообще на лекциях записывать перестала, только рисует какие-то узорчики в тетради да деревяшку свою на шее теребит. Ох, девки, боюсь, сессию ей не сдать. Поедет обратно в свою Старицу или, как его там, Лебяжье, и навесят ей дома люлей... Поговорила бы ты с ней, Вик, как-никак староста группы.

— Да как же я с ней поговорю? — покраснела Вика. — Она ж на занятия ходит, домашку кое-как делает... Что я ей скажу? Ну если хочет она художницей быть, не выходит из нее ветеринар? Давай лучше ты с ней поговори, Надь. Ты тут самая старшая, может, она тебя послушает.

— Ох, не знаю я, девчонки. Она как будто... — Надя задумалась. — Ну, вроде как ждет чего-то. И от этого дергается.

Когда Леночка вернулась, соседки уже готовились ко сну.

— Лен, выключи там свет, когда разденешься, — сонно попросила Вика. — Мы без тебя не выключали...

— Хорошо, спасибо большое. — Голос Леночки был неживым и безучастным. — Я быстро!

Она и вправду очень быстро разделась, щелкнула выключателем и легла в постель. Скрипнули пружины матраса, зашуршало одеяло. Катя, наполовину вынырнувшая из сна, повернулась на другой бок и зажала край одеяла между коленями. Коленка тут же замерзла. Черт, закроешь форточку — душно, откроешь — леденеешь...

Сон куда-то подевался. Катя лежала и смотрела в потолок, на который из неплотно зашторенного окна ложился рыжий отсвет уличного фонаря. Вика уже давно похрапывала у себя наверху, спала и Надя... Что же такое творится с Леночкой? Может, у нее кто-то заболел? Но почему она тогда молчит, никому ничего не рассказывает?

Леночка вообще говорила немного. Лучше всего она себя чувствовала, когда сидела со своим блокнотом и не издавала никаких звуков, кроме скрипа и шороха карандаша. В такие моменты она расслаблялась и рассказывала что-нибудь будничное: о семье, о деревенской школе. У нее даже голос становился более уверенным и спокойным. Рассказывает-рассказывает — и вдруг хоп, и замолчала, и клещами из нее слова не вытянешь, только «да» и «нет». Ни с кем из группы не сблизилась, гуляет всегда одна, в город с девчонками никогда не ездит и домой вроде бы не звонит... Ну или звонит, когда гуляет, но там, в поле, и связи-то никакой нет. Катя убедилась в этом, когда на дежурстве косила там вместе с ней траву для кроликов. Хотела включить музыку, чтобы было повеселее, но телефон упрямо показывал одну полосочку, даже загрузить приложение не удалось...

Снизу донесся всхлип. Она замерла, прислушиваясь. Всхлип повторился. Леночка плакала на своей кровати, накрывшись одеялом с головой. Не раздумывая, Катя спрыгнула вниз. 

— Лен, Ленок, ты чего? Чего ты плачешь? Что случилось?

— Ничего, Кать, — всхлипывающим шепотом ответила Леночка из-под одеяла. — Это все осень... Осенью мне вечно грустно, не обращай внимания.

— Лен, ну так не пойдет, — горячо зашептала Катя, присев на Леночкину кровать. — Ты и учиться почти перестала, и какая-то нервная все время... У тебя проблемы какие-то? Стряслась беда? Может быть, тебе пойти к Елене Алексе...

— Нет! — горячо вскрикнула Леночка, вынырнув из-под одеяла. — Нет, мне не нужна Елена Алексеевна, Кать, она мне не поможет! Тут... тут только время. Скорее бы Новый год, — вдруг тихо сказала она, и Катя недоуменно посмотрела на нее в темноте.

— Новый год? А что там будет? Дед Мороз? Подарки?

Леночка не засмеялась.

— Декабрь кончится — и все, — прошептала она, — станет легче. А там, в январе, мне уже восемнадцать будет — и можно больше не бояться, понимаешь?

Катя не понимала, но на всякий случай кивнула. Заплаканные глаза соседки блестели в тусклом свете, прорывавшемся в комнату сквозь щель между занавесок. Тонкая рука высвободилась из-под казенного одеяла и мучительно стискивала деревянный кулончик, который Леночка не снимала даже ночью.

— Чего не бояться? — все же решилась спросить Катя. — Чего ты так боишься? Что будет в декабре?

Леночка зажмурилась и замотала головой.

— Кать, не спрашивай. Я не могу сказать. Я и сама толком не понимаю, даже если было бы можно... Этого и так, скорее всего, не случится, я же здесь, а не... Просто не могу перестать об этом думать. Кать, все это сложно так...

— С родителями проблемы? С папой? — внезапно догадалась Катя.

— Нет. — Леночка снова упрямо помотала головой. — Кать, ты не гадай, все равно не угадаешь, а я не отвечу. И не хочу об этом, и нельзя. Не надо беду называть по имени. В январе все закончится, и я об этом забуду. А ты можешь прямо сейчас забыть.

— Но в январе-то сессия, — напомнила Катя, решив не настаивать на ответе. — Ты же не собираешься бросать колледж, а?

— Да нет... — Леночка шевельнула худыми плечами, одеяло сползло ей на грудь. — Конечно, надо подтянуть... Можно я у тебя возьму конспекты по фармакологии?

— Можно, — радостно разрешила Катя. — Если что будет непонятно, спрашивай!

— Спасибо. — Леночка взяла с тумбочки стакан с водой, сделала два глотка и со стуком поставила его обратно. Ее рука заметно дрожала. — Ты настоящий друг...

— Может, все-таки подруга? — облегченно хмыкнула Катя, вползая на свою кровать. — Давай спи, подруга, нам завтра в коровнике лопатами махать. Ох, чует мое сердце, завтра будет минус, все примерзнет — мама не горюй...