Антония Сьюзен Байетт. Дева в саду
- Антония Сьюзен Байетт. Дева в саду / пер. с англ. О. Исаевой. — М.: Иностранка : Азбука-Аттикус, 2021. — 608 с.
Антония Сьюзен Байетт — специалистка по английской литературе, защитившая докторскую диссертацию в Оксфордском университете, автор более двадцати книг и лауреат Букеровской премии за роман «Обладать». «Дева в саду» — это первая книга «Квартета Фредерики» — главной тетралогии писательницы.
В йоркширском семействе Поттер готовятся праздновать коронацию Елизаветы II, но у каждого здесь свои заботы и переживания: кто-то собирается выходить замуж, кто-то страдает от тревожных видений, а Фредерика — главная героиня цикла — жаждет вырваться на свободу — в большой мир, подальше от отцовского авторитаризма. По словам зарубежных критиков, герои Байетт размышляют над важными и сложными вопросами, «ее бунтарки, чудаки и монстры абсолютно достоверны», а следить за их судьбой увлекательно благодаря мастерству автора-повествователя.
3. На Замковом холме
На окраине Блесфорда, где сборные послевоенные домики и патлатые огороды вырывались в настоящие поля, был Замковый холм. К нему все еще бегом приблизился Александр. Замок, ненадолго вместивший низложенного Ричарда II1, превратился в каменную скорлупу, внутри которой стриженые бугры и пригорки выпирали с двусмысленной натугой могильных курганов. Железные таблички указывали: пересохший колодец, призрачные укрепления, фундамент королевской опочивальни.
Позади аккуратно-безличного замка был заброшенный учебный лагерь для офицеров запаса. Полумесяцем стояли видавшие виды ниссеновские казармы2 на треснутом термакадаме, а в длинные трещины несмело и слабо просовывались кипрей и желтуха. Не было флагштока в бетонном углублении, не было машин на стоянке. Лагерь имел такой вид, словно недавно подвергся удачной осаде. Из непритворенных дверей несло застарелой мочой. В одном бараке длинный ряд раковин и писсуаров был перебит и загажен. Обычные обитатели — шершавые грязные мальчишки, кружком над спичечным светом в щитках ладоней, — подняли головы навстречу Александру. На пороге одного из бараков хищная стайка девочек, свив руки, толкалась, шепталась, повизгивала. Самая взрослая, лет тринадцати, тощенькая и дерзкая, смотрела в упор. На ней болталось пла тьишко из поддельного шелка, а волосы покрывала невыносимо алая сетка. В уголке резного рта мерцала сигарета. Александр торопливо и нелепо махнул рукой в знак приветствия. Эти-то знают, подумал он, зачем я... зачем все сюда ходят.
Поверх проволочной изгороди он увидел Дженни, как она быстро идет через поле, полное репьев и коровьих лепешек. Руки сунуты глубоко в карманы, под жестким конусом синего макинтоша лодыжки и ступни такие крошечные. Голова, изящно повязанная красным платком, опущена. Все это было до мучения трогательно. Александр поспешил за ней. Под кронами маленького леса, у перелаза невесть зачем возникшей изгороди, догнал и поцеловал.
— Любовь моя...
— Послушай, я не могу, Томас дома спит, я его одного оставила, я не могу так рисковать, мне нужно домой...
— Милая, я опоздал. Я боюсь прийти раньше и сдрейфить и от этого опаздываю.
— Хорошо хоть кто-то из нас не боится.
Все же она взяла его за руку. Обоих знобило. К Александру вернулся давешний восторг.
— Как ты? — натянуто спросила она.
— Превосходно! Дженни, слушай, Дженни...
Он принялся рассказывать о пьесе. Она молчала, и он слышал, как слабеет его голос.
— Дженни...
— Я очень рада. Я очень за тебя рада.
Она пыталась потихоньку выпростать ладонь. Этот мелкий отпор чаровал его до оцепенения. Беда — или нега — была в том, что вся Дженни составляла для него некую цепенящую, повелительную чару. Когда она раздражалась, что бывало нередко, зачаточные, оборванные движения ее гнева доставляли ему острое наслаждение. Если в гневе она отворачивалась, он впивался взглядом в ее ухо, в напряженный мускул шеи. Его чувства были до сумасшествия просты и упорны. Александр однажды попытался объяснить их Дженни, и тут уж она рассердилась по-настоящему.
Нужно было что-то сделать. Он потянул Дженни за запястье (ее ладонь успела снова нырнуть в карман):
— Ты сердишься. Прости, что я опоздал.
— Ах, это не важно! Я и не ждала, что ты придешь вовремя. Наверное, я эгоистка: если пьеса состоится (а она состоится), ты начнешь пропадать. Если будет большой успех — и вовсе уедешь. Я бы на твоем месте уехала, я...
— Не глупи. Может, благодаря пьесе будут деньги. А с деньгами я куплю машину.
— Как будто машина все изменит.
— Не все, но что-то.
— Ничего практически.
— Мы могли бы уезжать...
— Куда? На сколько? Мечты!
Этот разговор о машине повторялся из раза в раз.
— Дженни, ты могла бы играть в моей пьесе. — Он чуть запнулся на слове «моей». — Мы бы виделись каждый день. Было бы все, как вначале.
— Сомневаюсь.
И все же она остановилась, приникла к нему. У Александра закружилась голова.
— У нас с тобой — вечное начало. Не пора ли закончить?
— Но мы же любим друг друга. И мы договорились: брать хотя бы то малое, что...
Они всегда упирались в эту фразу.
Однажды Джеффри Перри, учитель немецкого, стесняясь, попросил Александра дать его жене какую-нибудь роль в постановке «Она не должна быть сожжена». Дженни после родов затосковала, может быть, театр ее исцелит. Александр как-то смутно помнил миссис Перри: топала по школьным газонам округлая дамочка, похожая на луковку, неуклюжая, как все низкорослые.
Он был, однако, галантен, пригласил ее к себе прочесть что-нибудь на пробу за стаканчиком шерри. Дженни, слишком туго заряженная жизнью для этих тесноватых стен, оказалась грозовой Клеопатрой и напевной, лирической Дженнет. И разумеется, он утвердил ее на роль Дженнет: Блесфорд талантами не блистал. Муж-германист приходил благодарить.
На репетициях он очень скоро ее невзлюбил. За первые два дня она наизусть выучила свою роль, расписание репетиций и все остальные роли. Предлагала тут урезать, тут поменять мизансцену, тут под открытие занавеса пустить такую-то музыку. Она суфлировала, где не просили, давала советы. Александр нервничал, актеры путались и смущались. Как-то раз, когда они вдвоем репетировали в трюме3, в тесном и душном закутке его, где хранились музыкальные инструменты, Дженни единым духом попрекнула Александра просторечным словцом, усомнилась в выборе его актеров и в правильности приведенной цитаты. Он миролюбиво возразил, что, мол, не стоит из каждой мелочи делать вопрос жизни и смерти.
1. Ричард II Бордоский (1337–1400) кончил жизнь в замке Понтефракт. Есть мнение, что его уморили голодом.
2. Металлические сооружения полуцилиндрической формы, применявшиеся в ходе Первой и Второй мировой войны.
3. Помещение под сценой.
войдите или зарегистрируйтесь