Анаит Григорян. Осьминог

• Анаит Григорян. Осьминог. — М.: Эксмо : Inspiria, 2021. — 320 с.

Анаит Григорян — петербургская писательница, окончила биолого-почвенный и филологический факультеты СПбГУ, кандидат биологических наук. Ее произведения публиковались в журналах «Знамя», «Новый мир», «Урал», «Волга», «Вопросы литературы», в издательствах «Геликон Плюс» и «Айлурос». Ее предыдущий роман «Поселок на реке Оредеж» вошел в лонг-листы премий «Ясная Поляна» и «Большая книга» и шорт-лист ФИКШН35.
В центре нового романа — экономист-неудачник, который застрял на маленьком острове Химакадзима в Японии в сезон тайфунов. В книге пугающие легенды местных рыбаков переплетаются с описаниями мелких подробностей восточного быта, а читателю открывается не только японский мир, но и даже — совсем немного — загадочная японская душа.

***

На улице совсем стихло, даже шум дождя стал каким-то приглушенным. Александр сам не заметил, как ноги принесли его к старому святилищу Хатимана. За небольшими ториями¹ из серого камня виднелась чисто подметенная дорожка, укрытая от дождя смыкавшимися над ней ветвями сосен. Александр сложил зонт, приставил его к столбу ворот и зашел на территорию святилища: у входа стоял небольшой тэмидзуя² с покосившимся и поросшим ярко-зеленым мхом деревянным навесом и двумя бамбуковыми ковшиками на каменной чаше, в которой тихо журчала водопроводная вода. Александр омыл руки и рот, как учил его господин Канагава, когда они вместе зашли в святилище Инари, чтобы оставить лисам их пятничные онигири и сакэ: сначала левую руку, потом правую, потом левой рукой ополоснуть губы, затем еще раз омыть левую руку и положить ковш на место, не забыв очистить остатками воды его ручку. Делая это, он про себя улыбнулся: наверное, Канагава-сан был уверен, что его иностранный подчиненный никогда не запомнит правильной последовательности. Выпрямившись, краем глаза он заметил перед святилищем неподвижную фигуру: человек стоял, низко склонив голову и сложив ладони, и, видимо, был глубоко погружен в молитву. Его заслоняла статуя Хатимана: грозный бог был изображен в человеческий рост в виде круглолицего монаха лет сорока, в традиционной такухацугаса³ на голове. В руке монах держал за хвост большого тунца; фартук из когда-то ярко-красной ткани, повязанный на шею статуи, выцвел от дождей и солнца и стал почти белым.

Александр подошел ближе, стараясь ненароком не наступить на какую-нибудь ветку и не зацепиться штаниной за кусты соснового стланика, в свое время, видимо, высаженные вокруг площадки перед храмом, а теперь разросшиеся и захватившие ее практически целиком. Встав сбоку от святилища и еще раз посмотрев на молящегося, он с удивлением обнаружил, что это его знакомый из «Тако»: глаза официанта были закрыты, длинные пальцы сложенных рук плотно прижаты к губам. На волосах серебрилась дождевая влага, и спина была вся мокрая — похоже, он был здесь уже давно. Александру захотелось поскорее уйти, но вместо этого он остался стоять, глядя, как вода струится по покатой крыше храма, выложенной зеленоватой черепицей, и фигуркам комаину⁴: у одной из них мордочка была расколота надвое и оттого имела не свирепое, а больше какое-то обиженное выражение. Закончив молитву, Кисё дважды низко поклонился, затем расстегнул куртку, вытащил из-за пазухи несколько веток какого-то растения с глянцевыми листьями и аккуратно поставил их в вазочку подле ящика для пожертвований. Некоторое время, сидя на корточках, он расправлял листья и поворачивал веточки так и эдак, и наконец, видимо, довольный результатом, выпрямился и сделал несколько шагов назад, не отрывая взгляда от храма.

— Кисё, добрый день! — Окликнул его Александр.

Официант вздрогнул от неожиданности и обернулся:

— А-а, здравствуйте, Арэкусандору-сан! Простите, я вас сразу не заметил.

— Как вы и говорили, сегодня опять идет дождь.

— Это точно. — На лице Кисё появилась его обычная приветливая улыбка. — Как говорят в России, как будто воду льют из ковша?

— Из ведра, — поправил Александр.

— Вот как. А я думал, это про очищение, как в храме. — Кисё застегнул куртку. — Похолодало, вы не находите?

Александр пожал плечами, показывая, что совершенно не мерзнет, и подошел ближе.

— Часто приходите сюда молиться?

— Я живу рядом, почему бы не зайти по пути в святилище и не поставить свежую веточку сакаки⁵ для старого Хатимана. Ками-сама любят все свежее.

Они медленно побрели вместе по сосновой аллее.

— Вы, кажется, верите в богов, раз так долго молились.

— А вы, значит, не верите? — Кисё искоса посмотрел на собеседника.

— Ну, я… Вообще-то нет, не верю.

— Совсем?

— Ну я как-то…

Кисё усмехнулся.

— Ну согласитесь, Кисё, странно в современном мире верить в богов. — Александру стало неловко, что он вообще начал этот разговор.

— Если подумать, то мир, в котором живет человек, всегда современный. А боги обитают в потустороннем мире, который почти вечен — разве это не здорово, что можно обратиться за советом к тем, кто живет в вечности, а, Арэкусандору-сан?

— Ну если вы так считаете…

— Совсем не обязательно для этого быть верующим. Я недавно читал в газете интервью с одним писателем, так он сказал, что всегда носит с собой талисман, охраняющий его от болезней, но в случае малейшего недомогания обращается к врачу. Писатели вообще забавные люди. Кстати, Арэкусандору-сан, вы не думали вернуться на родину?

— Почему вы вдруг спрашиваете?

— Мне кажется, вам у нас немного скучно.

— Нет, напротив, мне совсем не скучно. Мне здесь очень интересно, и я снял вполне удобную комнату…

— Вы ведь остановились у Мацуи-сан, да? — Мягко перебил Кисё.

— И что с того? Вы-то откуда знаете?

— Разве это так важно?

— Мне бы хотелось быть в курсе, — Александр развернулся, чтобы посмотреть Кисё в глаза, — кто и с чего это вдруг так мною интересуется.

— Не сердитесь, пожалуйста, я не хотел вас обидеть. Остров маленький, все здесь всех знают, а я работаю в ресторане. Случайно от кого-то услышал.

— Ну да, конечно.

Выражение лица официанта оставалось безмятежным и приветливым, как будто они по-прежнему вели спокойную дружескую беседу. Обида и злость, не находившие себе выхода все последние две недели, наконец захлестнули Александра целиком, и он ощутил, как всегда бывало в такие моменты, слабое головокружение. Работа, на которую он возлагал столько надежд, Изуми с ее разбитой чашкой, придурок этот с его якитори, Ясуда Томоко — и почему у каждой симпатичной девушки обязательно есть кто-нибудь вроде Акио? А теперь еще и этот тип непонятно по какому праву сует нос не в свое дело и пытается спровадить его подальше отсюда.

— Послушайте, Арэкусандору-сан, не нужно…

Александр, не дав ему договорить, размахнулся и изо всей силы ударил японца кулаком в лицо. Тот тихо охнул, отступил на несколько шагов, пока не прижался спиной к стволу одной из старых сосен, и медленно сел на землю. Где-то высоко в ветвях пронзительно закричала потревоженная шумом птица. Александр сделал пару глубоких вдохов. Голова еще немного кружилась, но злость уже улетучилась, остались только досада и стыд. Пересилив себя, он подошел к сидевшему на мокрой земле официанту: тот прижимал ладони к носу и рту — почти так же, как делал это, когда молился. Между его длинными пальцами выступила кровь.

— Дайте я посмотрю… — Александр взял его за запястье и отвел в сторону руку. Нос у парня, похоже, сломан не был, кровь текла из сильно разбитой верхней губы. На нижней, впрочем, тоже виднелся кровоподтек.

— У вас хороший удар, Арэкусандору-сан. — Кисё попытался улыбнуться, и кровь, накопившаяся у него во рту, залила подбородок и закапала на куртку, растекаясь черными пятнами. Александр подавил желание отвернуться. — Тренировались когда-то?

— Да нет. Я последний раз, наверное, на втором курсе дрался.

— Из-за девушки?

— Ну да, из-за девушки.

— Понятно. — Кисё прикрыл глаза. По сосновой коре сновали вверх-вниз большие рыжие муравьи. — У нас в школе было кэндо, но у меня плохо получалось: из-за тяжелой маски я почти ничего не видел и однажды ударил деревянным мечом учителя.

— Вот как…

— В старших классах мне нравилась одна девушка, но у нее был роман с классным старостой, так что у меня не было шансов.

— Обидно было, наверное.

— Это точно…

— Давайте-ка я помогу вам подняться, вам нужно в больницу.

— Это? — Кисё осторожно дотронулся пальцами до разбитой губы. — Думаю, это быстро заживет.

Он с трудом приподнялся, придерживаясь за дерево, но, выпрямившись, снова покачнулся и обхватил старую сосну левой рукой. Александр подошел к нему и положил его свободную руку себе на плечо.

— Давайте. Если обопретесь на меня, доведу вас до дома, или куда вам там нужно.

Птица опять закричала в кронах деревьев: скорее всего, беркут или коршун. Александр совершенно не разбирался в птицах, но не раз видел, как даже в ветреную погоду крупные темные силуэты кружили над святилищем, ловко маневрируя в воздушных потоках. Крик раздался еще раз: высокий, отрывистый, как будто царапали металлом по стеклу.

---

¹ 鳥居 (буквально «птичий насест») — в синтоизме ритуальные ворота без створок перед входом в святилище, обычно выкрашенные в красный цвет, но встречаются и тории естественного цвета материала, дерева или камня, из которого они изготовлены. В японском языке существует образное выражение 鳥居をくぐる (тории о кугуру, то есть, буквально, «поднырнуть/пройти под ториями»), что значит «приходить в храм». Пройдя через тории, ограничивающие священное пространство, человек оказывается во владениях ками.

² 手水舎 (тэмидзуя или тё: дзуя) — специальный небольшой павильон в синтоистских храмах, представляющий собой навес, под которым находится тё: дзубати (手水鉢) — резервуар или чаша с водой для ритуального омовения рук и рта перед посещением храма и общением с божествами.

³ 托鉢笠 — конусообразная шляпа странствующих монахов, обычно плетенная из бамбука, камыша или соломы.

⁴ 狛犬 — пара мистических стражей, обычно при входах в синтоистские храмы, но встречаются и возле буддийских. Внешне комаину напоминают львов, но на самом деле это собаки (что следует и из их иероглифического названия, состоящего из знаков «статуя собаки» и «собака»).

⁵ 榊 или サカキ — сакаки, или клейера японская, Cleyera japonica, вечнозеленое растение с плотными блестящими листьями, напоминающими листья чайного дерева. В синтоизме считается священным растением (даже в иероглифе его названия присутствует элемент «ками/бог»). Букетами из веток сакаки, долго сохраняющими свежесть, нередко украшают тории, также их ставят в вазы в святилищах.