Саша Андер. Что ждать от завтрашнего дня?
Саша Андер — поэт, художник. Родился в 1997 году в Вольске. В 2017-м переехал в Санкт-Петербург. Участник ежегодного фестиваля «Центр весны» (Саратов), а так же 14-го фестиваля «Новых поэтов» (Санкт-Петербург, 2021). Публикации: «Феромоны» (самиздат, 2018), повесть «Петергофский этюд» в альманахе «Черные дыры букв» (Самара, 2021), стихи и рассказы в 25-номере журнала «Вещь» (Пермь, 2022), книга стихов «Фаталь оргазм» в издательстве «Русский Гулливер» (Москва, 2022).
ЧТО ЖДАТЬ ОТ ЗАВТРАШНЕГО ДНЯ?
Автоматический Мак$им
Погасившись в кухоньке свечи вид проступили
в окне — там мзду змеиную взымал имярек-юнец,
побледневшим кроликом в панельной норы загоне:
мальчик дикий он, то юное тело в голубом одеяле,
посреди поля разбросанных инсулиновых лютиков пятен.
Гонюсь за тем, становясь все малым, и кличу через все расстояние:
— О, нежный мальчик, зацветут в садах когда мимозы,
то останется им осенним ветром лишь стать,
но не сумеют они так же нежно справиться
с дрожью, в этом сладком мире охватившей тебя.
Сопроводив за порог окна, мне бросает он свое тра-ля-ля:
— Меж нашими стенами — только сантиметры дыхания,
то успеется еще поцелуй окровавленными деснами
в гроб числа дискретного существования на краю
ложа, разделенного близостью корпусколов кацапа и пана.
М11
Сквозь пост дороги
в окойме щетинящегося леса
на 210 км/ч летать:
так высоко,
что облака оседают низко,
так прекрасно,
что просто ох… но.
И не объять,
и не умрет
этот ветер нутра.
И вот уже задымляет снег
рядом с Тверской областью,
но так красочно ложится
на повалившиеся ураганом ели:
le ton fait la musique,
что по-русски: поэтический
с-говор
сильнее всякой промзоны, так как
и слово —
само по себе еще не,
живое —
кровь и почва.
И чем меньше нравимся им,
тем неуловимее мы.
И каждый может оказаться
в строе
ближних и родных
из очереди
в кафешке на трассе
за кофе,
если только дело не табак,
или если особенно дело —
табак.
***
Ритм слонов
как ангельский гул,
посреди улицы шумит,
древесный подол.
Речь Абраксаса не более, чем
абракадабра:
закрой глаза и тони в ней,
словно в грязи.
Опиоидная невозмутимость и безраличие
как выход к безобличию.
Все тепло и уверенность пути —
лишь навязчивость воспоминания
и волновая немота звуков,
омывающая тягу к выражению и:
упокойся в мире —
место найдется,
словно усмирение
и сглаживание касаний
перепонками меж пальцев —
запахом ладана.
***
Древосочная помпея
утопической Маньчжурии —
корузлые руки
на лебединых шеях,
кларнетные сонаты Брамса
в прикрытии шепота
идущей киноленты
на последних минутах.
По всему сердцу в оперении
под пальто, ты —
выходишь за дверь:
никому не слова
и только улыбка
как завиток козырька
в истоме ночного Петербурга.
Новая механика рабодня согревается
словами и снами,
и страстными и морбидными,
но, mon ami, не твоими.
***
По приезде в Москву
первым делом снял очки,
но не потому что
так привлекательнее,
но потому что Москва слепит глаза,
и я боюсь
перевозбудиться.
Но правда,
когда искал ближайший Макдоналдс,
мне их все же пришлось
надеть,
не потому что Макдоналдс красивый,
а по иной причине.
Мама,
когда я стоял на Белорусской
кое-что понял,
в чем хочу тебе признаться.
Когда я стоял на Белорусской
и мимо меня пролетали
феминные девочки
и маскулинные мальчики
жаркими своими
поцелуями обнимая стены,
я кое-что понял,
а именно:
как же прекрасно
в гетеросексуальной столице,
как же прекрасно,
что мальчики любят девочек,
а девочки любят мальчиков,
что смотря на их поцелуи,
я уже предвижу как
из их конституционного союза
вылупляются такие же птенчики.
Мама,
я должен признаться,
что
и сам хочу стать таким же.
***
После станции Конечная-1 следует Конечная-2,
за которой есть Конечная-3 и так до
пересчета всех возможных букв в алфавите и матёрых цифр.
Когда люди, вылезшие из капусты, расхаживают
свои биометрические и психологические данные,
то стоило бы их подогреть рядом с печью в пару,
то есть свое носимое
до раскрасневшейся кожи,
а после до бледного снега.
Говорят, в камере высокой прожарки должны
выходить токсины, плачи и тяжкое бремя,
временно на выходе разливая
полноту ощущения чистоты по телу,
будто через него венеком пропарили и душу,
в молоке ли или кипящем котле.
После за застольем наблюдаешь одну белую коробку,
а за окном полупрозрачный силуэт в зеленом сиянии,
рядом с тем недостроенным домом,
куда норовит и убегает кошка к своему порожнему.
Белая коробка зашумела древами и отдавала ладаном:
белое платье на голое тело и ступни в таби Мартена Маржела,
не проваливающиеся в сугроб:
мерцает, пульсирует и не подает знака.
Я возвращаюсь домой,
чтобы закончить школу,
заново закончить университет:
куда податься в перевернутом детстве,
где следом не надо будет возвращаться заново?
Не будет никакого заново, — спокойно раздается по кухне.
Коробка потерялась со стола.
Мы рассказываем свои истории и вылазки к другому воздуху,
которые крутятся и светятся — но не пара ли замолчать?
Достал мой рот, бесконечное повторение
и даже самый страшный сон — упразднение.
Послушай, послушай меня, послушай...
Омут, ничего не остается кроме причитания.
Дай лишь услышать о твоих и моих похождениях.
Дай лишь услышать о том, как нас бросили и мы бросим родителей.
Дай лишь услышать, как многое планировалось,
но после не ласточка даже пролетела, а все блять сорвалось.
Дай лишь услышать мой и твой фальш, что мы будем вместе и со всем справимся.
Дай мне услышать поддержки, что я все со всем...проебусь.
Какая разница между нашими бедствиями бывает однажды,
когда в бездну прыгаешь с парашютом или без.
А народ всегда другой перед рюмкой зубровки, к слову сказать.
***
И вот ты возвращаешься
чуть ли не расхристанный,
сухое в рубинах
млеко Рая распив.
И как там на дороге?
Как там в Севастополе?
Весь сияющий в исхоженной обуви
на веселе между фотографиями,
между рассказами,
как напивался и курил траву
между попыткой сыграть в буру —
подносится к сигарете
балабановская спичка
и мы кажется вновь,
но уже в твоем хмелю.
Какие-то повествовательные
россыпи взошли,
когда вздумал себе на ус,
и расстроили весь
депрессивный настрой —
ух какой весь из себя депрессивный,
когда держу возмущенный разум
на слабом огне,
иногда доводя его до кипения —
сколько ж осталось
ку-ку?
Отдыхай с долгой дороги,
в загаре Боречка,
про себя я скажу:
ведь мы тоже с дороги
куда-то пришли,
разминая свой дух.
Сеть
А что ждать
от завтрашнего дня?
Закрывайте душных комнат
окна, двери —
светлым будущим днем
мы достигнем
золотого дна.
Против дрессуры людей
солдаты панельных бараков,
жертвенно в карманах
сжимающих ключи,
покуда жандармы Мордора,
вертухаи паранойи,
укаченные до сблева
рессорами в сиренах карет
под сплев трех слов
патриотичной любви,
поджидают у порога,
охраняя диктат-палат.
В движении к геоточке
через зиккурат по карте
доносится шепот
гласящий, что:
наша любовь —
не ад и не смерть.
Больная,
родная,
все будет,
будет все —
отоспись и умри
в танке на полном ходу.
А после проснись,
какой еще не была ты свободной,
скинув цепи свои.
***
Сколько сплетенных свистов прошлого
пройдет в прятках
до беспамятства:
эй впереди, Азат,
хемшильский пастух
с дразнящей машмуркской головой,
не покажешь мне тропу до берега Вана?
Обними покрепче
и не оставляй спутника
на обетованной земле твоей
слаженной обычаями,
землей
и радостями жизни.
Откинь подозрения о грехах и похоти,
не чтущих места своих проявлений,
но опомни былое
и сокровенное юности.
Оставь позади,
распутав представления в безвестиях
и прощании поцелуем
в ночном парке,
когда разминулись мы с тобой,
пятясь в отдалении:
не хочу воображать тебя
издали,
не веди меня испытывать легенду
о плачущих.
Обложка: Арина Ерешко
войдите или зарегистрируйтесь