Виктор Хитрин. Глотатели

Виктор Хитрин родился в 1983 году, живет в Нижнем Новгороде. По образованию — историк, работает директором по маркетингу, женат и воспитывает двоих сыновей. «Глотатели» — его дебютный рассказ.

Сергей Лебеденко, Артем Роганов: Дебютный рассказ Виктора Хитрина описывает мир, похожий на наш в целом, но тревожно искаженный в деталях. Эту атмосферу неизъяснимой тревоги подчеркивает склонный к парцелляциям и местами словно нарочно упрощенный стиль детской сказки. Дервиши здесь — мифические существа, а каждый школьник может открыть в себе талант глотателя. Искусство проглатывания предметов, комичное поначалу, постепенно превращается в магическое подобие игры в бисер и отсылает к мифу о пещере. Все это провоцирует задаться вопросом: что перед нами, аллегория платоновского чувственного мира в его современном понимании — с тягой к потреблению и с бесконечным взаимным поглощением в борьбе за материальные ресурсы — или, наоборот, гэг в духе Хармса, который буквализирует выражение «человек способен вобрать в себя целую вселенную»?

 

Глотатели

Свой первый бытовой предмет Петр Сентябрыч проглотил в двенадцать лет. И это была обыкновенная шариковая ручка. Ну, проглотил и проглотил. Что тут такого? Его домашний кот чего только не глотал за свою кошачью жизнь. И это никого не смущало. А тут — ручка. Да и пищевод у Петра Сентябрыча куда больше. «Тоже мне событие, — размышлял он после, — каждый уважающий себя школьник проглатывает предметы и покрупнее». Это так. Портфель. Пальто. Дверь. Чем только не промышляют юные дарования. Петр Сентябрыч даже слышал однажды, что в его школе проглотили педагога. Зою Валентиновну. Молодую такую. Свежую. Еще туфли на ней всегда были необычные, из крокодиловой кожи. Вышла она из учительской. В руках указка. Под мышкой журнал. И вдруг — раз! — только журнал с указкой на паркете. В общем, не на пустом месте созрело его решение попробовать.

К своему первому глотанию Петр Сентябрыч готовился обстоятельно. Даже купил специальный блокнот. Выделил в нем четыре колонки и подписал каждую. Шариковой ручкой, той самой. Четыре слова. Предмет. Размер. Дата. Примечание. Он затевал лабораторную работу. Глотать сразу большие бытовые предметы было страшновато. Но и чтобы с чего-то начинать, нужны записи. Фиксировать победы.

Во второе воскресенье октября, в десять часов утра Петр Сентябрыч сел за письменный стол в своей комнате. Взял шариковую ручку. Открыл блокнот. И написал:

«Предмет — ручка шариковая — одна штука».

Несмотря на то, что такой метод записей выбрал сам естествоиспытатель, уже вторая колонка вызвала сложности. О нет, Петр Сентябрыч не пасовал! Он был морально готов к неожиданностям. Но принцип измерения длины глотаемого ему еще только предстояло нащупать. Это в дальнейшем, когда он станет выдающимся глотателем, то будет без труда определять мельчайшие нюансы проглатываемого, сходу рисуя в своем воображении точнейшую трехмерную модель предмета. А пока Петр Сентябрыч мог позволить себе то не многое, что нашлось под рукой. Вооружившись школьной линейкой и карандашом, он аккуратно измерил длину, ширину и высоту. Получилось негусто. Шесть с половиной сантиметров длины и какие-то смешные шесть миллиметров ширины и высоты. Для уважающего себя глотателя величины незначительные. То ли дело знаменитый случай в соседнем районе годом ранее! Восьмиклассник проглотил Дворец культуры. Вместе со всеми кружками. С детьми. Родителями. И даже с аппаратом по приему коммунальных платежей. Много было разговоров. И восхищений. И критики. Были и возмущенные. «На святое замахнулся», — говорили иные. Глотателя нашли не сразу. Он молодец, не подал виду. Никто и не думал на восьмиклассника. Тем более на такого щуплого, как Коленька Вишня. Парень подтягиваться не умел. На физкультуре в последних рядах. И в науках тоже не блистал. Не давались ему школьные предметы. Зато по другим предметам он оказался хорош. Выяснилось, что тренировался Коля на бытовых приборах. И в тот год много чего пропадало по соседям. «Да, талант!» - только и заметил трудовик. Всё вернули. Ну, а дальше просто было. Мировое признание. Слава. Коля уехал в Китай. Продолжил обучение. Местные специалисты пытались научить его глотать гору. Хотели найти способ решения тибетского кризиса. Полагали, что Коле гора будет по зубам. Не вышло. Коля Вишня заболел. Чем-то китайским. И глотать начал таблетки. А когда поправился, в рот уже ничего не брал. Так и пропал парень.

Вписав размеры шариковой ручки в таблицу, Петр Сентябрыч поставил дату и время начала своего эксперимента, справедливо полагая, что примечание допишет после.

«Только бы не застряла», — подумал он и направил шариковую ручку себе в рот. Всё произошло быстро и легко. Так Петр Сентябрыч стал глотателем, о чем он незамедлительно сообщил в примечании. Карандашом.

Шли годы. У Петра Сентябрыча накопились десятки томов подобных лабораторных работ. Он их берёг. Понимал, какое сокровище. Особенно в руках пытливого исследователя. А уж он появится, к бабке не ходи. Чего только стоит обволакивание бытового предмета гортанью, когда тело глотателя меняет форму, подстраиваясь под предмет — авторский метод Петра Сентябрыча. Этот метод так и прозвали «сентябрыским», а адептов ласково — сентябрышами. Не то чтобы до Петра Сентябрыча никто не работал с собственным телом. Работали. Еще как. Но продуманной, выстроенной логики не было. И описаний никаких. А тут всё сошлось. Одно время даже были популярны видеоуроки от Петра Сентябрыча, в которых он объяснял юным дарованиям азы своей науки.

— Скажем так, — начинал он выступление, — возьмите в руки книгу. За корешок. Книгу значительную не только по размерам. Важно, чтобы и содержание было потяжелее.

Сентябрыши смотрели на учителя, затаив дыхание. Ждали чуда. Но чудес не бывает. Голая наука. Петр Сентябрыч всё это хорошо понимал и продолжал:

— Аккуратно коснитесь верхним рядом ваших зубов книжного корешка. И немного надавите. Почувствуйте сопротивление предмета. Это важно. А теперь — внимание!

В этот момент не только юные исследователи напрягали зрение и слух. Все участники съемочного процесса бросали свои дела. Петр Сентябрыч начинал творить.

— Правая рука держит книгу, а левой рукой вы берете себя за чуб. И тянете назад что есть силы, тем самым создаете необходимое натяжение в теле. Поглядите.

И он демонстрировал. И всякий раз виртуозно. Оттягивая голову назад, Петр Сентябрыч открывал рот настолько широко, что книга буквально проваливалась внутрь. Секундное дело. Обман зрения. Мираж. Такого не может быть. Чего только не говорили об этом! Но не было никого, кто бы отрицал, что книга заглатывалась. И исчезала бесследно. В выдающемся чреве.

Петр Сентябрыч неспроста предпочитал глотать именно книги. Одной из сторон его метода была практика чревочитания. Он научил свое тело читать буквы не только на страницах книг, но и на заглатываемых предметах. Тюбиках зубной пасты. Упаковках карандашей. Документах об оплате штрафов за неправильную парковку. Прочитывалось всё, причем молниеносно. В свое время Петр Сентябрыч в рамках эксперимента глотал целую государственную библиотеку. Ему было интересно, существует ли зависимость скорости усвоения прочитываемого от количества книг. Ее Петр Сентябрыч не обнаружил, а библиотеку, разумеется, позже вернул.

Однажды он познакомился с одноклассницей своего сына Гены. Ее звали Клара. Она не была глотателем. Ни официально, ни по складу характера. Просто девочка. Хорошая такая, с косичками и белым бантиком. Пришла к Гене после уроков. Они долго листали фотоальбом, ели бутерброды с красной икрой и пили отвар шиповника из термоса. Клара знала всё о Петре Сентябрыче, ведь к тому времени он уже был живой легендой. Его портрет много лет украшал кабинет директора Клариной школы. Евграф Михайлович — так звали директора — гордился, что лично преподавал природоведение сыну великого современника.

— Здравствуй, папа! — увидев Петра Сентябрыча с авоськой картошки в дверях, Гена вскочил и поспешил представить гостью. — Познакомься, это моя школьная подруга. Клара Ямская.

Петр Сентябрыч улыбнулся. Клара вежливо поклонилась и, окончательно смутившись, отхлебнула отвар шиповника из чашки. Получилось громко. Петр Сентябрыч улыбнулся шире.

— Ну, вы тут продолжайте. А я пойду.

— Погоди, папа, присядь. Расскажи, как проходит твой день.

Гена не привык к гостям из школы. Особенно, если отец дома. И теперь Гена не понимал, как себя вести. Поэтому на всякий случай решил просто быть душкой. А сам Петр Сентябрыч точно так же стеснялся и потому решил поступить аналогичным образом.

— Раз молодежь настаивает, то почему бы и нет.

Петр Сентябрыч поставил авоську на пол и присел за стол. Гена засуетился. Перед отцом появились бутерброды и чай.

Поначалу Клара настолько смущалась, что могла смотреть только на красные икринки на хлебе. Когда икринки исчезли, она наконец взглянула на Петра Сентябрыча и спросила:

— А куда уходят вещи?

Петр Сентябрыч поперхнулся. Гена хотел было постучать отцу по его могучей спине, но быстро понял, что не нужно.

— Видишь ли, Клара… вещи, как ты говоришь, перемещаются в тело. И там остаются.

— Да, но вещи порой такие большие. А тело всегда прежнее.

Гена заулыбался отцу и посмотрел на Клару. Петр Сентябрыч кивнул. Разок, другой, третий. Посверлил молча глазами стол. И лишь затем обратился к гостье.

— Если я тебе скажу, что ни один предмет еще ни разу не возвращался назад, ты мне поверишь?

— Конечно, нет. — ответила Клара. — Большинство приборов и вещей глотатели возвращают владельцам. Всегда так было.

Гена одобрительно покачал головой. Петр Сентябрыч продолжил:

— Искусство глотателя заключается в том, чтобы перенастроить организм на прием инородного предмета. Если предмет большой, организм увеличивает свой размер. Ровно настолько, чтобы без труда тот принять. Но! Длится эта процедура ровно долю секунды, в момент заглатывания. Ни до, ни после организм глотателя не меняется.

— А как же тело глотателя после? — Клара слушала Петра Сентябрыча, раскрыв от удивления рот.

— Оно возвращается в привычные рамки. Уменьшается до привычных телу рамок и проглоченный предмет. Но это только в нашем понимании. Чтобы тебе было проще, я скажу так: где-то есть вселенная, в которой проглоченный предмет остается в прежнем неизмененном виде.

— Ух ты! — Гена нечасто слушал такие разговоры, потому что отец не торопился посвящать его в глотатели. — Это значит, что уточка, проглоченная тобой позапрошлой осенью на Светлояре, всё еще где-нибудь летает и крякает?

— А ты как думал, Гена! Летала, летает и продолжит полет в обозримом будущем! Но уже не здесь.

— Почему не здесь? А где? — спросила Клара.

— О, это интереснейшее место. Там много пещер. Еще там есть воздушные шары. Каждое утро они подымаются в небо. И вместе с ними в небе кружат школы, дворцы, пеналы, ручки и даже педагоги.

— Ух ты! — теперь уже Клара не скрывала своего восторга. Она была впечатлительным подростком. Картина получалась и правда прекрасной.

— И что, все-все эти предметы до сих пор там? А люди?

— Тоже. Больше всего там педагогов, конечно. Глотатели осознают себя стихийно, в детстве. Их тянет на что-то привычное. Быстро формируется желание глотать человека.

Клара бросила пристальный взгляд на Петра Сентябрыча.

— А вы там бывали?

— Конечно. И не раз.

— Но как, папа? — впервые за долгое время задал вопрос Гена. — Это что-то новое. А мама знает?

Петр Сентябрыч улыбнулся.

— Наша мама всё знает. Мама понимала, за кого выходит замуж.

Дети посмотрели друг на друга и рассмеялись. Петр Сентябрыч продолжил.

— После переноса я вижу то место, куда отправляется предмет. Но только небольшой участок пространства. Ощущаю внутренним взором. Чутьем. За годы сформировалось представление.

— А где она расположена, эта местность? — Клара сгорала от любопытства и всё никак не могла насытиться. — И что это за пещеры? Почему шары?

— Ну, шары… потому что это красиво, Клара. — Петр Сентябрыч засмеялся. — Представь себе, голубое небо и скалы с выдолбленными в них пещерами, которые в свою очередь объединены в подземные города. И разноцветные воздушные шары. Нет времени. Нет воздуха в привычном понимании. Но, как это ни странно, пещеры рукотворны. Я точно это знаю — их построили.

— Для чего? Кто построил?

— Без понятия. Но точно не дервиши.

— Дервиши? — Гена услышал знакомое слово. — Эти человечки из моей детской книжки?

— Да-да, они самые. Косматобородые великаны, живущие на облаке. Кружащиеся в танце. Всё это они.

— И когда дервиш танцует…

— Начинается гроза, — хором ответили все трое. Это предание было им хорошо известно.

— В своих танцах дервиш, как бы это сказать, перемещается. Танцует здесь, но находится там.

— Где это, там?

— Везде. Ну и там тоже, конечно. Я видел их пылевые вихри.

— А воздушные шары — это тоже дервиши?

— Нет, что ты. Шары — просто чудо. Дар небес. Тысячи шаров. Десятки тысяч. Но в корзинах никого нет. Никогда. А между шарами — люди и дома. Бесконечное количество проглоченного раз и навсегда.

— И что, всё-всё, что когда бы то ни проглатывалось, по-прежнему там?

— Всё-всё, Клара.

— А что есть из самого древнего?

Петр Сентябрыч на секунду задумался и свернул губы трубочкой.

— Кажется, колесо.

— Колесо? — переспросили хором Гена и Клара.

— Да. Каменное колесо. То самое. С которого всё и началось. Его проглотили самым первым.

— А его можно вернуть? — спросил Гена.

— Никогда. Давно нет в живых того глотателя. Вернуть копию проглоченного способен только тот, кто глотал.

— Копию? — Клара встала из-за стола. — А как же наш охранник Матфеич? Его глотали в прошлый понедельник. И вернули уже через час. А он как приходил, один носок хлопчатобумажный красный, другой — вязаный зеленый, так и приходит. Каждое утро. В семь тридцать. И внучку в школу приводит. В первый «Е» класс. Он, что, уже — и не он?

— Кто тогда возвращается? — Гена встал на сторону Клары.

— А вот это, сынок, тайна покрытая мраком. — Петр Сентябрыч сделал зловеще напускное выражение лица. Все засмеялись, и всем, даже самому Петру Сентябрычу, стало не по себе.

Вечером, когда Гена заснул, Петр Сентябрыч пошел на кухню. Свет был выключен. Петр Сентябрыч налил себе воды и посмотрел в окно. Шел снег. Жена давно домыла посуду и ждала в спальне, читая книжку. Петр Сентябрыч глотал воду и вспоминал. Свою жизнь. Первое знакомство с будущей женой. Рождение сына. Потом он вспоминал проглоченное. И грустил. Его жена уже спала, когда он внезапно для себя совершил главное дело в своей жизни. Стоя у подоконника, глядя в окно на снег, Петр Сентябрыч проглотил себя и всю свою жизнь. Как он сумел это совершить, он потом не мог себе объяснить, сколько ни старался. Но к пещерам и воздушным шарам он отправил всех. Супругу. Гену. Клару. Школу. Район и город. Страну. Снег за окном. Да чего говорить, весь обозримый мир. Тот самый, который в ночном небе мерцает млечными путями. Никто и не заметил перемены. Просто с утра продолжилась привычная жизнь. И только воздушные шары, здания и педагоги в небе были единственным отличием. Но их как будто никто не замечал. Никто не удивлялся. И лишь Петр Сентябрыч, выходя по утрам из своего подъезда и спеша на работу, приветствовал их, высоко поднимая потрепанный кожаный портфель. Больше он уже никогда и ничего не глотал, как и все остальные его теперь уже бывшие коллеги. Они даже не вспоминали былое. Лишь изредка, случайно натыкаясь на то или иное пособие по древнему мастерству, глотатели стыдливо отворачивались и спешили переключить внимание на что-то более простое и понятное. Петр Сентябрыч еще не раз задумывался над тем, осталось ли что-нибудь от его прошлой жизни? Ответа не было. Но Петр Сентябрыч не унывал. Ему нравилась его новая жизнь. «Что делать будем? Наслаждаться моментом», — любил повторять он, заваривая на кухне крепкий турецкий черный чай с бергамотом.

Обложка: Арина Ерешко