Константин Волчков. Фарш

Константин Волчков родился в городе Каменск-Уральский, учился в Екатеринбурге, живет в Санкт-Петербурге. Работает на обычной работе, проживает обычную жизнь. Ранее нигде не публиковался.

Текст публикуется в авторской редакции.

Фарш

 

1

Я часто вспоминаю тот день, и мне становится тяжело дышать.

Вспоминаю, как неуютно было на кухне. Капли из крана раздражающе бились о дно кастрюли в раковине. На все налип душный вязкий воздух. Утварь вокруг выглядела ненастоящей. Кто-то расставил макеты по кухне взамен реальных вещей.

Каждый раз, когда я поднимал руку с чашкой, скатерть с мерзким треском отклеивалась от кожи. Чай обдавал меня паром, и от того на затылке появлялись новые мелкие капли пота, которые сразу начинали скользить по шее к лопаткам.

Женя куклой сидела с другой стороны стола. Она не моргая смотрела сквозь меня. Ее лицо застыло, не давая мне пробраться в Женины мысли.

Еще ничего не произошло. Я просто вернулся с работы, и мы пошли пить чай. Горячий черный чай. Жарким жухло-желтым летом.

Оставив кружку, я откинулся от стола и спросил, как прошел ее день. День прошел нормально. Ее губы нехотя двинулись, из них медленно выпали слова. Я стал рассказывать что-то о работе, на которой никогда ничего не происходило, но я всегда что-нибудь рассказывал. Слова были направлены в Женю, но проходили мимо. Она была прозрачна. Она не была на кухне. Она была не со мной. Я боялся спросить о том, где она, с кем и почему не хочет вернуться. Засаленная жиром стена над газовой плитой отвечала на это «Почему» за Женю. Но мне нужна была смелость, чтобы понять это.

Вздох, и Женя заунывным голосом сказала, что ей скучно со мной. А в конце добавила: «Коть». Мое сердце сорвалось вниз, но я не подал виду, может только верхняя губа задрожала.

Я предложил пойти развлечься любым способом, каким она хочет: кино, театр, концерт, Турция.

Она повторила свою реплику еще раз, надавив на «с тобой». Я поинтересовался, что произошло и чем она расстроена. Женя ответила, что ничего не случилось, что у нее в душе ничего не случается уже долгое время и она уже давно ничего не чувствует ко мне. На мой нос села муха, я смахнул ее и сказал о том, что даже сейчас кое-что случилось: такая большая муха села, чуть не съела меня. Женя обратила внимание, что она сказала «я ничего», «не чувствую» и «к тебе» в одном предложении, строго друг за другом. Я встал, чтобы прикоснуться к ней и успокоить. Успокоить себя. Женя брезгливо отодвинулась к стене, когда я стал подходить. Ее блестящие черные волосы коснулись облепленной пылью стены. Она дернулась, соскочила с места и ударилась в меня. Я понял, что она хочет драмы, чтобы мы слились в одной вспышке чувств, и потому прижал ее к себе, стал шептать ей на ухо. Она билась в моих руках, пытаясь вырваться. Я устал ждать, когда это все перерастет в страстные объятия, и сдался. Женя убежала в комнату.

Она в спешке собирала вещи. Мы столько уже нажили, она бы не смогла впихнуть все это в маленькую спортивную сумку и рюкзак. Но вот забитые сумка и рюкзак оказались на полу. Женя разрешила мне выбросить остальные вещи, которые найду.

Я встал в проеме, не собираясь дать ей выйти. Я улыбался, давая понять, что ее игры не пугают меня. Она постояла напротив, а затем повернулась боком и рванула на меня, ударив локтем в мой живот. Было очень больно, дыхание перехватило, я согнулся и отошел. Я сказал ей, что она может проваливать, сказал, что она с катушек съехала, сказал, что и без нее проживу, пригрозил, что еще сама жалеть будет.

Женя обулась и открыла дверь в подъезд. Я бросился к ней и встал на колени. Вцепившись в ее юбку, целовал ноги, умолял ее остаться. Женя сперва сморщила лицо, а потом замерла, снова превратившись в восковую куклу. С рюкзаком на плечах и сумкой в руке она ждала окончания.

Я мямлил, я говорил, что все исправлю. Внутри меня все перевернулось, когда я свернулся калачиком вокруг ее ног. Женя освободила одну ногу, поставила ее на пол. Вытянула вторую ногу и ушла, оставив ключи в замке.

Я лежал, пока пыль, пот, мухи липли ко мне. От ботинок, стоящих рядом, шел слабый запах пота, и он даже был немного приятен. Я лежал. С моего лица стекали на грязный пол слезы. Я застонал, сперва несмело, стесняясь, но через минуту стеснение прошло, и я разошелся на полную. Я был китом, выброшенным на берег.

2

Я часто вспоминаю тот день, и мне становится дурно.

Я никогда не перестану вспоминать его. Все моя жизнь была стерта парой ленивых фраз.

Все шло как обычно. Женя снова меня не встретила на пороге и ждала на кухне.

― Что, чай попьем, ― я спросил после того, как она позволила поцеловать себя в щеку.

― Как хочешь, ― Женя думала о чем-то своем.

Пока чайник стоял на плите, я попытался закрутить как можно сильнее ручку долбанного крана, но капли все равно продолжали просачиваться.

― Лан, потом починю. Жара-то какая. Ты-то как тут не упарилась, пока ждала?

Женя пропустила вопрос или что-то хмыкнула: я не заметил, пока наливал чай и размешивал сахар. Потом я переставил грязную кастрюлю с плиты в раковину и сел. Мы непривычно сидели по разные стороны стола. Раньше мы всегда присаживались рядышком.

Капли стали гулко бить о дно кастрюли.

― Женечка, как день-то прошел, что делала? ― Нормально, ― она не оторвалась от своих мыслей.

― А у меня такой капец на работе был. Запара на запаре. Еще и кондиционеры не работали. Знаешь, на бизнес-ланчи столько народу заходит поесть. Ну чтобы дешевле было. Нищеброды. Я там этого чая с кофе перелил, по кружек сто, наверное. Посуды вечно не хватает. Носился туда-сюда. И тут какой-то умник заказывает коктейли. Лонг-айленд вылетает. Офики, понятно дело, психуют, пока свои чаи ждут. А что поделать, если какой-то мудак с обеда решил набухаться. Там уже менеджер кинулась в бар кипяток по чайникам разливать. Кстати, чаевые этот тип не оставил, представляешь?! Мудак.

Женя вздохнула, потом вся подобралась.

― Боже мой, мне с тобой так скучно, Коть. Ты не представляешь.

Я был поражен.

― Конечно, мы так давно никуда не выбирались. Ты ведь сама то занята, то настроения нет. Давай выберемся, хоть прямо сейчас. Кино в паре шагов от нас. Хочешь, в театр как-нибудь сходим. Или ты вообще отдохнуть хочешь? Давай в Турцию путевки поищем. Сейчас же сезон горящих путевок. Женя, все что хочешь. Мы вроде не бедные, можем себе позволить, ну?

― Если там будешь ты, то это ничего не поменяет. Мне скучно с тобой. С тобой!

― Да что произошло, Женечка? Настроения нет? Мы же сейчас поругаемся из-за какой-то глупости.

― Я ничего не чувствую к тебе, ― слог за слогом был забит мне в грудь. Еще и муха раздражающе замельтешила перед глазами.

― Смотри, какая здоровая! Чуть не съела! ― я шутливо делал вид, что пытаюсь поймать муху. ― Когда ты скучать успеваешь? Тут каждую секунду норовят съесть тебя.

― Котя, послушай, я сказала, что я не чувствую. Я ничего. Не чувствую. К тебе. Ты понял?

Я встал от возмущения, но с намерением обнять ее, погладить и успокоить. Наверняка, просто месячные начались.

Она качнулись на стуле, а потом бросилась в меня. Начала биться.

― Ну что ты, Женечка моя, все хорошо, я рядом, мы вместе, ― я нашептывал ей, и это будто придавало ей энергии, чтобы рваться еще сильнее. Мне надоел этот спектакль, и я дал ей возможность вырваться. Она убежала в комнату.

Я медленно прошелся по коридору. Царапины, оставленные Женей на руке, неприятно жгли. Когда я оказался в дверном проеме комнаты, Женя запихивала ноутбук в свой рюкзак.

― Да куда ты собралась? ― Женя пыхтела и даже не подняла на меня взгляд. ― Что за спектакль, Женечка. Уже такая взрослая, а все лишь бы как в фильме было. Только нервы зря мотаешь и мне, и себе.

Она не слушала и уперто собирала вещи.

― Ты такая красивая, ― я сказал, когда она подошла ко мне. ― Не пущу. Куда я без принцессы в этом замке. Мы простояли, кажется, часа два, а потом она как носорог ринулась на меня и ударила в живот. Тут мне уже стало совсем не весело. После этого я уже не мог держаться.

― Да и пошла ты, проваливай. Придумала себе какую-то фигню, из-за которой готова все бросить, ― я немного отдышался, пока она обувалась. ― Еще прикатишься обратно!

Женя повернула ключ в двери, и я осознал, что она и вправду собралась уйти. Я тут же бросился к ней и встал на колени.

― Не уходи, Женечка, не надо, что ты делаешь. Прости, я глупость сказал. Я без тебя никто. Я не смогу. Прошу тебя.

Женя никак не реагировала. А мне стало очень тяжело. Конечности налились железом, глаза намокли. Голос стал комариным. Я просто лег от бессилия у ее ног. Женя перешагнула через меня. Я не поднял головы, чтобы проводить ее взглядом. Какая-то пустота внутри заставила отрешиться от происходящего. Через какое-то время я не хотя приподнялся и увидел оставленные в замке ключи. Она не собиралась возвращаться. Я снова упал на пол. Горло сдавило, хотелось рыдать. Я и зарыдал, лежа напротив своих черных ботинок.

― Ну что ревешь? ― отец стоял на пороге с очень серьезным лицом.

Но морщинки у глаз выдавали, что строгость голоса наиграна. Я не переставал рыдать и старался объяснить свое горе. Сердце быстро стучало. Слова застревали в сжимающемся горле, вместе с всхлипываниями им было тесно.

― Ладно, давай, успокаивайся, пойдем поищем, ― он взял меня за руку и повел меня обратно во двор. Пока мы спускались в лифте я уже пришел в себя и только шмыгал носом. Мы проходили около получаса по всем местам, где я успел побывать за прогулку, но бэтмана нигде не оказалось. Я потерял свою любимую игрушку окончательно и бесповоротно. От повторного осознания потери я замер на месте, тело напряглось и приготовилось ко второму заходу на рев. Отец заметил это.

― Эй! ― Он присел, чтобы его лицо было напротив моего. ― Перестань. Чего как маленький? Ты же хочешь поскорей стать взрослым. Да?

Я был заинтригован.

― А потери ― это большая часть взрослой жизни, и ничего, мы же с мамой живем. Видел, чтобы мы хоть когда-нибудь сидели ревели? Или истерики устраивали? Вот, давай, бери себя в руки, ― он встал, и мы тихонько пошли обратно домой. ― Ты вот помнишь, год назад у тебя не было бэтмена. Какая у тебя была любимая игрушка?

― Нет, ― я не смог извлечь из памяти ничего кроме торта на день рождения, в нем были красивые разноцветные свечи, которые я задул с первого раза.

― Видишь. А это был мягкий заяц, вспоминаешь?

― Но я же уже большой! Мягкие игрушки для маленьких.

― А через год еще больше станешь. Забудешь и про эту игрушку. Вообще, завтра сходим в магазин, купим тебе новую, ― отец пообещал.

― Правда? А можно мне... ― Я забыл, какого именно супергероя я захотел приобрести в тот момент.

3

Мне часто снятся кошмары, лишая воли проживать новый день.

Я захожу в коридор старой квартиры, я чувствую ее пустоту. В ней меня ждет только одиночество. Оно сидит в засаде под каждым стулом, под диваном, за углом, за вешалкой. Ждет, когда сможет схватить за ноги и уволочь к себе. Прижать к полу и тяжело дышать в лицо. Одиночество дышит жаром. Оно дышит, и стены плавятся, скользят рисунки на обоях, волнами туда-сюда. Я пальцем касаюсь стены, и от него расходятся круги, сам палец мягко утопает будто в пластилин. От неожиданности я сразу выдергиваю его.

Мне жутко идти на кухню, потому что знаю: меня не ждут. Но я чувствую, что должны ждать, и иду. Я боюсь поворачивать в коридоре, потому что за углом обязательно накинется одиночество с иголкой в руках, чтобы проткнуть мою чахлую грудь. Воздух выйдет из маленькой дырочки, и я оплавлюсь, как стены, расползусь по полу лужей. Я боюсь и оттого стою на углу, как дурак.

― Коть, ты где? ― меня таранит прямо в лоб вопрос из ниоткуда. Я теряю голову и захожу за угол. А передо мной коридор, и ничего нет. Только еще один пугающий поворот впереди. И сзади поворот. Я чувствую себя в ловушке: в лабиринте, в котором нет возможности выбрать, куда идти.

― Давай быстрей, Котик, я тебя жду, ― еще один залп, от которого я не уклонился. Я иду за угол и оказываюсь в коридоре. Продолжаю идти. Снова захожу за угол и попадаю в тот же самый коридор. Безжалостно бесконечен мой путь. Он оплел всей своей длиной мои ноги и повалил. Повалил меня на горячий пол, на смердящий пол, на жужжащий пол. Ненавистный мне, проклятый, чудовищный, мерзкий, липкий. Так и лежу я, не двигаюсь, учусь дышать, учусь разжимать уже открытые глаза.

Я раскрываю глаза в реальности и неподвижно лежу. Неприятно и мокро в постели от пота. Я пытаюсь стряхнуть покрывало, а оно налипает на ногу. Мне жутко неудобно и ужасно не хочется бороться с ним. Я так лежу, затыкаю будильники, смотрю в потолок и не встаю. Не беру телефон, когда звонят с работы. Не тянусь к нему, даже когда перестают.

После каждого такого сна я отказываюсь действовать и проживать день. По телу ползут то ли капли пота от духоты, то ли муха. Мне не хватает сил даже на то, чтобы стряхнуть их рукой и почесать нос.

Мама взмахивает у меня перед глазами рукой.

― У тебя муха была, ― объясняет. Я никак не реагирую. Даже инстинктивно не дернулся и не моргнул.

― Ладно, постояли, почтили друга, ― отец закинул лопату на плечи и стал разворачиваться, ― можно и...

― Да подожди, ― мама его обрывает, ― почти десять лет с ним прожили, не можешь пять минут постоять!

― Стоим, ― отец повернулся обратно.

Мы похоронили Джека на пустыре за гаражами. Там уже начинались поля, где-то на горизонте упирающиеся в лес.

― Не разворошит никто? ― мама спрашивает, смотря вперед.

― Будем надеяться, что нет, ― отец отвечает.

Я отрываюсь от задумчивости.

― Давайте пойдем?

Мы разворачиваемся и обходим гаражи, чтобы попасть к машине. В салоне мама начинает.

― Поедем завтра, посмотрим на птичьем рынке?

― Не рано? ― отец смотрит в зеркало заднего вида и разворачивается.

― Так а когда еще? Тем более в доме так пусто без Джека. Быстрее скучать перестанем. Ты как думаешь? ― она обращается ко мне.

― Не знаю, ― мне кажется это предательством, но мысль о щенке была заманчивой.

Я помню, когда появился Джек, мелкий и смешной, это были одни из самых радостных дней в моей жизни. Гулять с ним перед школой меня никогда не затрудняло. К тому же собаки нравились Светке, особенно такие здоровые. Может, благодаря Джеку я впервые и поцеловался с девчонкой. А сейчас маленький милый гавкающий комок мог бы мне помочь не только в поцелуях.

― Да, давайте съездим, ― я соглашаюсь.

4

Каждый раз, когда я напиваюсь, я начинаю рассказывать.

«Я не понимаю, что ей было не так. Еще такую сцену устроила. Это нормально, нет? Я прихожу с работы, где деньги для нас двоих, вообще-то, зарабатываю, хочу отдохнуть, хотя бы чай попить. При этом еще кран начинаю чинить, а она сидит и демонстративно молчит. Как вы, девки, любите, да, Танюха? Этому что, с детства учат, пока мальчики на труд ходят, у девочек уроки по мозготраху? Еще жара немыслимая была, мне отдохнуть, расслабиться. А она молчит! Ладно, хочешь привлечь к себе внимание, я могу сыграть в эту игру, мне не сложно. Подыграю по-джентельменски. Что случилась, любимая? Кто обидел? Естественно, она сказала, что ничего не случилось. Это вы догадываетесь».

Я слышу комментарий, что все догадываются, потому что слышат это в сотый раз.

«Хорошо, сидим дальше. Я ведь еще сам хотел сказать, ну сидишь ты сейчас дома целыми днями, хоть бы кухню прибрала, а то грязно ― жуть. Но я ведь не такой, все хочу по нормальному, чтобы без всяких наездов и скандалов. Все, сидим, все нормально. А потом? Она заявляет, что ей скучно. Скучно! Со мной. Представляете? Что она имела в виду? Я ей вечно: „сладкая моя, утипусечка, пойдем туда, пойдем сюда“, ― а она все в отказ, лень, голова болит, еще что-нибудь. А потом ей со мной скучно! Я только и делал, что все рассказывал ей, делюсь новостями, а она сама-то, пока не расспросишь, ничего не скажет. И ей со мной скучно!

Конечно, я дал ей шанс объясниться хоть, исправиться, может, не так сказала, а она говорит, нет у меня чувств к тебе. Как нет? Как нет?! Вот вчера мы еще целовались и думали, что лучше: сделать первый взнос в ипотеку или машину купить, а теперь у нее чувств нет. К тому же давно уже чувств нет. Так к чему ты сидела и говорила мне, что лучше в свое деньги вкладывать, чем каким-то людям платить? Тебе же все равно! Я еще сдержался, попытался успокоить, на диалог пойти, а она давай истерику устраивать, еще поцарапала меня, месяц ссадины проходили. Побежала вещи собирать. Вот же... А ведь я же все делал как надо, не давил, всегда ее глупость выслушивал, без всяких споров. Нет, скучно ей. Устроила сцену, собрала вещи и ушла. Что это было? И ни звонка, ни сообщения после этого. Да и пускай, пусть валит, ищет того, с кем ей будет веселее. Вон, может сейчас с клоуном или стендапером каким-нибудь живет. С ними весело, наверное.

Я так подумал, что и хорошо. Чего с бабами жить ― одни проблемы, а сейчас один, удобно. И денег больше, и времени. А она... да хер с ней. Да, правильно я говорю?»

Потом я спрашиваю про нее у общих приятелей. Мне ничего не говорят, врут, что не знают, а я не верю. Я подсаживаюсь к Тане, начинаю к ней лезть, зову к себе домой. Говорю, что в моей новой квартире отличный вид из окна. Говорю, что у нее красивые глаза. Говорю, что она нормальная деваха, не то, что некоторые. Я кручу ее волосы в своих пальцах. Я пытаюсь поцеловать ее, а она наклоняет и отворачивает голову. Она говорит, что у нее сейчас есть парень. Я продолжаю уговаривать ее. Рассказываю, как нам будет хорошо. Вру, что она всегда мне нравилась. Приглашаю пойти завтра в театр. Бормочу, что Женя не хотела ходить со мной в театры. Говорю, что Женя ― дура. Что бросила меня непонятно ради чего и не сможет найти такие же отношения, как со мной. Я же нормальный парень. Я все для нее делал, все ради наших отношений, даже свадьбу планировал, но скрывал, стеснялся. Таня от меня отбрыкивается, я притягиваю ее к себе. Таня начинает рваться сильнее, я ее выпускаю.

«И ты такая же, точно такая же. Давай, давай, вали».

Я бормочу сам с собой. Остальные гости уже разошлись. Приятель, у которого мы собрались, кидает мне подушку и простыню.

Я уже почти засыпаю, как из соседней комнаты доносится крик. Мне лень вскакивать и бежать туда, чтобы узнать, что случилось, но теперь мне слышны булькающие всхлипы. Нехотя поднимаюсь и иду в другую комнату. Захожу. Она освещена только горящим экраном телевизора. Звук выключен. Рядом с кроватью стоит табуретка с какой-то бутылкой и тарелкой с фруктами.

― Мама, ― я подхожу к кровати ближе. Тень на кровати ворочается, напоминает мне гигантского жука. К счастью, глаза привыкают, и уже могу увидеть, как мама, выпутавшись из одеяла, пытается сесть на краю кровати. У нее получается. Я сажусь рядом.

― Напугала тебя? ― она шмыгает и утирает рукавом пижамы глаза. ― Извини, привиделось просто.

― Что привиделось?

― Да неважно. Иди сюда, ― она прижимает меня за голову к себе. Мне неудобно, но я терплю. ― Так хорошо, что ты у меня есть. Так хорошо. Прости меня. Прости меня.

― Хорошо, мама.

― У тебя ведь мог быть братик. Ты знал? Я молчу. ― Он умер. Мне было так больно, так одиноко. Так хорошо, что появился ты. Иначе бы я никогда не смогла забыть. А сейчас забыла. Только вот иногда. Только все реже и реже. Я так тебя люблю, ты не представляешь.

Она продолжает меня сжимать, горячо дышит на мою макушку. Я жду, когда она успокоится, и я смогу пойти спать.

5

Иногда для развлечения в долгой дороге или перед сном я занимаю свои мысли воспоминаниями расставания с Женей. Или с кем-то еще. Раз за разом я перекручиваю один и тот же сюжет, добавляя частички других событий. С каждым разом полученный фарш мне нравится все больше и больше.

Тогда я вернулся с работы. Я еще работал барменом, и после каждой смены мне хотелось все бросить и никогда не возвращаться обратно в кафе. Мне было неуютно за стойкой, всегда что-то приходилось делать, официанты вечно подгоняли и бесили меня, хоть и на совместных посиделках мы были лучшими друзьями, но во время работы я ненавидел их.

Я вернулся и понял, что что-то не так. Все не так было с нашей квартирой начиная с прихожей, где я сразу запнулся о свои же туфли, стоящие посреди коридора. Пнув их к стене, я поставил снятые кроссовки на тумбочку. В квартире было неуютно. То ли от жары, то ли просто она вся была маленькая, перекошенная. Мы жили здесь уже два года, и только сейчас я понял, что мне здесь не нравится. На кухне я увидел Женю, она сидела, даже не вышла. В мыслях я поблагодарил ее за это, если бы мы еще толкались в этом маленьком коридоре, это было бы еще неудобнее. Дежурный поцелуй в щечку, чайник на плиту, очередная попытка завинтить кран и жаркое чаепитие.

Женя была неразговорчивой. И оно было к лучшему ― слушать ее совсем не хотелось. Она была не то чтобы самой интересной рассказчицей. А мысли у нее не отличались какой-либо глубиной. Девушка двадцати одного года, только что закончившая университет и не знающая, что делать дальше. Сколько их таких выпускается каждый год. Вроде сама хочет одного, родители ей говорят другое. Я ей тоже что-то предлагал, но понял, что это бесполезно. Пускай сама решает. Я поддержал бы любой ее выбор, ведь, в сущности, мне нет разницы.

― Женька, а может нам в Турцию смотаться? Отдохнем. Чего сидеть чахнуть-то? ― мысль пришла ко мне внезапно и пока еще казалась очень удачной.

Женя посмотрела на меня удивленно, но быстро сменила лицо на безразличное.

― Зачем? И тут вроде хорошо, жара.

Мне мерзко становится от воспоминания о той жаре. Сразу начинает казаться, что по мне бегают капли пота.

― Да тут не такая жара. Тем более поехать осенью придется. Сейчас пока сезон, надо работать. Ирек вчера приехал. Рассказывал, что там очень круто. Говорит, что ходил на местный рынок, чисто для своих, не для туристов...

Я проматываю в голове момент своего пересказа похождений Ирека. Сейчас я даже лица этого официанта не могу вспомнить и подставляю лицо одноклассника. Остается верить себе на слово, что он существовал.

― Погнали, ну что ты как эта... Ленивая красавица, ― я подошел к ней, и она поднялась. Мы обняли друг друга. Женя не проявляла особого настроения, и я потерял свой задор.

Она была в моих руках игрушкой. Хочешь ― подними, хочешь ― отнеси куда-нибудь. Положи на диван. Оставь на кровати, когда уходишь на работу. Я не понимал, почему она со мной. Выходило, будто ее просто занесло каким-то ветром в эту квартиру, и она осталась здесь, не предпринимая попытки уйти. Когда мы выходили на улицу, я держал ее за руку, а она лишь не пыталась вырваться.

― Женьк, ― мне было тяжело сказать, все-таки привязанность, ― мне кажется нам надо расстаться, ― я разжал объятия, и ее унесло течением. Сперва прибило в комнату, а потом вынесло в коридор и за дверь. У меня осталось столько ее вещей. Непонятно, что было бы с ними делать. Дарить будущей девушке, когда она появится? Надо будет только выбрать по размеру. Я сидел в коридоре и думал, переживать этот разрыв или нет. О чем вообще стоит переживать?

Все постоянно повторяется в этом воспоминании. Все постоянно повторяется в этой жизни. Все постоянно повторяется в этой мысли. Расставания, новые встречи, рассказы о своем детстве, о любимых группах и книгах, одни те же истории об одних и тех же бурных пьянках из студенчества. Все неизбежно повторяется.

Мне кружит голову от мельтешения смешавшихся в памяти событий, людей и разговоров. Тошнит.

6

Порой в голове возникает картинка, и у меня замирает сердце.

Она стоит перед глазами, как легкая дымка, размываемая реальностью. Я никогда не могу удержать ее дольше, чем на пару секунд. Всегда что-то сразу отвлекает: возглас коллеги, зачесавшаяся нога, наконец-то загруженное видео.

Я не знаю, откуда она берется. Иногда эта сцена мне снится, иногда появляется в пьяном бреду. Тогда она меня пугает, я вскрикиваю. Моя первая жена начинает успокаивать меня, спрашивает, что случилось. Я не могу ответить.

Кухня и два призрака за столом. Я не успеваю разглядеть их лица полностью, но я точно уверен в том, что знаю их. Знаю их голоса, привычки. Знаю, как выглядит их сын, как они относятся к друг другу и к сыну. Знаю, сколько собак у них было, и что они всегда были против кошек. Я знаю, что они умерли. Мне становится невыносимой мысль о том, что я уже почти забыл их. Я пережи́л их и пéрежил их отсутствие. А значит и все остальное можно пережить.

Через секунду я опять забываю об этом.

Иллюстрация на обложке: Quibe