Ганна Шевченко. За светящейся точкой

Ганна Шевченко — пишет стихи, прозу. Родилась в городе Енакиево Донецкой области, Украина. Лауреат международного драматургического конкурса «Свободный театр» (Минск) и премии Gabo Prize Winners (Великобритания) за переводные стихи, финалист поэтической премии «Московский счет», лауреат международной премии Фазиля Искандера. Автор книг «Подъемные краны» (2009), «Домохозяйкин блюз» (2012), «Обитатель перекрестка» (2015), «Форточка, ветер» (2017). Член Союза писателей Москвы.

Тексты публикуются в авторской редакции.

За светящейся точкой

***
Шатким движеньем по льду
люди исследуют наст,
курят, с работы идут —
яблоку негде упасть.

Каждый неровен извне,
но понимает любой,
что вместо звезд в вышине
яблоко, смерть и любовь.

Люди идут на постой,
в окнах мерцают огни.
Как из снежинки простой
в мире возникли они?

В месте явления дым
их повторяет черты,
нужно ли яблоко им,
вышедшим из темноты?

***
Что мне выпадет: лирика, лира,
серебро, расстояние, дождь,
серо-желтая улица Мира,
переулок, в котором живешь?

Как же холодно вечером этим,
запах сосен не ярок, а прел,
мокнут голуби на парапете.
Ты за что наказал нас, апрель?

Люди, как интернетные боты,
проплывают, не знаясь со мной —
это лишь возвращенье с работы,
но еще не дорога домой.

Что мне выпадет? Лето? Планета?
То, чего от природы не ждешь?
Непрерывная музыка света?
Зонт забудешь и выпадет дождь.

***
Природа легла на носилки,
застужена сеть альвеол,
как будто внутри морозилки
бумажный подснежник расцвел.

А дворник лопатою машет
прикрывши подъездную дверь,
гоняет небесных букашек,
но нам непонятно теперь,

снежинки над городом, то ли
застывшие крылья стрекоз,
зима — это грамотный троллинг
того, кто не любит мороз.

На время исчезнут из вида
и юг, и его журавли,
зима — это злая обида
на теплые чувства земли.

***
Наверно, начнут фонари горевать,
когда мы отсюда уедем.
Моя. Но не стану ее ревновать
к собакам и новым соседям.

Над старой лачугой навис мезонин
и с крышей случилась отслойка,
забор не успели снести, а за ним
недавно взошла новостройка.

Журчанье машин, перепонки дождей,
провал оскудевшего пруда,
смешение стилей и новых людей,
приехавших черт-те откуда.

Летает над улицей дым заводской,
широкий, как два одеяла,
я помню, молилась рябине одной,
когда она рядом стояла.

У дальних скамеек кусты облепих
горят фиолетовым светом.
Ничем не отлична от улиц других —
моя. Ну и хватит об этом.

***
Трясут озон небесные шторма
над стенами великого Ашана,
и толстые жгуты, как бахрома,
окутывают крышу ресторана.

О, толпы вызывающих такси,
желающих подъехать прямо к дому!
Покуда звук над городом висит,
послушай гром и сделай по-другому —

заплачь о намокающих навзрыд,
бросая в урну чек и сигарету;
ночной асфальт машинами прикрыт,
но станет намокать по трафарету.

Таксист суров. В широкой бороде
он кажется тревожней и темнее.
И если говорить, то о дожде,
все остальное смысла не имеет.

***
Магазин, кафетерий, почта,
остановка, пустырь, завод;
над цехами мерцает то, что
превратится в луну вот-вот.

Место, где мы с тобой друг друга
не нашли, завели в тупик —
город Пэ квадратурой круга
так похож на константу Пи.

Но бывают и здесь сюрпризы —
безразличен и близорук,
временами на край карниза,
словно пыль, оседает звук.

И тогда отсыревший воздух
у подъезда огнем горит —
стая зябликов длиннохвостых
дождь за небо благодарит.

***
Есть слово «шанс», и я его дала
единству, воплощенному в бутоне,
казалось бы, обычные дела —
настурция меняет подоконник.

Где нужно стать послушной и смурной,
где быть собой растению не вправе
— осатанеть, прикинуться больной,
себя переменить на переправе.

Была одна, но оказалось две
меня внутри смешались бестолково —
я выжила, спасибо голове
и органам, ответственным за слово.

Мой микромир испытывает крах,
мои лучи прозрачны и волнисты.
Настурция! Мне гадок этот мрак,
полученный от рода травянистых.

Я буду жить, как сумчатый медведь,
носить себя по сломанному краю,
отжившая, не попадайся впредь,
иди же, надоела, отпускаю.

***
Пуглива женская природа,
и ты, как дерево, у входа
стоишь, себе и шум, и тень —
темно, хоть сумерки надень.

Себя в пустую втиснув кожу,
живешь, на Челленджер похожа,
то в нежном космосе паришь,
то вдруг взорвешься и горишь.

То оживешь, не понимая,
что время движется к концу,
и ходят сутки по кольцу.

Вращая сонную сутулость,
на стуле утро покачнулось,
направив к полдню острие.

Была ли дверь? И где отмычка?
Жизнь — это вредная привычка,
но как отвыкнуть от нее?

***
Тихо в квартире, как в сонном трамвае,
немы электроприборы —
к лету готовишься:моешь, стираешь,
вешаешь свежие шторы.

Теплую воду в ведро подливаешь,
чистишь москитные сетки,
без опасения дверь открываешь,
кто ты — спросив у соседки.

Кто мы, откуда, зачем мы явились,
где мы, куда мы уходим.
Два паука обиталище свили,
пыль улеглась на комоде —

значит, ручей моей маленькой жизни
в реку впадет мировую.
Пульверизатором лилию взбрызнешь,
душу ее бельевую.

***
Ползет, рубинов и неровен,
туманов мантию влача,
как лепесток, как выплеск крови
из-под удара палача.

Многоэтажные детали,
навстречу окна оголив,
во всю длину горизонтали
смиряют солнечный прилив,

и бьются, словно волноломы
в проем заоблачный, косой,
в травы изящные наклоны,
овеществленные росой.

Пион. Сочащаяся язва.
Неон. Нечаянность. Не сон.
Он кем-то был рассветом назван
и поутру произнесен.

***
Волнения холодного тумана
по улицам-протокам разлиты,
выходят люди цвета целлофана
из первой неглубокой темноты;

идут неспешно, видимы едва ли
прозрачные, косые ходоки,
туда, где электрические твари
в троллейбусы воткнули хоботки;

садятся, едут, смотрят через стекла
на небо в разлинованной сети,
на серую дорогу, что промокла,
бессмысленно качаясь позади.

***
Закупаешь зачем-то продукты:
Глобус, Дикси, Монетка, Магнит,
Мясо, Выпечка, Овощи-фрукты.
На дворе вечереет. Разлит

праздник в воздухе, рвется в атаку
маркетологов громкий поток,
а соседка выводит собаку,
ослабляя ремень-поводок.

Жизнь немного похожа на сцену,
на подмостках окажешься лишь,
и с соседкой о праздничных ценах
говоришь, говоришь, говоришь.

Представляешь своей оболочкой,
то себя, то синицу на льду.
Я себя за светящейся точкой,
как дурную собаку, веду.

Вот уж кажется, ближе и ближе.
В переходе на новый режим
будет всякое: раны — залижем,
горечь — выпьем, проблемы — решим.

Что ж, синица, готовимся к бою,
достаем из подвала фагот,
потому что мы люди с тобою,
потому что идет новый год.

Иллюстрация на обложке: Pascal Campion