Дмитрий Гаричев. В царапинах и складках тыла

Дмитрий Гаричев родился в 1987 в Ногинске Московской области. Окончил МГЛУ, работает переводчиком. Стихи публиковались в журналах «Знамя», Homo Legens, «Воздух», «Волга», на сетевых ресурсах Stenograme, «Полутона» и др.

Тексты публикуются в авторской редакции.

12 июня 2018

кто утром объяснит за хлеб ночной, заглядывает в рот речной,
как тонет соловьиное белье, лицо сливается свое.

мы здесь не отмечали и тогда, а шли смыкаясь мелким оптом
на те же эти самые склада к неразговаривавшим коптам.

мы здесь росли случайно, а они столетья не снимались с места,
обслуживая створные огни,
и загодя до всей еще резни им было все о нас известно.

не то чтобы оно нас так же жгло, но так зерно их скользкое взошло,
что вплоть до юрьев-польска самого нам нет и не хотелось своего.

так нас несут, скрывая без следа в царапинах и складках тыла,
бензин чеченский, финская вода; спасибо, что на нас хватило.

(шерна)

как не оборвалась доска, а только сжалась и разжалась,
так и носила у виска, но объясниться не решалась

все чтобы содранный ивняк с непромокаемых открыток
за нами не пророс никак, и нас не поднял бы для пыток

и как плотву не измельчил, мы ехали светло и душно
автобусами без мужчин, но это так и было нужно

как оплывал наш радзивилл, что снизу путались в приметах,
и подтасовщик раздавил по ягоде нам в документах

на женских рынках вещевых, в цветных добавках пищевых,
в дыму со свалок биржевых мы справились среди живых

с их отупляющим теплом и голосами не под запись,
как земляника под стеклом почти в улыбке расползаясь
 

***

über, o über
dem Dorn

мы спали здесь, но негде написать
на двух локтях, стираясь ниже кожи
налипнем тоже, и сомнемся тоже

окончен обыск, что еще стесать
холерный знак с лесного снят вокзала
качайся высоко, der Krone rot
за волосы цепляйся до оскала
мы спали здесь, трава брала нас в рот
и берегла, пока не выпускала,
и с насыпи влеклась руками вниз.
траве не тяжело. траве не ставят smiths
и arab strap, траве не разрешают
быть сверху до конца, но не мешают
заглядывать из-под живых ресниц

на слизистой, как на передовой
как их зовут, кипрей и радивой
пырей и павор, кто не помутится
сказать наверняка, но сам не свой
стоит и не умеет отступиться
от пястей схваченных за головой
от коготков сжигающих как спица
от позвонков под тканью болевой

К.

дети, которые бы могли не родиться у нас,
уступили мне треть от постели, и рядом теплым укором легли.

прежде днем их не было видно из-за кораблей,
но уже в первых сумерках стало можно узнать их:

влада, скользящего в маленьком танце под музыку из машин,
лену, ждущую после смены на пятой советской.

я рассказывал им о тебе, но лучше помню теперь
карликовые государства ночных корнершопов,
тянущееся удушье одно на троих.

а об узниках пензы, олеге сенцове, пытках и остальном,
думаю, тебе и самой не хотелось бы слушать от них

точно так же, как маму коробило слушать мои
пересказы из политковской, но я тебе говорю:

это мы, желавшие гибели сборной, как честные большевики,
но стеснявшиеся понятно сказать,

это мы, неспособные на плакатик или пикет,
никого ни в чем не старающиеся убедить,
мы наследуем землю, потому что и ей все равно.

вот лежит она в пятнах, но ровно как никогда,
так, что я слышу, как далеко ты дышишь над ней во сне.

ее платные трассы, металлоискатели, фесты и стоп-листы, —
все это наше, иначе зачем еще.

suburbs

вин сказал нам: спасибо, что ждали пятнадцать лет.
я ждал десять, но и о них незачем вспоминать.

suburbs, где нас пасли,
изошли чем могли в нас, последнее масло стопили
с укреплений деповских, и вот проступили
как в десятке дырявой в базарный денек, или нет.

тот десяток движений, что мы разучили здесь,
так и остался при нас, но так и осталось неявно,
что зарыто в убежищах, что за песок в кошельке.

не помарка ли это, и я не дрожу упустить
наши летние кладбища, медленный снег над травмпунктом,
впалые стадионы, охваченные лишаем,
тем, кто уже увлек у нас гурьев и ленинабад.

так, пока мы в коломенском жжем телефоны под tunnels и ready to start,
их бесшумные дети седлают пожарные лестницы наших казарм.

я хотел бы побыть там еще до того, как все произойдет.
простоять ночь насквозь, не выпуская руки,
как это не получилось на выпускном.

К.

слюна подумаешь сожглась, на пальцах воск, а ты пощелкай
на проходящие без глаз троллейбусы с кошачьей челкой

на выход к старым алтарям, остаткам кожи на чинарах,
к несоскребающимся прям потекам нойза в лупанарах,
где расписался григорян

а у меня был в чем испод, когда тебя здесь воспитали
старатели сыпных частот, проныры слайда и педали

но только не текстовики, и кто бы в задыханьи гордом
тебе не вверг под каблуки свой gear на улице ким гордон

нас обнимает краевой оркестр субботний моровой, гулянье в центре опекая,
и я киваю как живой: я музыка, я никакая

поставь меня наоборот, размажь по потолочной саже,
уборщик это уберет, а ты не выберешься даже

***

в эйхманове вычищен ревир, сам наместник огород привил
на краю у фсиновских ворот монастырь повязки раздает

здесь еще маркелов пропадал, обещал врачей топить в говне,
на еду чуть теплую прядал, так они рассказывали мне

приставными двигался тупил, на стене прослеживался след,
но тетрадей так не уступил, или их там не было и нет

берег опускается к реке вал за валом, и в его валах
тело взблескивает при броске, черный винкель бьется на волнах

скоро будет и не различить, а могло бы тоже так и ждать,
музыку негромкую включить, уклоняться, встречные кидать

Иллюстрация на обложке: Monica Rohan