Екатерина Тупова. Город

Екатерина Тупова родилась в 1992 году в Москве. Она аспирантка школы филологии Научно-исследовательского университета «Высшая школа экономики». Училась в литературных мастерских Creative Writing School, принимала участие в семинарах Cоюза писателей Москвы и выступала на Форуме молодых писателей стран СНГ.

Рассказ публикуется в авторской редакции

 

Дом 12, красная дверь, ее дом. Книги разбросаны по полу. Открытый на середине толкователь имен. Коврик, сложенный треугольником. Долька лимона на белом блюдечке. Каждая вещь пластична, даже нож для бумаги будто вылеплен из сна. И Лена — тот сон, из которого может произойти все, как музыка происходит из инструмента. Нужно только легкое движение поверх. Кто делает это движение? Лена садится перед коробкой у стола: закладка для книг, несколько кассет, провода, спутанные ловцы сновидений. Конверт. Вытряхивает билеты. Один — на поезд до острова, другой — на автобус по городу. Перекладывает их в сумку.

Следующим утром Лена завтракает с Марией прямо за прилавком книжного. Они еще не открылись, у них есть кофе и хлеб.

— Знаешь, я думала, что смогу остаться. Думала, все устоялось.

— Но приходиться уезжать? Не говори глупостей, тебя никто не заставляет. Оставайся.

Лена качает головой.

— Хочу доделать все, как следует.

В витрину стучит первый посетитель. Лена торопливо стряхивает крошки с прилавка и идет открывать. Время до вечера тянется медленно.

— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает Мария. 

— Неважно. Голова болит — отвечает Лена и, действительно, чувствует в висках два металлических шарика.

— Тебе надо уйти пораньше. Ты не высыпаешься, дорогая.

— Я совсем не сплю, — соглашается Лена. — Лягу сегодня пораньше. Только зайду к другу, — говорит она.

— Он знает, как присмотреть за тобой, — кивает Мария, — вы никогда не надоедаете друг другу.

Без четверти шесть Лена выходит из магазина и идет к Химу. Срезает дорогу через дворы.

Дом 17, его дом, открывается без ключа. Надо всего лишь знать, как правильно толкать дверь. Налечь плечом, поддеть ногой.

Включила свет. Прислушалась. Никого. Легла на диван в гостиной, закрыла глаза, присмотрелась к височной боли. Пурпурная. Пурпурный — цвет его имени. Полное имя — Химар. Планета — Юпитер. День недели — Четверг. Однажды английские друзья спросили, имея в виду кого-то на своей вечеринке: «Are you with him?». Лена растерялась: как успели узнать? With Him, yes. И рассмеялась секунду спустя, поняв, в чем дело. But he is not Him.

Хотя что друзья, ведь когда услышала впервые, подумала, что имя у города странное. И только потом, познакомившись, поняла, что оно такое специально, чтобы чаще напоминать. Чтобы, когда появляются в речи, город и «с ним», ее навещали тепло жестов, вес присутствия, блеск глаз, звук голоса. Нужны ли другие причины? И все-таки, у них есть нечто общее, думает Лена, у города и Хима. Бархатный, летящий, из света и тени. Ладонь площади. Локоть переулка. Щека стены. Больше всего близости во время прогулок. Больше всего близости под крышей. Больше всего близости под небом. Больше всего близости.

***

Под колесами шуршит гравий, машина выезжает на трассу. Дорога с редкими фонарями, затерянный, преображенный ночью маршрут. И неожиданный обрыв темноты: внизу — река, знакомые очертания старой стены. Лене стоит только представить Хима, как он появляется рядом, на заднем сиденье такси.

— Простите, вы не могли бы высадить нас раньше?

— Хочешь прогуляться?

— Да, прости, я не спросил, хочешь ли ты?

— Ничего, сама собиралась предложить.

— В любом случае, нужно было спросить, но идея показалась мне такой хорошей, что я забыл.

— Так куда вас везти?

— Я же говорю, ерунда.

— Высадите у моста, пожалуйста. Мы с подругой не успели договориться заранее, но сейчас все выяснилось, мы хотим пройтись. Машина останавливается у ресторана. Магазины блещут закрытыми витринами, горит небольшое окошко с кофе. Таксист машет на прощанье.

— Волшебного вечера!

***

Хлопает входная дверь, Лена открывает глаза. Вечная летне-осенняя куртка, черная узкая шапка и узкий полосатый шарф, который делает Хима похожим на подростка.

— Рад тебя видеть. Ты рано.

— Плохо себя чувствую. Наверное, переволновалась насчет отъезда. Уезжаю на остров, только вчера узнала.

— Хочешь чаю? Остров — это не конец света.

— Первый раз еду без Марии, без приглашения. Может, поедешь со мной?

— Прости, много дел в городе. Я рассказывал, что прошлый раз, когда мы были там с сыном, слышали китов? Девушка пела, мы остановились послушать. Потом она замолчала и вдруг — киты.

Он подал ей чашку, очень горячо, осторожно. И сам сел напротив, через маленький столик, на пол.

— Знаешь, я отправил ту музыку. Мне кажется, в ней есть что-то новое.

Поднимается пар. Она смотрит в его лицо, в котором знакомо все: и подбородок, и лоб, и жемчужный шрамик под ухом.

— У меня остался билет на автобус. Тебе нужен?

— Ты говоришь так, будто уезжаешь завтра. Мне кажется, ты спешишь. На билете нет даты, верно?

— Да, ты прав. Слушай, мне очень хочется спать. Можно мне остаться сегодня?

— Конечно, — он забирает чашку недопитого чая. — Спи.

Первый день она спит. Второй просыпается и засыпает. Третий следит за тем, как разворачиваются листья подоконного клена, пытается зарисовывать сны. Утром и вечером Хим готовит простую еду — овощной суп, рис, чечевицу. Чтобы не возвращаться лишний раз на кухню, приноровился открывать дверь ногой, удерживая в руках две компактные пирамиды: миска, тарелка с хлебом, чашка. Открытые, перламутровые миски медленно остывают, распространяя по комнате запах специй. Перец и карри.

Они почти не разговаривают. Как в беззвучном фильме, все, что он делает: садится на подоконник, ставит музыку, открывает занавески — приобретает значение реплики. Без слов чувства кажутся раздетыми, мысли напоминают ребенка. Она не хочет их тормошить, но как только закрывает глаза, мысли сами переходят границу, нарушают свою прозрачность. Снятся.

***

— И вот опять. Мы идем и ты не спросила, куда.

— Ты знаешь, мне все равно. К собору?

— На заправку, хочу купить хлеб. Но по пути будет и собор.

В круглосуточном магазине «Черепаха» перед стеллажом с зубными щетками задумчиво стоит светловолосый подросток с розовой прядью. «Артур», — подсказывает Хим. Ходит в ту же секцию гребли, что и его сын.

Артур отвлекается от стеллажей, кивает. «Продавец отошел, — говорит он, — мне не нужна щетка, — говорит он, — но какое разнообразие! — говорит он. — И как гармонично разложены цвета. Даже в круглосуточной „Черепахе“!»

— За это и люблю город, — говорит Лена.

— За «Черпаху»?

— За то, что здесь не только я хожу в магазины, как в музей.

— Будете что-то брать, молодые люди? — спрашивает материализовавшийся продавец.

— Чипсы, пожалуйста.

— И хлеб, — добавляет Хим — позволь, я заплачу.

Они вместе выходят из магазина и идут к собору. Артур ест на ходу чипсы и рассказывает, что в воскресенье был на концерте «Стоголовых близнецов».

— Отличная группа. Слышал? Хим качает головой. Артур включает музыку на телефоне. Они садятся на скамейку перед собором. Неразборчивое бормотание сквозь ударные.

— Хорошо. Да, совсем неплохо. Я бы даже сказала, что-то в этом есть. Кто играет?

— Чарли и Чарли. Они тоже в нашей команде по гребле. Я помогаю с ударными.

Часы показывают двадцать минут второго.

— Наверное, нам всем пора домой. Артур, ты часто гуляешь по ночам один?

— Не так уж сейчас и поздно. К тому же, если не пройдусь, будет сниться сплошная скука. А вы?

— Были у друзей на том берегу. Они сценаристы.

— А у вас нет знакомых музыкантов?

— Я, если ты помнишь, миллиард лет играл в кое-какой группе.

— Прости, глупый вопрос, конечно, у тебя тысяча знакомых музыкантов. Но ты мог бы познакомить меня с каким-нибудь продюсером?

— Если бы все было так просто, ты бы знал, кто тебе нужен — продюсер или музыкант. И я бы, наверное, согласился.

— Так дашь?

— Даже не знаю, Артур. Есть один человек. Но он, может, уже и не у дел.

Артур кивает.

— Если ты попросишь, это будет круто. Правда.

— Смешные указатели, — говорит Лена. — К реке. К дороге. На станцию. В центр. Очень прямолинейно.

— Да, это маленький город. — кивает Артур. — Я бы хотел жить в таком же, но мегаполисе.

— Вряд ли это возможно, Артур.

— Ну ладно, я пошел. Не забудь про продюсера!

Хим и Лена сидят еще полчаса и еще полчаса, пока не начинает холодать.

— Пора? — спрашивает Хим, Лена кивает.

Расстаются на аллее, под кленом. На прощанье он целует ее в ухо.

— Смешные указатели, — говорит она.

— Правда, смешные. Она возвращается к себе и только у двери понимает, что не знает, куда положила ключ.

***

Переступая порог, Хим спотыкается: тарелка накренилась, чашка летит на пол.

— Ну вот. Придется нести новую.

— Я не хочу есть. Наверное, еще посплю.

— Конечно. Хим ставит миску на стол. Поднимает чашку. Открывает форточку.

— Все пройдет. Тебе просто нужно отдохнуть.

Он выходит. В открытое окно залетает ветер, занавеска волнуется, и Лена решает, что устала спать. Поднялась и сделала несколько шагов к окну. Предметы в комнате пошатнулись, но это не страшно, а даже немного весело. Клен качал ветер.

После работы заходит Мария, приносит платья. Платья похожи на Марию, на ее смуглую кожу и полные открытые плечи. И все же, если вглядеться, они для Лены, для такой Лены, которую знает Мария — новой и не совсем еще проявившейся. Лене нравится белое платье с круглым вырезом и бахромой. Она примеряет его, не вылезая из кровати. Легкие и слабые ноги, белые руки с синими венами. Она похудела и оттого все тело стало на ней чуть-чуть обновой.

— Видишь, как я тебя понимаю? И вот что считаю, если ты больше не хочешь уезжать — не надо. Скажем, что ты болеешь, они что-нибудь придумают.

Лена смеется и целует Марию в руку.

— Ты выдумщица. И за это я тебя люблю. Но я поеду.

Мария откладывает платья на стул и разламывает пряник над непочатой миской с остывшим супом, протягивает четвертинку.

— Тогда расскажи мне про своего друга, про то, что ты знаешь о нем.

Лене есть что рассказать: про этот дом, доставшийся ему от матери, про его бывших жен и сына, про любительский театральный кружок, где они вместе ставили Брехта. Про дни, когда она не выходила из этого дома, про разлуку, когда она, посреди дня, будто бы забыв его, не неся на себе ничего, о нем напоминающего, чувствовала, что он есть, что он дышит воздухом, что кровь его идет по жилам, что тело его источает тонкое тепло.

— Мы познакомились в четверг, — говорит она.

— Ах вот оно что, — Мария забирает посуду и выходит из комнаты. — Это все объясняет.

Мария старается передать голосом обиду, но получается, что будет скучать. Во сне этой ночью Лена видит в подробностях свою комнату: синие занавески, белый стол, кадку с цветами, засохшие веточки под стеклом. Комната ее, но выросшая, постаревшая, как лицо знакомого через десять лет расставанья; проснувшись посреди ночи, Лена плачет.

Утром сонливость пропадает, голова проясняется. В прихожей новое трюмо. На секунду она принимает его за приоткрытую дверь в новую комнату, а человека в нем — за незнакомку. На ней его майка и брюки его сына. Лена вглядывается в свое отражение, пытаясь запомнить. Переодевается в платье, оставленное Марией. Хим заходит, когда она застегивает молнию. Он помогает с крючком и поправляет волосы. Пора.

Хим на полшага позади. Ряд деревьев и домов обрывается, на углу кораблем возвышается дом ее: остроносый, узкооконный, по забору и балкону обвитый плачущим виноградом. У двери останавливаются. Лена достает ключ, но он не поворачивается.

— Опять. С поездами происходит что-то странное. Ты заметил?

— Обычная история. Всегда так.

— Вот именно. Раньше было не так часто.. Иногда я думаю... Вдруг что-то нарушено? И они перестанут ходить? Или я приеду, а тебя не будет?

— Ты знаешь, что этого не может быть.

Хим поворачивает ключ и открывает дверь на перрон. Знакомый свист подъезжающего состава. Щека Хима, теплая и сухая, быстро скользит по ее, холодной.

— Люблю. Приезжай быстрее.

Лена проходит в вагон, место у окна слева. Хим уже поднимается по переходу, спешит на автобус. Поезд трогается. Лена достает мобильный и включает музыку. «Стоголовые близнецы» поют, что устроили вечеринку и позвали шумных гостей. Они хотели, чтобы всем было весело, иначе это не будет похоже на них. «Нам всем надо немного постараться, поют они, чтобы вещи встали на свои места, но продолжали кружиться. Кружиться, поют они, пронзительной новизной, даже стоя на одном месте, в магазине, поют они, похожем на музей, в городе, похожем на рай. Рай, который они живут, поют они».