Алина Костриченко. Откровенный рассказ странницы

Алина Костриченко родилась в Старом Осколе Белгородской области, росла в Воронеже, а живет в Москве. По образованию филолог и фольклорист, преподаватель русского, старославянского и македонского языков, в данный момент — директор детских мастерских Creative Writing School. Публиковалась в сборнике «Пашня 2» и в «Независимой газете».

Текст публикуется в авторской редакции.


Откровенный рассказ странницы

— Ой, ну вот! — я огорченно вздыхаю, неловким движением опрокинув полбокала красного анжуйского на кофейный столик. Мы сидим на балконе, смотрим на воды Ла-Манша, акварельный ультрамарин нормандского неба постепенно сгущается, а влажный соленый апрельский ветер заставляет глубже закутаться в плед. Антон протягивает мне пачку бумажных платочков и наливает еще вина, я вытираю лужицу и замечаю марку салфеток:

— О, «Клинекс»! У меня с ними связан один личный инсайт!

— Инсайт с носовыми платками? Интересно, интересно, давай рассказывай!

У Антона сияют глаза, он с наслаждением курит, смакует вино. Кажется, что ему нет особого дела до моих слов. Антон — известный акварелист средних лет и творческой внешности, несколько лет назад я побывала на его мастер-классе. Рисунки его прекрасной юной жены, с которой он жил в этой нормандской приморской глуши, я тоже давно собирала в отдельную папочку — на следующий день, гуляя по деревне, я узнавала дома с ее картинок. Судя по фотографиям в фейсбуке, они ждали ребенка.

Несколько месяцев назад я написала ему с просьбой устроить мне живописный мастер-класс, и он пригласил меня приехать порисовать прямо к ним домой. Это был очень крутой повод съездить во Францию! Час назад он встретил меня на остановке, привел в маленькую двухкомнатную квартирку, бодро завел к себе в спальню, широким жестом показал на красиво застеленную двуспальную кровать и торжественно заявил:

— Вот, располагайся. Спать придется со мной!

— А у меня выбор есть?

— Конечно, нет, ты же к художнику приехала. Только не отмечайся нигде в фейсбуке, а то у меня проблемы будут, — он довольно потер руки и пошел варить рис.

— А где сейчас жена?

— В Париже.

Я очень хотела есть после целого дня в пути и поэтому очень не хотела скандала до ужина. За окном красиво садилось солнце. Автобусов из этой дыры до утра не предполагалось. Я достала телефон, подключилась к домашней сети, там уже разрывался от волнения вайбер: «Да доехала-то я нормально, но мне тут плохо, что мне делать, ко мне даже не пристают, меня просто ставят перед фактом! Куда я сейчас ночью денусь в этой деревне?» — мило улыбаясь, я положила себе рис с салатом и набрала это сообщение. Все! Теперь я в надежных руках, я тут одна, ты так далеко, но ты обязательно что-нибудь придумаешь! Можно спокойно ужинать, пить вино на балконе и тянуть время, стравливая ему первые попавшиеся веселые байки. Вино, кстати, было отличное, я такого никогда в жизни не пробовала: легкое, терпкое, ароматное. Франция! История, которая сейчас удачно всплыла в моей памяти благодаря платочкам, была эффектной. Я знала, что на неподготовленного слушателя она производит нужное впечатление.

— А, так вот, да! Когда я была юной и благочестивой отроковицей лет двенадцати, мне попалась одна книжка, «Откровенные рассказы странника духовному своему отцу». Там человек некий странствует по святым местам, в пути осваивая умное делание. Знаешь, что такое «умное делание»? Извини, мне пишут, секунду.

«Черт побери, ну ты и девушка-приключение! Не успел я от того негра отойти, а у тебя через час уже новое из огня да в полымя! Я уже смотрю тебе на эйрбиэнби, там несколько вариантов есть, всем написал, жду ответа. А ты уверена, что это не твоя судьба?»

«Да ты про каждого, кто ко мне клеится, так говоришь)) Вот скажи, на хрена мне такая судьба? То ли он привык общаться с женщинами с уровнем самоуважения, как у зубочистки, то ли ко мне лично так относится, но это зашквар! Если б он хоть просто клеить меня начал, это еще лезло бы хоть в какие-то ворота, а то он просто свято уверен, что я к нему приехала именно за этим!». «Так, одна тетка отказала, говорит, уже слишком поздно. А может, он гений камасутры, поэтому такой дерзкий?»

«Как жаль, что я этого так и не узнаю!»

«Ха-ха. Заметь, я честно пытаюсь не ревновать, но вот как тут не ревновать?»

«Разведись сначала, потом ревновать будешь».

— Все, извини, я снова тут. А, ну так вот, «умное делание», не слышал? Это такая практика раннехристианских подвижников-отшельников, непрестанная самодвижущаяся Иисусова молитва. Ты ее повторяешь непрестанно, сначала по четкам и сознательно, возвращая свой ум к ней каждый раз, когда понимаешь, что на что-то отвлекся, а потом она постепенно входит в твой мозг, как мантра, и начинает там совершаться самопроизвольно, без твоих сознательных усилий. Ты ешь, спишь, разговариваешь, а у тебя внутри такой метроном тикает: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго». Там это под ритм сердца и дыхания сначала надо подстраивать, а потом оно уже само. Я, когда выросла и йогой занялась, все это и там узнала, прям ничего нового! Ну и молитва эта именем Иисуса призвана очистить твой разум, войти в твое сердце, соединить тебя с Христом, остановить непрерывный поток мыслей в голове — сейчас я бы сказала, что это натуральная читта вритти ниродха, но тогда меня воспитывали только в одной религиозной системе и я совершенно не подозревала о широкой распространенности подобных практик.

— И что, ты прям вот в двенадцать лет и занялась этим умным деланием? Давай еще налью! — в голосе восторг и нетерпение, от которого я ежусь и слегка стервенею.

— Ну а то, самый для этого возраст! Не, спасибо, мне на сегодня хватит. Я тогда была очень сосредоточена на своем духовном развитии, не то что сейчас. Из меня сразу растили преподобную, минуя все промежуточные этапы. А там в книжке все шаги были подробно расписаны, все проблемы, все духовные препятствия, все ловушки ума. Но я решила, что несолидно такими вещами заниматься по беллетристике, хоть и духовной, и еще изучила весь посвященный этому пятый том «Добротолюбия», а это воооот такой фолиантище! Не знаю, что я там тогда поняла, но была очень собой довольна.

— И что, у тебя получилось? Затикал метроном?

— Еще бы не затикал, еще как затикал! Мозги детские чистые, пустые, критический разум еще спит — на что у этого странника год ушел, у меня за пару месяцев включилось.

— С ума сойти! И это мне рассказывает роскошная женщина, пьющая вино на моем балконе!— Антон ставит бокал, встает, подходит ко мне сзади и принимается нежно массировать шею и плечи. — Так а что с «клинексами»-то?

— Подожди, это было только пол-истории! Секундочку! — я выскальзываю из его рук, чтобы дотянуться до вибрирующего телефона, и уже не возвращаюсь на прежнее место. Он садится и нервно закуривает.

«Ну что, не ответил никто?» «Еще одна отказала, у тебя там пока все в порядке?»

«Нуу, не будет же он меня насиловать — он на голову ниже, не справится, но ночевать мне тут стремно. Хотя тут есть еще один диван».

«Продолжаю искать».

«Спасибо! Целую».

— Ну и вот, дальше прошло пару лет. Все это время в моей голове тикал метроном, и он мне уже начал порядком надоедать. Остановить его оказалось гораздо сложнее, чем запустить. Осознание, что он там тикает, настигало меня в самое неудобное место и время — когда я у одноклассниц втихаря смотрела взрослые фильмы, или под партой читала романчики всякие, которые домой не принесешь, или с мальчиками училась разговаривать (только разговаривать, заметь!). Вот стоишь ты на улице с одноклассниками, пиво пьешь из бутылки, волосы распустила впервые, а в голове «Господи, Иисусе Христе...» Неловко как-то, да и когнитивный диссонанс! Я тогда, как видишь, уже постепенно начала секуляризироваться: читать не только святых отцов, гулять не только по монастырям. Училась выходить на улицу без платка и в рубашке с коротким рукавом — по локоть! И без черных носков под босоножками. Когда я так вышла первый раз, мне казалось, что я голая и все на меня оборачиваются. Я уже на тот момент разрешила себе спать на матрасе и постельном белье, с подушкой и даже в ночной рубашке!

— О-па, а до этого ты как спала? — от постельной темы он еще больше оживился.

— Ну как-как, как древняя подвижница! На домотканом бабушкином коврике, на доске, и книжка под головой толстая. В обычной дневной одежде — юбке до пят, в платке, в мужской рубашке, в руках четки. Чтоб никакие соблазны не проникли в юную неопытную душу, чо. И так лет пять. Потом меня бабушка убедила, что стирать постельное белье гораздо легче, чем толстый ковер и одеяло, и это был разумный аргумент, я согласилась. А потом я вдруг осознала, какой это тактильный кайф: голой кожей касаться чистой простыни. Так и началось падение! Сам видишь, докуда докатилась. До Франции!

— Вот разденешься — увижу, — я и не заметила, как его плетеное кресло каким-то хитрым маневром вдруг оказалось рядом с моим.

— Сейчас опять скажешь, что у меня выбора нет?

— Нет, конечно!

— Ты меня перебил! А дальше мне попался сборник рассказов Сэлинджера про семейство Глассов, и я сразу почувствовала прям какое-то родство с ними! Там детей тоже растили экспериментаторы, старшие братья вбивали в младших все возможные религиозно-философские системы, и там один младший, Зуи, уже взрослый, жалуется сестре, что не может до сих пор проглотить еду, не прочитав перед этим «Четыре Великих Обета», один раз попытался — чуть не подавился устрицами. Я ооч хорошо его понимала, я тоже не могла ничего съесть без молитвы, еда поперек горла вставала. Хотелось стать свободной! Нет, не перестать молиться, тогда я еще до такого бунта не доросла, а иметь выбор и делать его сознательно, а не потому, что я не могу иначе! Чтобы вот «могу копать, а могу и не копать», а не «не могу не копать». Ну ты уже понял, что я всегда за то, чтобы был выбор.

— Да уж, я уже понял, что с тобой все непросто.

— А ты думаешь, зачем я все это тебе рассказываю? Выпендриваюсь, чо. Ну и вот, читаю я этот сборник, и там младшая из сестер, ей лет 20, Фрэнни, в 50-е годы, в Америке — для меня тогда это все равно что на Луне при мамонтах — читает русскую книжку «Рассказы странника» про человека, который путешествует по России и практикует постоянное повторение Иисусовой молитвы. Ну ты понял, ту самую. И Фрэнни увлекается и начинает заниматься тем же самым, чем и я за пару лет до этого. От духовного перенапряжения ее плющит по полной: экзистенциальный кризис, нервный срыв. И тут меня впервые накрывает осознанием того, как тесен наш мир, что мы с этой девушкой — вымышленной американским автором полсотни лет назад — стоим перед одними и теми же вопросами о смысле всего этого, о приятии и неприятии евангельского текста и фигуры самого Христа, она там много с братом об этом разговаривает, а мне и поговорить не с кем было, все вокруг сочли бы, что это у меня «искушение» от лукавого, и что весь «религиозный пакет» нужно принимать как есть, без рассуждений. И читаем мы с ней одни и те же книжки, вот это больше всего удивляло.

— Да, весело же ты жила в свои — сколько тебе на тот момент было? Четырнадцать?

— Да, и еще я им завидовала, что они много про что знают, а я только про православие. От их свободного плавания по цитатам и учителям у меня голова кружилась. Там этой Фрэнни ее брат Зуи объясняет, как на нее воздействует эта молитва, через чакральную систему, а я тогда вообще не понимала, о чем это они — «анахата», «аджна». Это завораживало. Ну и вот — пойнт всего моего рассказа: она там рыдала и сморкалась в платочки «клинекс». Меня так поразило, что люди пользуются ОДНОРАЗОВЫМИ платочками, которые не надо стирать! У меня тогда был гайморит, и это было моим ежедневным занятием: вручную стирать эти чертовы сопливые простыни. Поэтому я не только на сам факт обратила внимание, но и название запомнила. Но и на этом история не заканчивается, есть еще третья часть, короткая!

— Давай!

— Сейчас, секунду, отвечу!

«Одна тетка написала, готова тебя принять хоть сейчас, до нее тебе идти 13 минут, судя по карте, я уже забронировал, беги скорее!»

«Ого, ты крутой! Рыцарь-спаситель! Спасибо! Сейчас постараюсь побыстрее выйти»

— Да, вот, еще через пару лет в Воронеж завезли первые бумажные платочки! Я зашла в магазин за зубной пастой, а увидела эти маленькие пачки, взяла в руки — такие хорошенькие, мягкие, упругие, кусочек красивой жизни, сейчас смешно, а вспомни, как это в первый раз казалось тогда, в 90-е. Прочитала название — Kleenex — и вот тут меня накрыло прям совсем. Наши миры, разомкнувшись на сто лет, окончательно сомкнулись — для меня именно в тот момент. Мама считала, что это деньги на ветер, но я с тех пор не постирала ни одного платка: для меня это почему-то стало очень важным — таскать за собой эти маленькие гламурные пачки. Хотя я все еще ходила в юбках до пят даже в школу и все выходные проводила в монастыре, но мир уже изменился. И я.

— Да уж, история! — он пододвинулся совсем близко.

— А целоваться-то будем?

— Слушай, ну вообще-то я несвободна, да и ты тоже.

— Ну а кто узнает?

— Категорический императив узнает.

— Это еще кто?

— Ну там звездное небо над нами, нравственный закон внутри нас, вот эта вся фигня.

— Звездное небо, говоришь? Ой, подожди, мне жена звонит, тссс! Я выйду!

Антон ушел с телефоном в спальню, а я вернулась в зал, бросила взгляд на оригиналы тех самых хорошо знакомых мне ее рисунков — они висели над обеденным столом. Накинула куртку, тихо выкатила в коридор свой нераспакованный чемодан, написала прощальную смску: «Не хочу прерывать твой разговор, а мне пора идти: я поняла, что нам тут будет тесновато, счастливо, спасибо за ужин и вино,» — и выскользнула в темноту. Ненавижу ссориться, но вообще-то я ехала сюда именно рисовать. Не люблю, когда меня настолько превратно понимают.

Чемодан с грохотом ковылял по древним булыжникам. Хозяйка уже ждала меня на улице, вручила ключи и провела внутрь — мне пришлось наклониться при входе: дому лет триста на вид, в комнате — с низким потолком с толстыми черными балками, красными бархатными шторами и камином, со старинной резной мебелью и бутылкой вина («It’s for you, I thought you will come together, but you are alone...») в плетеной корзинке с салфеточкой — было очень уютно. На тумбочках по бокам огромной кровати с красным бархатным покрывалом на кружевных салфетках вокруг ажурных светильников лежали морские гребешки — мечта моего детства и по пачке носовых платочков Kleenex.

«Я уже на месте, я на свободе, ура! Ты совершенно невероятен! Звони, как только сможешь, надо обмыть мой побег!» — написала я и стала открывать вино.

«Ну вот, сбежала! Но ты же вернешься завтра на клубничку?» — в этот момент пришла смска от Антона, который только что, судя по всему, заметил мое исчезновение. Я предпочла не отвечать.

Иллюстрация на обложке: alpinabook.ru/blog

Дата публикации:
Категория: Опыты
Теги: Алина КостриченкоОткровенный рассказ странницы
Подборки:
0
0
9830
Закрытый клуб «Прочтения»
Комментарии доступны только авторизованным пользователям,
войдите или зарегистрируйтесь