Вечное сияние чистого разума

• Алексей Поляринов. Почти два килограмма слов. — М.: Индивидуум, 2019. — 278 с.

Алексей Поляринов продолжает называть свои книги «весовыми» категориями: сперва роман «Центр тяжести», теперь — вышедший в издательстве «Индивидуум» сборник эссе «Почти два килограмма слов». Название неслучайно отсылает читателя к самому, пожалуй, главному на данный момент труду автора — переводу «Бесконечной шутки» Дэвида Фостера Уоллеса, выполненному совместно с Сергеем Карповым. Можно было бы сказать, что выход этой книги на волне внезапной популярности Уоллеса в России закономерен, но это не совсем так. Скорее, дело в самом Поляринове, вышедшем за рамки блогерской деятельности: книжный обозреватель, переводчик, писатель, теперь вот — эссеист.

Каждый раз, когда выходит сборник эссе какого-нибудь критика или писателя, читатели реагируют одинаково — мол, мы все это уже видели в вашем «ЖЖ» или в журнальных колонках. Однако понятно — таких единицы, аудитория ими не ограничивается, а заинтересованных в зарубежной литературе двадцатого века — не в пример больше, однако уже традиционно можно заметить: действительно, по большей части эти эссе не новы и публиковались то тут, то там — на «Горьком», «Афише», «Дистопии» и, конечно, непосредственно в соцсетях Поляринова. Автор рассказывает свои истории для всех, и немаловажно, что эти тексты, ранее раскиданные по просторам интернета, оказались собраны наконец под одной обложкой. Они разные по настроению — едва ли не заметно, что одни эссе написаны человеком грустящим, другие — забавляющимся, третьи — язвительно-саркастичным. Не все герои здесь — любимцы: чего стоит глава «Айн Рэнд: ампутация самоиронии» или разбор творчества Иэна Макьюэна (в свое время вызвавший бурю негодования в Facebook):

Книги Макьюэна написаны настолько аккуратно, что их надо бы поместить в палату мер и весов с табличкой «образцовый среднестатистический роман с трехактной структурой». Серьезно, любой из них (кроме, пожалуй, «Солнечной») можно легко разметить, найти завязку-кульминацию-развязку, в каждом из них есть «побуждающее событие» и некое препятствие, которое протагонист должен преодолеть, «прожить». <...> Похоже, на литературных курсах Макьюэна так сильно ушибли теорией, что сам он теперь каждый раз подсознательно воспроизводит один и тот же нарратив, и все его романы — идеальные учебники для начинающих писателей и сценаристов, на их примере очень удобно объяснять азы сторителлинга ученикам на курсах.

Взращенный на учебниках из серии «как написать бестселлер» писатель противопоставлен тому, кто пытается расписать ручку и случайно создает великий американский (или любой другой) роман, старательный зубрила-отличник против одаренного гения, унылое занудство против самоиронии — Поляринов выстраивает эти оппозиции, давая понять, что первые всегда проигрывают вторым. В одном из интервью он отмечает: «Писатели делятся на два типа — те, что умеют гнать через слова электричество, и все остальные». Речь в «Почти двух килограммах слов» в основном про первую категорию — и стоит понимать, что выборка авторов здесь сугубо индивидуальная, но, пусть и условно, все же отражающая литературный процесс XX века. Так обычно и бывает, когда личность рассказчика слишком яркая, чтобы остаться незамеченной. В этом кроется очередная ловушка подобных книг — на вопрос, почему в сборнике не нашлось места великому писателю N, последует очевидный ответ: потому что у автора другая оптика, с помощью которой он обозревает бескрайние прерии на карте ландшафта англоязычной литературы. Прежде всего, в «Почти двух килограммах слов» собраны те темы, о которых хочет поговорить сам Поляринов, прочитавший ради создания одного небольшого материала отдельную биографическую книгу и все найденные интервью и статьи. Собственно, так он и начинал свою «карьеру» рецензента — читал все, что попадается под руку сначала на «Афише», после в The Guardian, The New Yorker и прочих крупных изданиях, пишущих о книгах.

При этом упрощением было бы считать тексты Поляринова просто рецензиями, они, по сути, еще со времен его «ЖЖ» были, помимо прочего, размышлением на тему, приправленным то меткой шуткой, то едва ли не лирическим отступлением о чем-то почти личном. Помимо того, что тексты эти, разумеется, о литературе вообще и о писателях в частности, важно заметить и другое: они неизбежно и про самого автора, они отражают его, как зеркало. Здесь даже нашумевшая в интернете страница, предваряющая эссе о Чарли Кауфмане и полностью состоящая из ругательных слов из трех букв, отсылает к одной из англоязычных обложек «Бесконечной шутки» Дэвида Фостера Уоллеса — все переплетено у Поляринова, отсылки к творчеству одного автора красной нитью проходят через заметки о другом. Впрочем, они связаны между собой и сами по себе — каждый из них оставил засечку «тут был я» на древе мировой литературы. Каждый из них был особенным, аномалией, изменившей спокойное течение литературного процесса. Одни прожили очень странную, будто и не свою, жизнь. Другие и вовсе не хотели жить, хотя, казалось бы, ничего не предвещало. Третьи безо всяких экстрасенсорных способностей предугадывали различные мировые события. Четвертые были пришельцами из других стран, но писали на английском языке и добились всемирной славы (и даже Нобелевской премии).

Одна из самых, пожалуй, важных тем сборника — проработка травм. Действительно хочется увидеть какое-то отдельное глобальное исследование, ей посвященное, но на русском языке такого еще не появлялось. Поляринов сравнивает, как искусство изучает трагедию у условных «нас» и у «них». Две знаковые трагедии для России — захват заложников на мюзикле «Норд-Ост» и террористический акт в Беслане — практически не отмечены в искусстве: об этом нет документальных книг и художественных романов, об этом не снято фильмов, не написано песен. Последствия этого информационного вакуума катастрофичны сами по себе — традиционное уже «народ, не знающий своего прошлого, не имеет будущего» неутешительно читается между строк, Поляринов же подчеркивает:

Про наше поколение, миллениалов, про тех, кто моложе тридцати, сегодня много пишут. Пишут, что прогресс сделал нас инфантильными, что изменился быт, изменилось отношение ко времени как таковому. И главное — что мы боимся ответственности. Раньше я думал, что все это — такое преувеличение, что каждое новое поколение всегда подвергается подобной критике. Но пока я читал о Беслане и «Норд-Осте», я понял, что уже заканчиваются десятые годы, а мы еще даже не начали осваивать нулевые, ни я, ни мои сверстники, — мы ни черта не знаем о времени, в котором жили; оно не освоено, не осмыслено — у нас нет точек входа в это время.

Чтобы быть на вершине литературного Олимпа, нужно быть особенным. Возможно, пока рано утверждать, что «Почти два килограмма слов» написал человек-аномалия, умеющий сделать энергетически заряженным любой свой текст, один из переводчиков бесконечно длинного романа, за который больше никто и браться не хотел, писатель, попавший в — пока что длинные — списки литературных премий этого года. Время покажет, но уже можно сказать наверняка — эти килограммы слов останутся в истории русской литературы совершенно точно.