— Если про жанр, есть идея про то, как его можно обозначить для твоего романа?
Елена Исаева придумала мне название жанра – «псевдовербатим». Такой парадоксальный фикшн-док. Мне кажется, довольно точно. Естественно, текст шел сам, без моих размышлений, новый это жанр или не новый. И конечно, всю речь персонажей я придумал и где-то сознательно утрировал: я, например, не встречал ни разу человека, который говорил бы как Алексей, мой главный герой.
— Чувство юмора — это врожденное или приобретенное?
— Ну, наверное, это лучше спрашивать не у меня, а у людей, у которых это чувство есть…
Если же про меня, то весной 2018 года, когда я начал роман, мне было 32 года, и что-то как-то я от себя устал. Я сам себя бесил, мне было самим с собой скучно. Ужасное, незнакомое мне раньше ощущение.
Когда текст пошел, я понял, что получаю кайф. Всю толпу ментальных тараканов, которые вытоптали мои мозги, я этим текстом прогнал к чертям. Это было такое ритуальное сожжение. Но весь юмор романа начинался с самоиронии, шутки-самосмейки.
— Как появляются персонажи? Это наблюдение за реальными прототипами или все же явление внутренней фантазии?
— Сначала я придумал Алексея, главного героя. Посмотрел на него и увидел, что он мне нравится. Когда я понял, что здесь есть что-то симпатичное, пришла Наташа. У героя же должна быть девушка — вот она и появилась. И в свою очередь, привела Настю. Зачем Настя появилась, я уже не очень понял, но принял ее. Вот Настя — образ собирательный, но вполне реальный. Я учился на филфаке, девушек-филологов я перевидал очень много, так что то, как они строят предложения и даже как они думают, я представляю себе достаточно отчетливо.
А дальше они уже приводили тех героев, которые составили круги каждого из трех.
Отдельное мое удовольствие — наблюдать за письменной речью, языком мессенджеров. Меня как обывателя, «пользователя» — этот язык ужасает, а как человека, пытающегося работать с языком — изумляет и забавляет. Все, что сегодня звучит для образованного человека дико, через 30–50 лет станет нормой. Язык всегда развивается, как хочет, и нас не спрашивает. Это умная знаковая система в голове у большого количества людей. Мне нравится играть с языком. Я знаю, как правильно, поэтому мне интересно, как неправильно.
— Почему ты вывел классический хеппи-энд, — когда героиня справляется с зависимостью от наркотиков, а плохой дядя умирает? Не было опасений, что это не будет соответствовать духу времени, требующему, чтобы тексты в большинстве своем избегали счастливых окончаний?
— Сначала у меня был проработан другой финал, намного более драматический и сложный. Но задумка автора не всегда нравится персонажам, поэтому, когда я понял, что все идет к другому финалу, я решил, что именно так и нужно.
— Сколько ты писал «Стрим»?
— Я точно помню: первая страница появилась 11 апреля 2018 года. То есть два года и десять месяцев. С перерывами, конечно, но более-менее стабильно работал все это время.
— Из всевозможных литературных объединений и школ где ты участвовал?
— Участвую с большой любовью в студии «Коровий брод» Елены Исаевой. Состою в клубе Оли Брейнингер «Коллоквиум». Кстати, я впервые в этом марте побывал на «Липках», ровно когда закончил роман.
— Что это дало в работе над текстом и как повлияло на его качество?
— Текст шел из меня, конечно. Но в целом абсолютно все полезно. Мой девиз звучит очень просто: все в жизни – это повод к общению. Все эти объединения — прежде всего общение. Ты подзаряжаешься, вдохновляешься средой и продолжаешь работать. Они не заменяют и не замещают, они просто поддерживают и дают настрой.
— У тебя отличные маркеры эпохи в тексте. Коронавирус когда-нибудь закончится или так и будем волнами теперь закрывать-открывать все?
— Люди и моя интуиция мне говорят, что, действительно, мир никогда не будет прежним. Я с упорством идиота, достойным лучшего применения, продолжаю с этим не соглашаться. Я даже в романе этот вирус поставил как бы сбоку. Я выписал идею того, что эта вся история, вся эта глобальная нелепость — она пришла и ушла. Накопилась в мире большая масса изменений, которые вылились в пандемию. Чтобы это отразить и осмыслить в литературе, нужен, наверное, новый Толстой. Хотя мы еще старого-то не до конца прочитали. Но и «Война и мир» — как отвечает на вопрос о том, почему народы Запада пошли убивать другие народы? Просто потому, что они взяли и пошли, никаких других объяснений он не дает. Вот и с пандемией также. Просто пришла.
— Локдаун, кстати, у тебя лично как прошел? Продуктивно?
— Прекрасно. Один из счастливых периодов жизни. Мы с Романом Самгиным, театральным и кинорежиссером, как раз засели писать сериал «Руммейт», и писали его по «Зуму» всю весну, с очень четким для творческих людей расписанием. Каждый день, как на работу, в 10:30. Ну, максимум в 10:45. Но действительно каждый день. Что еще? Я катался на самокате, худел… И получилось провести это время спокойно и продуктивно.
— Что за сериал? Он вышел уже?
Да, «Руммейт» можно посмотреть на more.tv или на том же «Ютубе». Прекрасный сериал, я не как сценарист говорю, а просто как зритель режиссера Анны Яновской. Восемь серий по тридцать минут. Это был потрясающий опыт. Счастье, сравнимое с авторством хорошего романа. Мне было классно работать с Романом Самгиным, мы дополняли друг друга. Я был на съемках и видел, как делается кино, это отдельное счастье.
Я роман «Стрим» очень люблю, он мне много всего дал. В том числе вот этот опыт работы сценаристом. У Елены Исаевой есть такой проект — «Театр автора». Собираются вместе писатели и актеры, а Елена Валентиновна их соединяет, эти два мира. Вот мой отрывок из «Стрима» про Баймураза, Таймурата и Нину попал к актрисе Анне Яновской. Она так прочла его со сцены, что я просто ухохатывался. И вот после она ко мне подошла и сказала, что хочет какой-то такой сериал снять. Но в сериале, как и в романе, в итоге эта «таджикская», поэтическая сюжетная веточка оказалось боковой. Да, там все герои новые, но атмосфера, ирония и самоирония, теплота и доброта – это, наверное, из моего романа тоже. Хотя в основном из Романа (Самгина).
— Есть ли в целом понятие «литературной тусовки» сегодня? Что это дает писателям?
— Для меня? Мы очень приятельствуем с ребятами из студии, мы встречаемся в МГТУ им. Баумана, потом идем ко мне, много разговариваем, студия всегда продолжается после студии. Но это, скорее, человеческая история, не профессиональная.
— Какое время суток у тебя самое продуктивное для работы?
— Я всегда считал, что ночь. Потом однажды я попробовал работать с утра, и это был кайф. Очень интересно наблюдать за собственными изменениями – я почти весь роман писал утром. Но вот финал все равно снова писал ночью. Морозы за окном, ясное черное небо со звездами, две лампы отражаются друг в друге, в голове песня «Дом стоит, свет горит, из окна видна даль, так откуда взялась печаль…» А потом вышел новый альбом Земфиры, где был оммаж этой песне.
— И как тебе ее последний альбом «Бордерлайн»?
— Я на Земфире вырос, это был 1999-й год, мне было 13 лет, я ходил и собирал деньги на ее альбом. Но во время «Жить в твоей голове» уже из меня что-то ушло, что соединяло меня с этой музыкой. А вот этого последнего, нового альбома сейчас я очень боялся, и, как оказалось, не зря. Это все та же Земфира, очень крутые работа и музыка, но уже не цепляет. Разошлись мы каким-то образом. Очень надеюсь, что когда-нибудь снова сойдемся.
войдите или зарегистрируйтесь