Гузель Яхина: «Я человек не сказанного, а написанного слова»

К чему приводит неравная борьба фольклора и идеологии и как в одном человеке уживаются татарское воспитание и немецкая ментальность? Лауреат премий «Большая книга» и «Ясная поляна» Гузель Яхина рассказала о сценах, не вошедших в роман «Дети мои», впечатлениях от съемок «Зулейхи...» и о том, как экранизации влияют на историческую действительность.

— Вы проработали девять лет в маркетинге до того, как ушли, чтобы написать «Зулейху...». Как сфера работы отражается на творческом процессе и приобрели ли вы «профессиональную деформацию»?
— Маленькая поправка: не девять, а четырнадцать лет. Моя профессиональная деформация связана, скорее, не со сферой маркетинга, а с немецким опытом: я работала в немецкой компании, с немецкими коллегами, много ездила в Германию — там я ощущаю себя не дома, конечно, но и не в гостях. И что-то из немецкой ментальности переняла: очень серьезное отношение к работе, трудолюбие, ответственность.
— Каким был ваш первый писательский опыт — возможно, в детстве или юности? Пробовали когда-нибудь выражать мысли и чувства в поэтической форме?
— Пишу с семи лет. В детстве и юности писала очень много — и сказки, и детективы, и приключенческие истории, и философские сказки, и сценарии. Были и стихотворные опыты какие-то, но не самые удачные. Был опыт издания газет, работы редактором — классной «самописной» газеты, юношеской районной газеты. Затем был долгий перерыв, а после тридцати лет снова начала писать.
— Если бы вам предоставили доступ к ранее закрытым архивным материалам и историческим документам в одной из европейских стран, новая и новейшая история которой тесно связана с историей СССР, стали бы вы работать над еще одной книгой? Какая это может быть страна и почему?
— Мне интересно писать о Советском Союзе и России. Вряд ли я смогла бы написать что-то стоящее о другой стране — даже о Германии, которую чувствую лучше остальных. Когда я подбирала ключи к роману «Дети мои», то была мысль ввести линию героев, живущих в Германии 60-х. В то время в стране шло очень активное осмысление гитлеровского прошлого, поднялась новая волна общественного диалога — и среди прочего вышла пара статей, обвиняющих братьев Гримм в том, что они внесли свою лепту в формирование жестокости германской нации — через тексты собранных ими сказок. Не секрет, что германский фольклор активно использовался для пропаганды в Третьем Рейхе: выраженные в народных сказках исконные немецкие добродетели — преданность хозяину и делу, самоотверженность, отвага — прекрасно ложились в русло фашистской идеологии.
Кстати, в СССР, в Республике Немцев Поволжья, чуть ли не эти же самые народные сказки практически в это же самое время использовались для советской пропаганды. Вот такой получился интересный исторический казус. И я думала включить этот подсюжет в роман — рассказать о беззащитности фольклора перед лицом идеологии. И даже написала один эпизод: как в старинном университете города Бонн в начале 1960-х происходит заочный суд над братьями Гримм. Но эпизод не удался, увы, очень слабо все это получилось. Писать про другую страну — видимо, не умею. Ну или пока не умею.
— Волга в романе «Дети мои» становится одним из главных героев и символом жизни. Рыбьи и мышиные лица людей, которыми владеет страх, Васька — сын Волги, Анче, родившаяся в тот же день, что и советская республика, — ключевые образы романа. Какие сцены будущего произведения были ориентирами при написании?
— Волга в романе — символ, скорее, даже не жизни, а истории. Большой истории, которая происходит рядом, в непосредственной близости от героя. Ему кажется, что можно убежать от реальности, спрятаться от нее на далеком хуторе, укрыть там своих детей. Однако, рано или поздно придется этот хутор покинуть — выйти в реальность, окунуться в нее, дойти до самого дна — придется стать частью истории своей страны. Ровно это происходит с учителем Бахом в последней главе: он становится частью истории своей страны, Советской России. Кстати, если вы внимательно посмотрите на обложку, то поймете: изображен на ней как раз эпизод из последней главы — поход Баха по Волге, вернее, сквозь Волгу.
Это путешествие по волжскому дну было придумано давно и действительно стало одним из ориентиров при написании романа. А сама идея романа пришла вместе с другой сценой — изначально я хотела сделать ее финальной: буранным зимним утром 1946 года по казахской степи дети идут в школу, расположенную в хлипком домике на отшибе аула. В школе их встречает учитель — молодой мужчина, киргиз по национальности, выросший приемным сыном в семье немцев Поволжья, прошедший всю войну, а теперь преподающий немецкий в школе. Учитель ставит замерзшим детям пластинку с немецкими стихами и размышляет о том, что великие стихи Гете словно рассказывают, что происходит в этот самый момент с ним самим, в заснеженной степи... От этой финальной сцены и стало бы разворачиваться романное действие — назад по шкале времени. В итоге сцена в роман не вошла — но вошел киргизский приемыш Васька, который вырастает в семье главного героя и после войны становится учителем немецкого.
— Вы неоднократно говорили и писали о важности свободы в жизни каждого человека. А что есть свобода для вас лично?
— Главная свобода для меня — это писать, о чем хочу и как хочу. Пожалуй, я человек не сказанного, а написанного слова: в разговоре могу отмолчаться, уйти от дискуссии, а в письменном тексте — не могу. Для меня цена написанного слова неизмеримо выше цены произнесенного. Возможно, играет роль традиционное татарское воспитание: с детства строго-настрого приучена молчать, когда говорят взрослые, никогда не возражать им. Казалось бы, мне уже за сорок, давно пора перерасти все эти моменты — но не всегда получается.
— Как вы восприняли идею об экранизации романа «Зулейха открывает глаза» и почему не смогли принять участие в написании сценария?
— Весной 2016 года мы подписали договор с каналом «Россия» об экранизации романа — речь шла о восьмисерийном фильме. Мне предлагали самой написать сценарий, но я отказалась — не смогла бы резать собственную историю «по живому»: препарировать ее, разбить на восемь частей, тут пришить пару дополнительных сюжетный линий, тут отрезать ненужные эпизоды и вычистить диалоги... У телевизионного производства свои, довольно жесткие, правила и требования. Поэтому решила: пусть лучше написанием сценария занимаются профессионалы.
— Адаптация романов к экранной «жизни» зачастую проходит болезненно. С какими проблемами, на ваш взгляд, могли бы не справиться создатели сериала?
— Конечно, думала о тех сложностях, с которыми столкнутся авторы сценария и режиссер при переводе романа на язык кино. Главный вопрос и главная моя тревога: уважение к Большой истории. Не превратится ли роман в обычную любовную драму на фоне исторических событий? Не заслонит ли мелодрама трагедию раскулачивания, или «раскрестьянивания», как еще метко называли этот процесс историки? Надеюсь, что нет.
Следующий проблемный момент — язык. Роман написан на русском языке, с небольшим вкраплением татарской лексики. Читателю все понятно: сначала мир истории — это татарский мир, и герои говорят на татарском языке; а позже роман перестает быть национальным, этнографическое постепенно сходит на нет, появляется много персонажей самых разных национальностей — и герои уже говорят по-русски. А как решить эту проблему в сериале? Снять первые пару серий на татарском и заставить зрителя вчитываться в субтитры? Не самое удобное решение, пожалуй. В большом кино это было бы возможно, но не на телевидении. Как же передать эту «татарскость» в первой части? Как выстроить этот контраст миров — национального и интернационального — чтобы полнее показать метаморфозу героини?
Далее — соотношение визуального и разговорного. Я старалась строить историю о Зулейхе так, чтобы многие смыслы передавались через образы, через визуальные решения, и диалогов в книге не так много, они довольно короткие. А телевидение требует как раз противоположного: сериал — разговорный жанр, персонажи должны много говорить. Как найти правильное соотношение диалогов и образов в фильме? Это важный момент. Он напрямую влияет на восприятие истории зрителем: большое количество разговоров персонажей несколько снижает уровень истории, а яркая образность, наоборот, приподымает, наполняет мифологичностью.
— В предыдущих интервью вы упоминали о своем намерении поехать на съемки «Зулейхи...». Удалось ли это и какими были первые впечатления от увиденного?
— В августе стартовали съемки сериала, а в сентябре я с оказией приехала в Лаишевский район Татарстана: там, на берегу Камского моря — то есть в месте встречи Камы и Волги, где образуется красивейший водный разлив, — вырос «сибирский» поселок Семрук (такая вот магия кино: Сибирь снимают под Казанью, а татарскую деревню будут снимать в Пермском крае, в самом Татарстане не нашлось подходящей бедной деревеньки). Походила по Семруку, заглянула в комендатуру, в лазарет, в школу, посмотрела на актеров в гриме... Сложно пока что-то определенное сказать о впечатлениях. Конечно, это не очень похоже на реальность: к примеру, в жизни такие поселки строились из неокоренных бревен, а в фильме строения будут из пиленого леса. Но судить декорации по законам реальной жизни нельзя: кинопространство существует по своим правилам. Главное — как все это будет жить в кадре. И как будет вписываться в контекст всего фильма. Так что — посмотрим.
— Совсем недавно стало известно о том, что вторую вашу книгу — «Дети мои» — собирается экранизировать Алексей Учитель...
— Он предложил экранизировать роман «Дети мои» — и я с радостью согласилась, сразу же. Очень люблю его фильмы «Край» и «Космос как предчувствие». К тому же Алексей Ефимович много работает с немецкими актерами, с немецкой темой. Мы говорили о том, что экранизация могла бы быть совместным производством России и Германии, что немцев Поволжья могли бы сыграть немецкие актеры. Это было бы правильно, по-моему. Возможно, эта история будет интересна и в Германии; по крайней мере, немецкий перевод романа уже готовится и осенью следующего года выйдет в издательстве «Aufbau». Как и в случае с первым романом, я не буду сама писать сценарий. Так что сценарист пока еще не определен, и сроков каких-то конкретных у этого проекта нет.

Фото на обложке: yakhina.info/pressoffice