Нас ****, а мы не крепчаем

• Владимир Сорокин. De feminis. — М.: Издательство АСТ : CORPUS, 2022. — 256 с.

Виктор Пелевин, чьи книги традиционно выходят в августе, в 2022-м выбился из графика, уступив месяц главному «конкуренту» — Владимиру Сорокину со сборником «De feminis». Это девять рассказов о женщинах, которые, как сообщает аннотация, оказываются «в обстоятельствах, враждебных женской природе». Не все тексты новые: «Татарский малинник» уже публиковали на «Москвиче»; «Гамбит вепря» — на «Снобе», а «Золотое XXX» — расширенная версия «Поэтов» из книжки «Белый квадрат».

Впрочем, под одной обложкой их еще не издавали. Да и не так часто у Сорокина выходили сборники рассказов, объединенных одной темой. Кроме «Пира», в котором автор осмыслял еду во всех ее проявлениях и состояниях, таких, в общем-то, и не было. Та книга — кристаллизованный Сорокин зрелого периода. Достаточно мастеровитый, чтобы впечатлять стилем; достаточно дерзкий, чтобы удивлять изощренными перверсиями; достаточно изобретательный и свежий, чтобы не утомлять одним и тем же.

С раскрытием гастрономической темы сборник справлялся блестяще. От знаменитой «Насти» до «Сахарного воскресения», где «маковый рулет спальни» и «суповая кастрюля подъезда», — Сорокин писал о пище, как никто другой, рассматривал ее с самых разных сторон, через нее говорил и о России, и о литературе.

В отличие от Виктора Пелевина, Сорокин первые двадцать лет XXI века особенно не стремился запечатлеть действительность, окружавшую его. Нет, какие-то сдвиги в языковой или политической парадигме он фиксировал, но больше занимался визионерством. Сорокин не гнался за общественной мыслью, не удовлетворял социальные запросы, а ловил едва намечавшиеся тенденции и развивал их в прозе, доводя до абсурда. Поэтому «День опричника» и «Теллурия» сейчас более злободневны, чем в годы выхода.

Но, кажется, что «De feminis» не предстоит дозреть. Как и «Доктор Гарин», это не типичная для Сорокина попытка высказаться о современности. Если в прошлогоднем романе он подтрунивал над политиками, превращая их в говорящие задницы, то в новом сборнике касается феминизма. Но вот какая штука: к «обстоятельствам, враждебным женской природе», писатель подходит ровно так же, как к еде в «Пире». А ведь это тема куда более сложная.

Сначала был подан мозг Валерии. Фарфоровое блюдо с обжаренными в кукурузной муке пластинами мозга поставили на стол, слуга сбрызнул их лимоном и слегка покрутил над ними деревянной перечной мельницей. Другой слуга традиционно наполнил хрустальную рюмку Президента украинской перцовой водкой. Президент подцепил золотой вилкой пластину мозга, положил на слегка поджаренный ржаной хлеб, выпил рюмку перцовки, произнёс: «Хой!» — и захрустел хлебом с мозгом, переведя взгляд за окно.

«Женский вопрос» по Сорокину решается исключительно через страдания и травмы. Алина из «Татарского малинника» становится успешной художницей только потому, что в детстве увидела изнасилование. Ирма из «Жука» влюбляется в своего насильника. Виктория из «Золотого ХХХ» зашивает гениталии, чтобы написать великий роман, потому что «метафизическая проза и женственность несовместны». Роман, кстати, она все-таки создает — «Войну и мир», где добрая часть эпитетов заменена на «чудовищный». Любовник Виктории, ознакомившись с произведением, произносит лишь одно слово — «огромное».

Из самого «De feminis», однако, огромного не получается — сразу по нескольким причинам. Сорокин упорно игнорирует, что пишут женщины о себе сейчас. «Enfant terrible русской литературы», как называли Сорокина когда-то, теперь врывается в актуальный дискурс со старыми шуточками и консервативными взглядами. Женщины из его рассказов — забитые, травмированные и озлобленные, зависимые, не способные ни любить, ни творить без (пагубного) мужского влияния. Так, главная героиня «Вакцины Моник» во сне мстит всем мужикам, которых встречала, а Виктория из «Золотого ХХХ» подписывает «Чудовищную войну и чудовищный мир» не своим именем, а «Виктором Львовым».

Кутузов чудовищно не понимал того, что значили чудовищная Европа, чудовищное равновесие, чудовищный Наполеон... Чудовищному представителю чудовищной народной войны ничего не оставалось, кроме чудовищной смерти. И он чудовищно умер.

Справедливости ради, Сорокин никогда не создавал «живых» персонажей, вызывающих у читателя симпатию или сочувствие. Герои почти всех его текстов — это такие тряпичные куколки, которых автор легко пускает в расход ради иллюстрации очередного тезиса о пути России, языке и литературе. В «De feminis» тоже невозможно не углядеть рассуждения на эти вечные для автора темы. Судьбу каждой из женщин сборника можно воспринять как метафору того, что происходит с Россией. Но даже так Сорокину нечего сказать — много кто прежде, в том числе он сам, уже иронизировал над фразой «нас ****, а мы крепчаем». В той же «Теллурии», например.

Консерватизм Сорокина проявляется не только во взглядах — которые, на самом деле, не возмущают и не удивляют, — но и в том, как эти взгляды транслируются. В «De feminis» нет почти ничего, к чему читатель, знакомый с текстами автора, был бы не готов. «Татарский малинник» начинается сценой, отсылающей к рассказу «Кисет» из сборника «Первый субботник» (1992); «Странная история» выполнена в формате диалога, как «Очередь» (1983); «Гамбит вепря» завершается поеданием девочки, как и «Настя»; в «Золотом ХХХ» герои общаются строчками из стихов, как в «Норме» (1983).

Лицо Бориса вмиг окаменело:

— Вооруженный зреньем узких ос, сосущих ось земную, ось земную...

— Я чую всё, с чем свидеться пришлось, и вспоминаю наизусть и всуе.

Борис замолчал. Но ненадолго:

— Что сердце? Лань. А ты стрелок, царевна. Но мне не пасть от полудетских рук...

Она продолжила с выпускаемым дымом:

— И промахнувшись, горестно и гневно ты опускаешь неискусный лук.

Из всех текстов в «De feminis» сколь-нибудь оригинальный лишь «Сугроб» — практически боди-хоррор о любви советской студентки и слависта из США. Метаморфозы были у Сорокина и раньше, но здесь они так иррациональны и в то же время так ловко вписаны в обыденность, что становится не по себе.

Выступая в мае этого года в Цюрихе, Сорокин сказал, что пишет прежде всего для самого себя и себя же старается удивить в первую очередь. Но то, что было провокационным в начале нулевых — кал, каннибализм, насилие, нарочито грубая деконструкция классики, — сегодня в лучшем случае не вызывает ровно никаких эмоций, а в худшем утомляет. Концептуалист Сорокин так долго бунтовал против литературных традиций, что сам в некоторой степени стал литературной традицией, против которой впору бунтовать.

Поэтому, пропуская «De feminis», читатель ничего не теряет — это «старый добрый Сорокин» со всем вытекающим. А «старый добрый Сорокин» в 2022-м уже не шокирует и не впечатляет.