Не ешь, не молись, но люби

• Марион Пошманн. Сосновые острова / пер. с англ. А. Кукес. — М.: Манн, Иванов и Фербер, 2021. — 192 с.

Гильберт Сильвестр — немец, педант, кабинетный ученый, пишущий диссертацию о бороде в мировой культуре. Гильберт Сильвестр сыт своей жизнью по горло. Однажды он видит сон о том, как Матильда, жена, изменяет ему. Герой не выдерживает и покупает билет на самолет. Несчастный и растерянный, он летит в Японию.

В этот момент Гильберт напоминает главного героя «Лишь» Эндрю Шона Грира — личный кризис делает его ранимым, а инфантильная вера в чудеса гонит прочь из дома, подальше от рутины. Кажется, путешествие — то единственное, что может вернуть существованию смысл. Правда впоследствии первая читательская ассоциация — «Ешь, молись, люби» — только для белого мужчины среднего возраста — оборачивается чем-то совсем иным.

Итак, несчастный профессор сбежал за тридевять земель из-за ночного кошмара. Завязка истории мечется между драмой и комедией, но немецкая писательница и поэтесса Марион Пошманн нарочно снимает возникшее напряжение. Она помещает в текст все штампы, которые только можно придумать про Страну восходящего солнца. От многолюдного метро Токио до театра кабуки, от бесконечного пития зеленого чая до хайку и хокку, от скоростных поездов до открыточных видов Фудзиямы, от обеда в коробочках бенто до Фукусимы-1. Фамилия второго ключевого персонажа, которого Гильберт скоро встретит — Тамагочи. Хорошо, хоть зовут его Йоса, а не Сузуки или Сашими.

Смакуя популярные символы Японии, Пошманн погружает читателя в мир поэзии и правил написания хайку, редких черных сосен и цветущей сакуры. Штампы и клише она использует как декорации в театре — чтобы крупными мазками передать настроение и атмосферу, быстро перенести читателя в знакомый по книгам и фильмам восточный сеттинг. А еще с их помощью она показывает разницу двух культур.

Никто и не попрощался. Уехали и уехали, никому нет дела, занесло человека на край света — пусть делает там что угодно. Там, в Германии, вообще понимают ли разницу между Токио и областью? Разницу между главными островами Японского архипелага и скоплением крошечных островков, разбросанных по отдаленным бухтам этих главных островов, разницу между целым и частицами? Если смотреть из Германии, то сложно назвать поездку из Токио в регион путешествием, все равно что никуда и не передвигался. Это маленькое путешествие внутри большого — с немецкой точки зрения, весьма сомнительного.

Но особенно важна для Пошманн еще одна национальная особенность японцев, такая же растиражированная, как кимоно и складной веер, только очень страшная — тяга к самоубийству. Культура суицида, берущая начало еще в самурайской традиции, укоренилась сегодня в среде загнанных работой «белых воротничков». В Японии существуют путеводители по местам, в которых лучше всего сводить счеты с жизнью — там, например, отмечен печально известный лес Аокигахара, в котором лесники ежегодно находят от семидесяти до ста тел. А кто желает покончить с собой эффектно — бросается в жерло вулкана Михара на острове Идзуосима.

Несмотря на трудности в личной жизни, Гильберт Сильвестр не думает о суициде. Зато он выдергивает из под колес поезда того самого Йосу Тамагочи, молодого японца — юный студент собирался свести счеты с жизнью из-за страха перед экзаменами. Объединившись, Гильберт и Йоса отправляются в странное, ничем не обусловленное путешествие по пути Басё, описанное в его книге «По тропинкам севера». Только не подумайте, что интеллектуал Гильберт так хорошо разбирается в японских классиках, он, как сам стыдливо признается, «в жизни посмотрел всего несколько японских фильмов и не может процитировать ни одного хайку». Поездка с Йосой лишь предлог, чтобы присматривать за ищущем любую удобную возможность убить себя японцем.

Их почти бессловесное из-за языкового барьера путешествие по Японии выливается в довольно комичную, но до мурашек трогательную историю о противостояния Востока и Запада, культуры и природы, всепоглощающей глобализации и самобытности отдаленных мест. Описанные Басё природные красоты оказываются закатаны в асфальт, а древнейшие достопримечательности полны вездесущих туристов.

Две женщины в красной походной одежде снимали двойное селфи при помощи селфи-палки. Гильберт не выносил этих палок. Своим студентам он их запретил, не только во время семестра, но и вообще. Кто хочет чему-то у него, Гильберта, научиться, объявил он в начале курса своих лекций, должен быть в состоянии вести достойную жизнь, хотя бы отчасти. Это означает, что придется исключить из обихода некоторые предметы.

Поначалу кажется, что проза Пошманн — это такой ни к чему не обязывающий коан¹, этюд западного человека на японскую тему. Но быстро понимаешь, что у текста есть второе дно. Окруженный толпами людей, но абсолютно одинокий Йоса и вымотанный, разочарованный Гильберт олицетворяют собой разные стадии депрессии. Оба бродят по туманным японским островам, пытаясь — каждый — добраться до своей призрачной цели. Йоса, задавленный ожиданиями общества и потому апатичный, лишенный чувств, не ощущающий боли, выглядит фантастическим персонажем, живым мертвецом, ровно до тех пор, пока не вспоминаешь, что, согласно мировой статистике, самоубийство — одна из трех основных причин смерти среди людей в возрасте от 15 до 45 лет.

Он увидел себя поднимающимся по склону, подобно тому как крошечные фигурки на старинных свитках взбираются по горным тропам. Их едва видно среди камней, каменных масс, которые занимают все пространство; тоненький силуэт между двумя мощными мазками кистью, одного такого мазка хватило бы, чтобы полностью накрыть эту хрупкую линию, представляющую человека.

Из-за пандемии количество туристов с селфи-палками сократилось, а вот количество диагностированных клинических депрессий во всем мире драматически возросло. Забавная история про немца, умотавшего в Японию, коан о путешествии, поэзии, соснах и вымытых дождем островах, превращается в напоминание о демонах, прячущихся за вежливыми улыбками случайных прохожих и терзающих человека так, что он вынужден идти против инстинкта самосохранения.

---

1. Коан — короткая история, притча, зарисовка или диалог в традиции дзен-буддизма. Коан лишен логической подоплеки, понять его можно, скорее, интуитивно, поэтому учитель мог использовать коан, чтобы дать ученику импульс для размышления на пути к просветлению. Обычно у коана нет ни смысла, ни морали, ни правильного решения.