Звериные глаза ребенка

● Джой Уильямс. Подменыш / пер. с англ. Д. Шепелева. — М.: Лайвбук, 2020. — 384 с.

Перл с двухмесячным ребенком на руках сбежала от деспотичного мужа и его неприятных родственников, живущих на частном острове. У нее явные проблемы с алкоголем, она привыкла к бесцельному существованию, но ради сына впервые воспротивилась устоявшемуся порядку вещей. Увы, расчетливый супруг быстро находит беглянку, и вот они уже летят домой. В пути случается авиакатастрофа, муж погибает среди зловонных болот, а Перл остается в живых, но впадает в паранойю и не узнает сына. Кажется, его кто-то подменил. Впереди — возвращение к родственникам на злополучный остров, пограничное житие между алкогольным галлюцинозом и мифологическим ужасом, напряженное повествование о детях и родительстве.

Сюжет о подменыше, которого нечистая сила оставляет вместо украденного ребенка, пришел в литературу из европейского фольклора. К нему обращались и матерые классики, и наши современники — если перечислять всех поименно, получится список не короче гомеровских кораблей. Достаточно упомянуть Шекспира, Йейтса, Бальмонта, Сельму Лагерлёф — или Виктора Лаваля и Кита Донохью, чьи романы вышли совсем недавно.

В книге Джой Уильямс тоже присутствует элемент сказочного киднеппинга, но это лишь часть большой метафоры, связанной с фальсификацией человечности. Здесь, куда ни глянь, везде подмена: вместо крепкого супружества — дисфункциональная семья, нездоровое собственничество; вместо искренней заботы и сострадания — нелепые советы; а слова — пустышки, лишь отголоски смысла. Даже такая тонкая и ранимая материя, как детство, подвергается уродливому искажению: деверь главной героини проводит педагогический эксперимент и воспитывает дюжину ребятишек странными методами:

Томас занимался тем, что калечил умы других детей. У Мириам были четырехмесячные близнецы, Ашбел и Фрэнни, и Томас, вероятно, обрабатывал их, прямо в этот момент. Томас любил малышей. Он держал близнецов и говорил с ними на французском, на латыни. Говорил с ними об Утрилло, о рыцарях, о компасах. Томас любил малышей. Он любил детей. Когда они становились подростками, он отправлял их в школу-интернат и забывал о них.

<…>

Он собирает их много лет, всевозможных бродяжек и подкидышей, и обеспечивает им долгое и привольное детство, давая полную свободу. Томас поддерживает их фантазии. Томас прививает им светские манеры и интеллектуальный голод.

У Томаса достаточно денег, чтобы делать, что ему угодно, а угодно ему образовывать детей в соответствии со своими интересами.

В окружении сумасбродных богачей и потерянных юнцов Перл выглядит неприкаянным подростком в теле зрелой женщины, никудышной версией Холдена Колфилда — «она никогда не могла определиться, следует ей относить себя к детям или взрослым». Точно так же, как и протагонист «Над пропастью во ржи», героиня видит всю липовость «цивилизованного» общества и приглядывает за детворой в меру своих сил. Но Перл слишком истощена посттравматическим расстройством и пьянством, чтобы взять себя в руки и прокричать всем несправедливостям решительное «нет!». Ее попытка сбежать от супруга обернулась еще большей бедой, и вместо мечты о нормальной семье пришло смирение, растворенное в бесчисленных порциях выпивки.

Поэтому в рассказе героини так сложно отделить правду от галлюцинаций. Неспособность разобраться в увиденном лишь подпитывает чудовищ, и неважно, насколько они реальны. Властолюбивый деверь, подминающий все под себя, — олицетворение токсичного патриархата — не менее опасен, чем таинственная старуха — то ли ведьма, то ли бредовый мираж. Сын Перл с равной вероятностью может оказаться оборотнем-подменышем или несчастным ребенком, лишенным любви. А детская игра с фигурками зверей вдруг и вправду окажется частью зловещего ритуала. И раз человеческая мать не может позаботиться о детях, за дело возьмется Мать-Природа, возвращая ребенка в свое животное лоно. Трудно определить, где заканчиваются выкрутасы слабой психики и начинается фольклорный хоррор, — все ненадежно и двояко в этой мерцающей галлюцинаторной прозе.

В саду росли высокие розы, и Перл подозревала, что они ее недолюбливают. Один раз она прониклась уверенностью, что занавеску, колыхавшуюся у окна, послали убить ее. Сплошной депресняк, этот ее колеблющийся мир. Что бы она могла сказать ребенку? Какую надежду дать? Иногда она просыпалась ночью и видела пятьдесят птиц, мертвых, но застывших в живых позах, разбросанных по ее постели. Они поднимались со стоном и пропадали. Она потела. Она дрожала. Глаза ей застилали разные создания — скачущие, роющие, летящие, гнездящиеся. А любовь казалась ей королевством, из которого ее изгнали. Все эти вещи появлялись, словно струпья на ее душе, корка, закрывавшая ее душу от света.

Чтение романа напоминает вхождение в сумеречный лес измученного женского сознания, где логические связи подорваны отчаянием и материнские страхи разрастаются с невиданной силой. Иногда в это зыбкое повествование сквозь алкогольную дымку вклиниваются вещие сны, судьбы побочных персонажей, фрагменты сказок и мифов. И чем дальше двигается сюжет, тем ненадежней становится окружение. Американский реализм и потребительский вещизм первых глав к финалу книги растворится в полнейшем дионисийском безумии, и природа накажет отдалившегося от нее человека.

«Подменыш» Джой Уильямс из числа тех реанимированных произведений, которые были сначала унижены недальновидными критиками, но спустя энное количество лет их прочитали и осмыслили заново. В истории литературы подобное воскрешение не редкость: вспоминается «Стоунер», ставший бестселлером после пятидесятилетнего забвения, или «Человек, который любил детей» Кристины Стед — антипатриархальный роман, разгромленный в начале сороковых и получивший новое прочтение в XXI веке.

«Подменышу» в момент выхода тоже пришлось несладко.

Впервые опубликованный в 1978 году, он был тут же очернен негативным отзывом Анатоля Броярда, влиятельного обозревателя «Нью-Йорк таймс». Измерив аллегоричный, внежанровый роман с помощью простой линейки реализма, рецензент обругал запутанный сюжет и непонятные метафоры. В итоге огорченная Уильямс сосредоточилась на сочинении рассказов и продолжительное время сторонилась романной формы. Позже в одном из интервью она призналась, что конец семидесятых был апофеозом конформизма и тяжелым временем для писательниц, — мало кто захотел вникать в трагичный образ Перл, чье материнское чувство конфликтовало с депрессией и алкоголизмом. О «Подменыше» вспомнили лишь в 2008-м, когда благодаря стараниям Кейт Бернхаймер, основательницы журнала Fairy Tale Review, его издали небольшим тиражом в мягкой обложке, а в 2018 году роман вышел в крупном издательстве, собрал букет восторженных рецензией и наконец-то добрался до широкой аудитории.

К этому времени Уильямс уже давно стала важной фигурой в американской литературе — ее многочисленные новеллы изучают на курсах писательского мастерства, роман The Quick and the Dead номинировался на Пулитцеровскую премию, а среди известных поклонников ее прозы отметились постмодернисты Дон Делилло и Уильям Гэсс. Судя по всему, и без переиздания полузабытой книги талант писательницы не нуждался в подтверждении, но справедливость все-таки восторжествовала. Понадобилось сорок лет, чтобы критики увидели в главной героине жертву эгоистичного общества — надломленную тростинку, а не какую-то мутную пьянчужку.

По таким произведениям, как «Подменыш», хорошо диагностировать литературный дух современности — если читатели не отворачиваются от сложных, порой неоднозначных персонажей и готовы встать на сторону Другого, значит не в такое уж равнодушное время мы живем и человечность еще не вытеснена сомнительным суррогатом.

Дата публикации:
Категория: Рецензии
Теги: ЛайвбукВиктор АнисимовДжой УильямсПодменыш
Подборки:
1
1
7558
Закрытый клуб «Прочтения»
Комментарии доступны только авторизованным пользователям,
войдите или зарегистрируйтесь