Милая чувствительность!

• Полина Ермакова. Сентиментальные иконы Лоренса Стерна: «Сентиментальное путешествие по Франции и Италии» и визуальная культура Европы конца XVIII — середины XIX века. — СПб.: Издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2019. — 184 с.

Несколько лет назад мир отпраздновал трехсотлетие Лоренса Стерна (1713–1768). Это событие, быть может, и не стало поворотным моментом в отечественном стерноведении, но определенно подстегнуло интерес к жизни и творчеству писателя — и монография филолога Полины Ермаковой служит тому подтверждением.

Книга посвящена вопросу взаимного влияния визуальных искусств и литературы. При желании в ней можно разглядеть черты реконструкции интеллектуальной биографии человека XVIII века, но это скорее бонус, чем основная цель Ермаковой. Исследовательницу больше волнует, как менялась интерпретация образов «Сентиментального путешествия» с течением времени. Чтобы прояснить этот момент, она анализирует художественные вкусы самого Стерна, воззрения его современников и «сентиментальные иконы», порожденные непосредственно романом.

Стоит сказать пару слов и о произведении самого Стерна. «Сентиментальное путешествие» стало вторым романом писателя и было встречено публикой благожелательнее книги «Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена» — текста по меркам XVIII века довольно изощренного и сбивающего с толку. «Сентиментальное путешествие», напротив, относится к тому роду произведений, которые приглашают нас к интеллектуальной игре и обещают не вводить читателя в заблуждение — по крайней мере до поры до времени.

Следуя за авторской логикой, Ермакова также поставила во главу угла своего исследования игровой модус: Стерн, а вслед за ним и иллюстраторы его произведений, погружают читателя в водоворот культурных образов; исследовательница берет наиболее значимые из них и подробно рассматривает условия их возникновения.

Располагает к такой подаче материала и сам Стерн, который был известным мастером намека. Одни называли его «вредоносным основателем сентиментальной школы», породившим массу несносных подражателей, от которых ни спрятаться, ни скрыться. Другие видели в нем пересмешника, создавшего одну из самых едкий пародий на сентиментальную литературу. Третьи — бичевателя буржуазных условностей и благонравной чувствительности: не просто же так сатирический темперамент Стерна стал излюбленной темой множества исследователей. Как бы то ни было, во многом именно Стерн научил нас смотреть на литературное произведение как на волнующее приключение.

Ермакова верно замечает, что в его текстах каждая эпоха, по сути, видела то, что хотела: «сентиментальную чувствительность в конце века XVIII, меланхолию в эпоху романтизма, революцию романной формы в XX веке и, наконец, постмодернистскую иронию еще даже до модернизма». 

Хотя на первый взгляд книга больше походит на сборник перекликающихся друг с другом статей, Ермакова старательно придерживается единого сюжета. В центре ее внимания оказываются не только взаимоотношения Стерна с визуальной культурой XVIII — начала XIX века, но и его собственная изобразительная манера. В качестве портретиста Стерн был чрезвычайно дотошен — эту его черту отмечают многие исследователи, рассказывающие о его поистине раблезианской любви к детализации. Достаточно вспомнить многостраничные, доведенные до гротеска описания внешности и внутренних переживаний персонажей «Сентиментального путешествия». Ермакова объясняет страсть писателя к пикториализму в том числе его художественным опытом:

Стерн не был профессиональным художником, но для нас куда важнее, что его нарратив изобилует лексикой из словаря художника. Описывая героев своих романов, сочиняя письма возлюбленной, Стерн всегда прибегает к подробному описанию света, тени, рефлексов, полутонов, использует такие лексемы, как «штрих», «мазок», «палитра».

Еще один немаловажный сюжет — известная любовь писателя к «безделицам и пустякам», которой Стерн щедро наделил главного героя «Сентиментального путешествия» — пастора Йорика: «Я храню эту табакерку наравне с предметами культа моей религии, чтобы она способствовала возвышению моих помыслов». Эта табакерка порождает, пожалуй, один из самых любопытных вопросов о влиянии на Стерна рокайльной эстетики. Ермакова рассматривает разные формы присутствия черт стиля рококо в самом повествовании и в иллюстрациях к нему, и в этой связи наиболее занятно выглядит глава о взаимоотношениях Стерна с художественными кругами Англии.

В целом же книга вписывается в череду исследований, основанных на размывании междисциплинарных границ. Стремясь распутать хитросплетение образов, порожденное романом Стерна, Ермакова обращается к философии, истории искусства и многим другим смежным дисциплинам. Именно этот подход и позволяет ей проложить новый путь через известное произведение — не в этом ли цель любого исследования?