Роман-предостережение

• Кристина Далчер. Голос / пер. с англ. И. А. Тогоевой. — М.: Эксмо, 2019. — 384 с.

Тот факт, что зарубежная литература гораздо гораздо активнее русской реагирует на злободневные проблемы, довольно очевиден — поэтому неудивительно, что ставшая важной и у нас феминистская повестка в художественном осмыслении приходит к русскоязычному читателю именно с Запада.

Это, например, переживающий второе рождение на телеэкране «Рассказ служанки» Маргарет Этвуд, и уже пережившие его «Степфордские жены» Айры Левина — и недавно вышедший и вдохновленный именно этими двумя текстами роман «Голос» Кристины Далчер.

Писательница имеет ученую степень по теоретической лингвистике и давно публикует рассказы, которые номинировались на разнообразные премии. «Голос» — ее первое большое произведение, и положенная в основу проблематика очевидно перекликается с родом деятельности самой писательницы. Главная героиня Джин Макеллан — нейролингвист, до момента, пока ей (и другим женщинам) под угрозой удара электрошоком не запретили произносить больше ста слов в день, была видным ученым и работала над излечением от афазии Вернике — нарушения речи, при котором у больного сохраняется возможность говорения, но сказанное превращается в бессмысленный набор слов.

Итак, поначалу кажется, что перед нами хороший задел для феминистской антиутопии — с пугающими перемотками в прошлое, в которых объясняется, как так вышло, что в XXI веке американским женщинам можно только заниматься домом, смотреть телевизор (в основном, программы по домоводству) и почти нельзя говорить, а уж тем более читать и писать — вплоть до элементарного списка продуктов, без которого, грозят нам лайфкоучи, рискуешь скупить полмагазина. Флешбэки в юность Джин — это, пожалуй, самая сильная часть романа, оказывающее наиболее серьезное воздействие на читателя. Анализируя их героиня понимает долю собственной вины в произошедшем, ведь когда-то у нее не было времени и/или желания выйти на митинг или пойти проголосовать — автор рисует довольно тревожную картину, в которой многие из читателей могут узнать себя.

Джеки взяла одну из разбросанных по моему ложу библиотечных книг, раскрыла ее и прочла заголовок в начале страницы:

— «Этиология инсульта у пациентов с афазией Вернике». Очень увлекательно, Джин! — Она бросила книжку на плед, и та приземлилась с глухим стуком.

— Да, это и впрямь увлекательно.

— Ну вот и отлично! Продолжай торчать здесь, спрятавшись в свой маленький научный пузырь, а мы, все остальные, пойдем на митинг. — Джеки снова схватила ту же книжку, нацарапала пару строчек на внутренней стороне задней обложки и снова швырнула на плед. — Это просто на тот случай, если у тебя вдруг найдется минутка, чтобы обратиться к своим сенаторам, девочка в пузыре.

— А мне в моем пузыре нравится! — рассердилась я. — И это, кстати, библиотечная книга.

Не по себе становится от осознания того, как, казалось бы, адекватный мир буквально за считанные мгновения переворачивается с ног на голову — стоит к власти прийти представителям христианского движения «Истинных», которое возглавляет довольно стереотипный, но в то же время обаятельный лицемер а-ля Чарльз Мэнсон, преподобный Карл Корбин (Карл, Карл!). Интересно, однако, что за основу берется именно радикальная христианская доктрина, а не более проблематизированная сегодня мусульманская, впрочем, это могло быть вызвано как желанием сконцентрироваться на критике западного мира, так и очередной попыткой отослать к уже упомянутой Этвуд.

В общем, тут вам и абсолютизированные негативные тенденции современного общества, как у Хаксли, и тотальный контроль бесчеловечной государственной власти, как у Оруэлла, — то есть все как в настоящей антиутопии.

Сильный эмоциональный отклик вызывают поначалу и персонажи. Злость за лишенную, по сути, возможности жить Джин и ее маленькую дочь, которая радуется победе в школьном конкурсе — ей удалось не произнести за день ни одного слова. Раздражение на ее очень положительного, но апатичного мужа, для которого, кажется, не так уж и многое изменилось с тех пор, как его жена стала молчаливой домохозяйкой, и на внезапно ставшего мизогином старшего сына.

Еще один стакан молока исчезает в утробе Стивена.

— Оставь немного для завтрашней каши, — говорю я. — Ты не единственный в этом доме.

— Так, может, тебе стоит сходить в магазин и принести еще? Это ведь твоя работа, верно?

Однако с какого-то момента все эти тщательно завязанные узлами ниточки сплетаются в какой-то беспорядочный комок, который еще и приходит в движение, все набирая и набирая обороты.

Очевидно, воодушевленная экранным успехом «Рассказа служанки» автор в надежде, что и по ее произведению могут снять фильм, решила немного подогнать его под формат популярных голливудских блокбастеров — ну чтобы, знаете, и нашим и вашим угодить. Тут-то и появляются закулисные тайны, подпольные организации, любовная интрига (в духе книжной серии Harlequin) — и тут-то, увы, и пропадает интерес к чтению. Персонажи становятся все более шаблонными и непрописанными, мотивировки их поступков — неясными, а неспешное поначалу действие начинает скакать галопом по Европам. Финал всей этой вакханалии получается тоже под стать голливудскому фильму — плохие проиграли, хорошие победили (причем, ха-ха, главным образом с помощью мужчин), пусть и не без потерь — впрочем, очень, удобных для сюжетной развязки. Позволю себе один спойлер (если боитесь, переходите сразу к следующему абзацу). Помните героя набоковского рассказа «Уста к устам», посредственного писателя Илью Борисовича? Причиной его творческого провала стала пресловутая трость, которой он не знал, как распорядиться в тексте. Что ж, у мисс Далчер таких проблем не возникает — легким росчерком пера она устраняет главную палку в колесах удаляющейся в счастливый закат кареты героини — пусть даже палкой этой был ее собственный муж.

Стилистические огрехи не повсеместно, но все же довольно заметно разбросаны по роману, и если поначалу — за общей увлекательностью — на них получается закрывать глаза, то постепенно они становятся все более и более заметны. Повествование ведется от лица Джин и в противовес разрешенным ей к произнесению ста словам — то, что творится у нее в голове, — это лавинообразный поток сознания, подчас избыточный и назойливый. Дочитываешь книгу скорее по инерции, прекрасно понимая, чем это все закончится. Пожалуй, любопытно было бы посмотреть, как автор привела бы внешнее в соответствие внутреннему — и написала часть романа, уложив каждую главу в сотню слов.

В то время как за рубежом феминистскую художественную литературу уже призывают перестать мучать женщин, в том числе имея в виду количество текстов, где это происходит, у нас на эту тему еще не написано ни одного. И все же, и все же, провозглашать ценность произведения, руководствуясь только его социальной (и, будем откровенны, спекулятивной) ценностью, увы, в корне ошибочно, потому что настоящее искусство — оно не только и не столько про это.