Шамиль Идиатуллин. До февраля

• Шамиль Идиатуллин. До февраля. — М.: Издательство АСТ : Редакция Елены Шубиной, 2023. — 512 с.

Шамиль Идиатуллин — прозаик и журналист, дважды лауреат премии «Большая книга» — за романы «Город Брежнев» и «Бывшая Ленина». Пишет в разных жанрах: от мистического триллера («Убыр») до этнофэнтези («Последнее время») и фантастики («Возвращение „Пионера“»). Все его тексты отличают динамичный сюжет, ироничность и интеллектуальная игра с читателем.

Действие новой книги «До февраля» разворачивается в российской провинции в ноябре 2021 года. Первокурсница Аня, мечтавшая о филологии, а поступившая на прикладную математику, бросает университет и впадает в депрессию. И, как гласит аннотация, спасает девушку лишь возможность попробовать себя в любимом деле: областные власти решили срочно возродить давно закрытый литературный журнал «Пламя». Первым делом юному редактору поручено изучить архив издания. Там, среди графоманских залежей, Аня находит рукопись триллера, в котором от первого лица описаны убийства, и правда происходившие пятнадцать лет назад. Виновного тогда не поймали. О раскопках в архиве узнает автор рукописи — и теперь давно затаившийся маньяк должен выбрать, чего он хочет больше: покоя, который может нарушить Аня, или литературной славы.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

До обеда Паша раз пять выскакивал в коридор под разными предлогами, а то и обходясь без них, всматривался в двери кабинетов Ани и Наташи, вздыхал и возвращался на место. Леночка и Юля реагировали на это с откровенным интересом, но его это не трогало. И на обед они звали Пашу весьма старательно — даже Юля, которая последний год старалась за пределами кабинета рядом с Леночкой не присаживаться. Но Паша неохотно сказал, что надо добить одну там, и застыл над клавиатурой, выжидая, пока тетки уйдут, и не обращая внимания на их многозначительные взгляды и иронические шепотки про «одну там, поди ж ты». Любые слова Леночки можно было выносить за скобки почти полностью. А Юля на удивление помалкивала. Только спросила, задержавшись на пороге и убедившись, что Леночка отошла и не слышит: 

— Наташи так и не было?

Паша мотнул головой. 

— Паршиво, — заключила Юля и удалилась.

Паша выжидал, пока стук каблуков стихнет, проверяя мессенджеры. Аня не отзывалась, а в сети отсутствовала со вчерашнего вечера.

Паша погонял курсор по без малого законченному тексту, который он, оказывается, навалял с утра, не возвращаясь в сознание, — надо будет перед сдачей как-то прийти в себя и прочитать, что получилось-то: вдруг там вместо бравурного релиза об успехах дистанционного образования описание живой природы или трактат про обустройство России, — и снова пошел по коридору.

Коридор был совершенно пустым, эхо шагов — долгим и несколько рваным. Паша подергал дверь Наташиного кабинета, ругнулся, к Аниной рванул с нарастающей злостью и шарахнул с ноги.

Дверь громко распахнулась.

Паша вздрогнул и застыл, а еще сильнее вздрогнула и застыла, испуганно вглядываясь в проем, Аня. Она, оказывается, сидела за своим столом, заваленным бумагами. 

— Ты здесь, что ли? — глуповато уточнил Паша. 

— Ты крышу двинул? — тоненько, но более резонно спросила Аня. — Я ж чуть… 

Она, не договорив, зашуршала бумагами, выдернула бутылочку воды, зажатую парой стопок, и принялась жадно пить. Руки у нее тряслись. Паша, виновато поведя плечами, вошел. 

— Сорян, я десятый раз просто… Давно ты тут?

Аня оторвалась от горлышка, подышала, навинчивая крышечку, и сказала: 

— С восьми вроде. Пытаюсь вот… работать.

Она показала на разложенные бумаги, заметила, что руки так и трясутся, и поспешно сунула их под бёдра.

Аня не стала говорить, что ничего особенного с утра она не наработала: не получилось у нее ни выписать из проклятой рукописи значимых фактов, ни даже дочитать ее до конца — бурелом неточных и лишних слов, сквозь которые она вроде научилась просачиваться, снова стал непроходимым, ни смысла, ни общего рисунка действия ухватить не удавалось, так что глаза двадцатый и пятидесятый раз бегали по странице без толку и без надежды.

Тем более не стала она говорить о том, как пыталась провернуть этот номер дома, в ночи, с еще более ураганным эффектом: не разобрала вообще ни строчки, а страшно стало так, что Аня рванула в туалет с шумом, едва не разбудившим Софью, — та недовольно забурчала, кажется, — заперлась и полчаса сидела на унитазе, боясь повести зябнущими ногами и вслушиваясь в каждый звук в вентиляции, канализации и, похоже, собственных венах и слуховых каналах, рокочущих с интенсивностью дорогого сабвуфера.

Она с трудом выковыряла себя из сортира, но уснуть так и не смогла, поэтому собралась и, не завтракая, рванула на работу — очень странным длиннющим маршрутом, подсвеченными трассами и шоссе, в обход любых переулков, арок и проходов за парками, садиками и гаражами. И в кабинетике своем Аня закрылась, как в туалете, только вот запереться позабыла, оказывается.

Так сильно Аня еще не боялась. Никогда в жизни. И это Аниной-то жизни, более-менее целиком состоящей из испугов и опасений на фоне нескончаемого беспокойства. 

— С рукописью этой? Круть. Я боялся, ты не станешь, вчера что-то совсем резко ушла.

Аню снова, как вечером у тополя, накрыл холодный безнадежный ужас: я опять в дешевом телемувике, неинтересном и паршиво написанном, но на сей раз это не тоскливая дневная драма про унылую школу, бестолковый универ или трех женщин разных возрастов в однушке-хрущевке, а дебильный детектив про пыхтящего за углом маньяка. Только маньяк настоящий — был, по крайней мере. А может, и до сих пор пыхтит где-то. За углом.

Вот за этим, например.

Аня передернулась и провела руками по разложенным листкам, на которых она честно пыталась изобразить хронологию и особенности убийств, описанных в «Наказании преступления», но дальше нескольких пересекающихся линий и строчки «1. Автор????» не продвинулась.

Для начала и этого вполне. 

— Ну да, — сказала она старательно деловитым тоном. — Надо понять, кто такой этот Недостойский, откуда он знал всякие подробности и так далее. 

— А смысл? — удивился Паша. — Лучше, может, дела попробовать покопать. Или даже не совсем обязательно, сделать такую… Как уж в школе такое называлось? Документально-поэтическую, ну, в данном случае прозаическую композицию: кусок рукописи, кусок из дела. Ну или, если дела так и не дадут, из газеты. Или просто реконструкцию сделать, как в тру-крайм сериалах.

Аня помотала головой и повторила, уставившись в строчку «Автор????»: 

— Откуда. Он. Знал. Подробности. 

— Блин, делов-то. Наверняка утечка от ментов. 

— Кому бы менты стали такие детали сливать? 

— Да кому угодно. Времена такие были, диетические, и пропагандонов на зарплате еще не было почти, сливай кому сам придумаешь. Журналистам сливали всем подряд. Ладно соцсети толком не завелись, а то и блогерам бы всяким… 

— А зачем? 

— Ну, газеты платили за такое, копье, но все-таки. Или по дружбе. Или в своих интересах: похвастаться либо, наоборот, через СМИ надавить на начальство, типа фигли следствие на другое отвлекаете, когда тут маньяк такой страшный орудует. Криминальная журналистика так и работает, везде. 

— Ну, журналисты, даже… — Аня запнулась, постаравшись не показать на Пашу, — так не пишут. Я надеюсь. Вопрос не в том, что графоман, — просто видно, что человек представления не имеет ни о нарративе, ни о вообще структурированном повествовании. 

— Ну, значит, мент или там близкий кто. Судмедэксперт, кинолог. Там же полно всяких с доступом. А по тексту совсем непонятно?

Аня мотнула головой и медленно пояснила: 

— Кто-то, совершенно не умеющий писать, но знающий про описанные преступления более-менее всt. Поэтому текст и… работает. 

— А ментовская сторона как отражена? 

— Никак. 

— Погодь, — сказал Паша озадаченно. — В смысле, там ни умного Шерлока с дурачком Ватсоном нет, ни серьезного полковника с этими, как обычно-то, серебряными висками и молодыми глазами, ни просто ментов-преследователей?

Аня снова мотнула головой, уставившись на Пашу с каким-то отчаянием.

Паша протянул руку. 

— Дай сам посмотрю. 

— Потом, — сказала Аня, не двинувшись. — Дочитаю — и сразу. Не дочитала пока.

Паша, не опуская руки, тихо спросил: 

— Ты думаешь, что сам маньяк и писал, да?

Аня смотрела с тем же отчаянием. Паша, хлопнув себя по бедру, весело сказал: 

— Ну Аньк. Ну что ты как маленькая. Чувак просто пытается влезть в психологию преступника. Не особо получается, поэтому и стиль такой дебильный. А что все подробности знает — так из пальца или откуда там их высосал, вот и вся тонкость. Погодь, я вот в подробностях покопаюсь, сто пудов обнаружится, что дофига этот Муходрищенский напридумывал и досочинял. 

— А если нет? — начала Аня. 

— А если да? — оборвал Паша, начиная злиться. 

— Я про другое сейчас, дослушай, — сказала Аня, явно сдерживаясь. — Если рукопись хоть какое-то отношение к преступнику имеет, ну, из цикла дружок или там кузен написал, не говоря уж… Аффилированное, в общем, лицо. Вот если так — мы же не имеем права вообще это публиковать? 

— С чего это? — изумился Паша. 

— Преступник не должен получать дохода и вообще выгод от своего преступления, — сказала Аня. — Закон такой. 

— А. Ну да. А в чем выгода, если мы даже не знаем, кто автор? 

— А он-то знает. И будет рад.

Паша хмыкнул. 

— И это выгода, да? 

— Так рад, что решит эту радость повторить, — тихо закончила Аня. 

— А-а, — сказал Паша, пытаясь придумать, что бы сказать еще, но придумал только повторить: — А-а.

В дверях, коротко стукнув по косяку, появилась Юля. 

— Привет, Ань, — сказала она. — Наташа так и не появлялась?

Она кивнула синхронному мотанию голов Паши и Ани, черканула что-то в телефоне и добавила: — Брат ее найти не может. Полиция потеряла след, как говорится. Кстати, вы не в курсе, что за рукопись, про которую он спрашивает?