Вера Богданова. Сезон отравленных плодов

• Вера Богданова. Сезон отравленных плодов. — М.: Издательство АСТ : Редакция Елены Шубиной, 2022. — 348 с.

Вера Богданова — писательница, литературный обозреватель, автор блога «Богданова и Таймс», финалист премий «Лицей» и «Нацбест», а также обладатель специального приза журнала «Юность». Ее новый роман «Сезон отравленных плодов», как и предыдущий — «Павел Чжан и прочие речные твари», — посвящен травме и ее последствиям.

Главными героями книги становятся миллениалы — те, кто рос в тяжелые для страны девяностые и во взрослом возрасте живет сейчас — в разгар мирового кризиса и политической стагнации. А в центре романа актуальный вопрос: можно ли все-таки даже в таких условиях стать счастливым?

Книгу можно приобрести на сайте издательства.

 

***

Живет Даша в Котельниках, снимает двушку рядом с Белой Дачей, в нескольких остановках от маминого дома. Вообще, к ним тянут метро, планируют открыть в две тысячи пятнадцатом, у Новорязанки, но пешком идти все равно далековато. А пока Даша с Глебом ездят домой на маршрутке от «Выхино», платят за одно место — Глеб всегда сидит у Даши на коленях.

Дом, где они живут, новый, квартира с просторной кухней и удобной планировкой выходит окнами на тыл Первомайского комбината, на территории которого склады, ремонтные услуги, еще кому-то помещения сдают, лают собаки по ночам. Между Дашиными окнами и комбинатом проходит ЛЭП, линует небо похожими на струны проводами, которые уходят в перспективу. Стальные вышки напоминают Даше тотемные столбы.

Иногда ей кажется, что провода гудят и нагревают стену дома.

Иногда ей кажется, что можно на них запрыгнуть и побежать со всех ног по прямой, к точке, где они слипаются в одно. Врезаются в белесый зимний сумрак.

Иногда ей это даже снится.

Родила Даша в восемнадцать, от кого — сама не поняла. В то время она ни с кем особо не встречалась, так, трахнулась с двумя, один вообще из клуба, имени она не помнила, да и лицо осталось смутным пятном. Был еще мужик лет тридцати, прибился к их компании, пили на лавочке в парке после майских. Дашу тогда повело сильно, обычно не вело так от пары пива. Часов в двенадцать тот мужик вызвался проводить ее до дома. У подъезда вдруг ухватил за руку и утащил в кусты, полез целоваться и под юбку. Слюнявый был очень. «Красивая, какая ты красивая», все говорил. Даша сперва его отталкивала, но слабо — мир кружился и кренился, — потом сдалась. Мужик ее трахнул без защиты, помог встать, одернул юбку, проводил до двери. Даша легла спать не раздеваясь, едва справляясь с вертолетом. О сексе в кустах никому не говорила, а смысл? Что, разве стали бы того мужика искать?

В общем, через месяц она заметила, что месячных нет, сперва забила — у нее часто бывали сбои цикла. Олька сказала — ты чего, купи тест. Даша забегалась, забыла, затем купила все-таки, пописала, а там две полоски. Пошла в поликлинику. Просила аборт по ОМС, но врачиха сказала строго: с матерью чтоб пришла, до восемнадцати не имею права без родителей, и ты вообще подумай, он же живое существо. Как Даша узнала через много лет, ей не имели права отказывать, должны были все сделать, и бесплатно.

Денег на платный аборт взять было неоткуда. А внутри Даши быстро текло время, творилось что-то неправильное, нежеланное, что-то ломалось, срасталось неправильными углами. Как будто рос тринадцатый аркан, костлявая смерть заполнила Дашу изнутри. Даша чего только ни делала: ванны горячие принимала, в бане парилась, тяжести таскала, пила молоко с йодом — без толку. Даже прыгнули с Олькой со второго этажа. Ногу потянула, а Глеб остался. Железной вешалкой для одежды решила себя не протыкать, рассказала матери. Мать отнеслась на удивление спокойно, сказала: да чё ты, помогу, конечно, ты рожай. Ну, Даша и родила.

После родов Оля пропала, стала тусить с другими девчонками. А Даша тусила у песочницы с коляской, развлекалась журналами и картами Таро, смотрела, как весна во дворе сменяется летом, лето — осенью, маленькие подгузники сменяются на большие размером, грудное молоко — на смесь и баночки с пюре. Прогулки вокруг дома, как по тюремному двору. Как будто жизнь отняли. Первый год она к Глебу почти не подходила. Он орал постоянно, качай не качай его, никак не затыкался, не закрывал алый беззубый рот. Как его успокоить, как приструнить? Даша не знала, не хотела знать, иногда просто запиралась на кухне и накрывала ладонями уши, чтобы не слышать этот визг. Нет Глеба, его не слышно, в квартире нету никого.

Лучше бы его не было, не было, не было. Лучше бы он не рождался.

Два-три раза в неделю в гостях у Даши с Глебом остается Саша. Саше двадцать девять, он капитан полиции, веселый парень, любит погулять. Дашка его встретила в общей компании, когда Глеб наконец подрос и стал оставаться у матери на ночь. С друзьями пила пиво на Кирова, сразу Саню заметила, когда он подошел пожать кому-то руку: здоровый, классный, громкий. Потом пошла в туалет мимо стола, где Саня сидел, Саня ее окликнул, познакомились. Ну и закрутилось, уже полтора года вместе. Между ними бывает всякое, конечно. И очень хорошо: Саша заботливый, всегда откроет дверь, сумки дотащит, всегда спросит, не голодна ли Даша, не холодно ли ей, чем она занималась днем. Всегда приедет, если надо, и трахается как бог.

Даше нравится, как на него оборачиваются женщины в торговом центре, как он оттирает плечом людей в метро, чтобы ей было посвободнее. Приятно, когда он сам выбирает ей блюдо в кафешке. Через месяц после того, как они замутили, Сашка пошел к матери с цветами и вином, хотя Даша не собиралась их знакомить, рано. Они посидели, мама быстро настругала салат, мясо потушила, расспросила Сашку о семье (мама и сестры живут в Бийске, папа умер), о работе (в полиции в Москве на Юго-Западе), об увлечениях (охота). Мама осталась в восторге, что с ней бывало редко. Похвалила Дашу, будто та нашла не мужика, а нефтяное месторождение на шести сотках.

Но бывают дни совсем хреновые.

У Раевского, владельца магазина, где Даша работает, день рождения, который он решил отметить с персоналом. Привез шампанского, коньяка, торт «Прага», три штуки, расставили все на витрине у кассы. Дашка позвонила матери, попросила съездить забрать Глеба из сада, сама сбегала за пластиковой посудой в продуктовый.

Раевский — мужик хороший, отгулы, если Глеб болеет, дает без вопросов, девочкам на Восьмое марта цветы дарил, а Дашке — отдельно, пока никто не видел, — подвеску серебряную на цепочке. Может просто так на точку заехать и шоколадку привезти к чаю.

И вот они отмечают, быстро выпивают все, Алина откуда-то притащила семгу копченую ломтиками, ее тоже уминают с белым хлебом. Под шумок Даша приобнимает Лену, Лена отстраняется. Жаль. После они закрывают точку и все вместе идут по уже пустому тихому ТЦ на выход. Кто-то включает музыку, Даша, приплясывая, выходит первая в морозную черноту, под фонари, и тут видит белую Сашкину «мазду».

Саня выходит из машины, смотрит на Дашу хмуро, потом на Раевского. Дашка сразу понимает — выпил. Хорошо хоть, одет по гражданке.

Он хлопает дверью, идет к Раевскому, вынимает ксиву.

— Документы ваши покажите, — говорит.

Раевский удивленно улыбается, заглядывает в ксиву, читает, что написано, и уже лезет в карман за документами, но Даша успевает его остановить. Она очень извиняется, сгорая от стыда, представляет Сашу, говорит, это у него такие шутки, — да, Саш? — вы извините, и уводит Сашу прочь, к машине, попутно прощается со всеми. Улыбка Раевского делается странной, печальной, но он машет Даше в ответ, желает хорошего вечера обоим.

— Этот тебе лайки ставил? — спрашивает Саня, гонит машину к дому, еле успевает затормозить на светофоре, они едва не въезжают в зад едущему впереди «гольфу». — Под фоткой в купальнике.

Иногда Дашке нравится, что он вот так ее ревнует, но вот сейчас — бесит. Сам подписан на кучу полуголых телок, это для него в порядке вещей — сидеть и лайкать жопы. Так какие к ней претензии?

— Да я не знаю, кто там мне что ставит. Мне вообще все равно.

Саня качает головой, ухмыляется.

— Ну конечно. Ну да, конечно.

Машину он бросает в сугробе у вышки ЛЭП, под забором комбината. Там парковать нельзя, но Саня много раз так делал, его никто не трогал. Он шагает к подъезду, чавкая ботинками в подтаявшем сероватом снегу.

— Товарищ капита-а-ан, — зовут веселым голосом с детской площадки. Там сидят три Сашкиных приятеля и две девушки с голыми ногами в одинаковых блестящих колготках. И как только не холодно.

— Товарищ капитан! — Девушки машут Сашке. — Давай к нам.

Саша сворачивает на площадку, Даша плетется следом. Домой она сама не хочет, наверное, и время еще есть, а у Санькиных друзей коньяк. Стаканчики закончились, Даша отпивает из бутылки, закусывает лимонной долькой.

— Чё хмурые такие? — спрашивают у Саньки. Тот смотрит на Дашу, нехорошо улыбается.

— А чё хмурые? Мы не хмурые. Дашка вон веселая, да, зай? Дашка сегодня с мужиками танцевала. Чё бухали? Расскажи хоть.

Даша его игнорирует. Тут что ни ответь, все против тебя обернется. Ничего, побесится и успокоится.

— Бабы распоясались, Дим, — тем временем вещает Санька. Прикуривает, щурится от дыма. — Они же для чего так себя ведут? Чтоб их на место поставили, чтобы себя слабыми почувствовать. Мужик же чё, мужик должен быть сильным, иначе на нем ездить будут, в хуй не ставить…

У меня такая особенность — кулак летит быстрее мысли, он так обычно говорит. Понтуется. Дашка знает: ничего он ей не сделает, пустой пьяный базар.

— …И эта вон… — Саня машет рукой на Дашку, едва не попадает зажженной сигаретой ей по куртке.

— Саньк, Саньк, ну ты спокойно, Саньк. — Его пытаются унять, девушки хихикают, а Даша идет домой, ее достало все. И Санька пьяный — опозорил перед Раевским, девчонки поняли бы еще, а этот и уволить может. Опять ищи работу. И друзья Санькины — из пустого в порожнее переливают то про футбол, то про политику, то про баб, достали. Она заходит в квартиру, отпускает маму — та ворчит, что Дашка долго не являлась, десять часов уже — и быстро исчезает, будто ее и не было в квартире.

Из маленькой комнаты выглядывает Глеб.

— Ты в комнате убрал? — орет Даша, потому что тоже достал ужасно. Глеб кивает. — Ложись спать тогда. Сейчас приду, проверю, что там у тебя.

Глеб исчезает, закрывает дверь.

Появляется Саня. На пороге его заносит, он ударяется плечом о дверь шкафа-купе, качается в обратную сторону, ловит равновесие.

— Ну чё, зай, — спрашивает, не раздеваясь, — нормально погуляла?

— Сань, прекрати.

— Вообще, он староват. У него стоит вообще?

— У нас с ним нет ничего, он мой начальник, Саша! Я на него работаю!

— Одно другому не мешает, зай, днем поработала в палатке, ночью — ртом, да?

Ну это уже за гранью, конечно. Тут у Даши у самой вскипает.

— Да кто ты такой вообще? Ты кто такой, чтобы меня контролировать? Да ты мне не муж даже!

— А-а-а. Если не муж, так все, можно блядовать? — Саня сжимает кулак, подносит его к Дашиному носу. Кулак пахнет табаком. — Только попробуй, убью суку!

Убийством он ей еще не угрожал. Совсем допился.

Из маленькой комнаты выглядывает Глеб, Даша жестом загоняет его обратно. Открывает входную дверь, сама прислоняется к шкафу и ждет.

— И чё ты ее раскрыла? Закрывай, надует.

— Пиздуй отсюда.

Саня подходит к Даше, нависает, по-звериному жарко дышит ей в лицо.

— Давай, иди, — говорит Даша уже миролюбивей. Сколько раз она вот так его выпроваживала. Тут нужно мягко, но уверенно, как с ребенком. Сейчас придут соседи — мысль пробивается через коньяк.

Придет мужик из сто пятьдесят второй. Или тетка снизу, все время ругалась, когда Глеб был помладше и топал. Разборки, крики, ну зачем это? Нажалуются хозяйке квартиры.

Саня склоняется к ее лицу ниже. Спиртом пасет — жуть.

— Хуй тебе, — говорит. — Поняла?

— Я сейчас ментов вызову, если ты не успокоишься.

— Да вызывай! — орет Саня, и крик его вырывается из квартиры, мечется меж этажей. — Я сам кто, по-твоему? Пушкин, бля? Вызывай, хули, побазарю с братанами.

Летит кулак — Даше кажется, что прямо в лицо ей. Но бахает не по лицу, кулак бьет по двери шкафа рядом с Дашиным виском. Сердце пропускает удар. Дверь оглушительно трещит, и мир трещит, делается смазанным и медленным, будто погруженный в масло.

— Вызовет она ментов, ебаный в рот… — ворчит Саня, но уходит. Капает кровью с кулака. — Дура, блядь! — кричит уже в подъезде, спускаясь по лестнице.

В ДСП шкафа вмятина, дверь теперь не сдвигается — внизу ролики выбиты из направляющей. Даша выглядывает в подъезд — тихо, Саня ушел, — запирается. Никто из соседей так и не явился, и она не знает, хорошо это или плохо.

Наверное, хорошо.

Час ночи, но Даше не спится, она вся на адреналине. Вытирает след из подсохших капель крови, который ведет из коридора вон. Допивает текилу — стояли остатки в холодильнике, ест из вазочки печенье. Смахивает на пол крошки и, чтобы успокоиться, занимает руки картами Таро, раскладывает их на кухонном столе. Чувствует кожей, как снаружи гудит ЛЭП.

Семерка чаш, четверка жезлов, десятка мечей и Смерть, тринадцатый аркан. Какое-то новое начало, веселье даже, потом расставание и смерть. Возможно, перерождение. Смерть, старая знакомая, глядит на Дашу с карты, подмигивает: вот и я.

Жужжит мобильный — «Любимый» и Санькино фото: Саня в форме, щурится, улыбаясь. Даша сбрасывает звонок. Хватит с нее на сегодня скандалов, пускай трезвеет. Ей бы самой пойти проспаться, но всю трясет, тут не уснешь никак.

Телефон жужжит опять, Даша снова жмет отбой. Минут через двадцать Саша звонит в дверь.

— Зай, открой. — Голос уже ласковый и виноватый. — Ну открой, Даш. Прости дурака, погорячился. Бывает у меня.

Даша раскладывает Таро еще раз, но уже не смотрит на то, что выпадает. Она вся там, у двери, слушает, что Сашка говорит, хочет поверить. А он делает перерыв и снова звонит, стучит, просится внутрь. Твердит, что был не прав, ну вот такой ревнивый, это потому что ты красивая, зай, я тя люблю, слышь? Люблю.

— Мам, — зовет из комнаты Глеб.

— Ложись спать, — велит ему Даша, заглянув в теплый, пахнущий ребенком сумрак. В ногу впивается чертова деталька лего, разбросаны везде, как мины.

Глаза Глеба поблескивают над одеялом, широко раскрыты. Два ночи, а спать не собирается.

— Это Саша там? Мам, не открывай ему.

— Ложись.

Подумав, Даша впускает Сашу: не успокоится ведь, будет на весь подъезд концерт устраивать. Саша, переступив порог, тут же бухается на колени — любит каяться с размахом. Обнимает Дашины ноги, шепчет извинения, обещает починить шкаф. Нет, отвечает ему Даша, нет, хватит с меня твоих пьянок, мне утром ребенка в сад вести и самой на работу. Иди домой.

Саня утихает, дышит Дашке в живот, о чем-то думает. Потом поднимает голову и смотрит снизу вверх. Глаза стеклянные, как дверцы у серванта.

— Даш, а Даш, — шепчет. — Выходи за меня.