Ричард Бротиган. Уиллард и его кегельбанные призы

• Ричард Бротиган. Уиллард и его кегельбанные призы. Извращенный детектив. / Пер. с англ. Александра Гузмана. — М.: Додо Пресс; Фантом Пресс, 2016. — 176 с.

Ричард Бротиган (1935–1984) — американский писатель и поэт, знаковая фигура контркультуры 1960–1970-х гг. Автор 11 романов, 10 поэтических сборников и 2 сборников рассказов, хотя деление на виды литературы в его случае довольно условно. Со всем своим бога­тым воображением, юмором (иногда полагаемым «черным») и фан­тазией Бротиган работал в синкретическом жанре — недаром его романы называют «романами-бротиганами». «Уиллард...» — «броти­ган» 1975 г. — как обычно, о разъединенности людей и невозмож­ности понять друг друга. Комические, абсурдные и грустные взаимо­действия нелепых и очень человечных персонажей составляют ткань романа, зыбкого и щемящего, как черно-белое французское кино.

«Безмерна моя скорбь, ибо ни на что не годны друзья мои»

— Это всего лишь обрывки, — почти год спустя говорил Боб Констанс, которая лежала на кровати без одежды, связанная и с кляпом, пристроив голову у него на коленях.
— Строчки, — произнес он. — Обрывки строк… — Он умолк, а потом на миг забыл, о чем говорил.
Констанс ждала, пока он вспомнит, о чем говорил. Он листал книгу, но не помнил, зачем. Страницы шуршали, будто листья на рассеянном ветерке.
Потом он вспомнил, что делал, и начал заново, слово в слово повторяя то, что уже говорил.
— Это всего лишь обрывки. Строчки, — произнес он. — Обрывки строк, а то и отдельные слова, оставшие­ся от стихов, написанных древними греками тысячи лет назад.
— «Прекрасней»¹, — сказал Боб. — Вот все, что оста­лось от стихотворения.
— «Сбежав»², — сказал Боб. — Вот все, что осталось от другого.
— «Он тебе изменяет», — сказал Боб. — «Ломая». «С тобой я все невзгоды позабыл»³. Вот еще три.
— А вот два просто дивные, — сказал Боб. — «Без­мерна моя скорбь, ибо ни на что не годны друзья мои». «Откусывает от огурцов»⁴.
— Что скажешь? Тебе нравится? — спросил Боб. Он забыл, что она не может ему ответить. Она кивнула: да, ей нравится.
— Еще хочешь послушать? — спросил Боб.
Он забыл, что у нее во рту кляп.
Она медленно кивнула: да.
— Вот еще четыре отрывка, — сказал Боб. — Больше ничего не осталось от голоса человека, жившего тысячи лет назад: «Бури». «Из этих». «Я был». «Он понял»⁵. По­трясающе, а?
Она очень медленно кивнула: да.
— Еще один? — спросил Боб.
Она медленно кивнула: да.
— «И ничего ни из чего не выйдет»⁶, — сказал Боб.

Уиллард и его кегельбанные призы

А что же Уиллард и его кегельбанные призы? Как они вписываются в эту историю извращения? Прямо. Они в квартире этажом ниже.
Уиллард был птицей из папье-маше высотой фута три, на длинных черных ногах, с частично черным туло­вищем, покрытым странным красно-бело-синим узором, не похожим ни на что на свете, а еще у него имелся эк­зотический клюв, как у аиста. Его кегельбанные призы были, разумеется, крадеными.
Украли их у троих братьев — братьев Логанов, — со­ставлявших очень сильную, можно даже сказать, непо­бедимую кегельбанную команду: так они играли много лет. Только ради этой игры они и жили — и вдруг кто-то взял и украл все их призы.
С тех пор братья Логаны без устали искали их, колеся по всей стране, будто три злых брата из вестерна.
Они были тощие, востроглазые и выглядели обо­рванцами, потому что перестали заботиться о своей одежде, регулярно бриться и сделались закоренелыми преступниками, чтобы финансировать свой поиск укра­денных призов.
А ведь поначалу были добропорядочными, типично американскими парнями, живым примером — воплоще­нием того, как прожить жизнь не попусту, и с них брал пример и стар и млад. Увы, трехлетние мучения напрас­ных поисков не прошли для них даром. Братья Логаны стали совершенно непохожи на себя прежних — на бла­городных героев кегельбана, гордость родного городка.
Уиллард же, разумеется, не менялся: птица из папье-маше в окружении своих кегельбанных призов.

 «И ничего ни из чего не выйдет»

В комнате было слишком ярко. Комната небольшая, и висевшая на потолке лампочка была для нее чересчур велика. По улице внизу проезжали машины. Ранним ве­чером они много ездили.
Боб смотрел Констанс в глаза сверху вниз.
Лицо его было очень кротким, далеким и грезило вспять. Он думал о людях, которые жили в другое время и уже умерли, и скорбел о них и о себе, и обо всей чело­вечности: о прошлом и о будущем всего этого.
Констанс, глядевшую на него снизу вверх, глубоко трогало выражение его лица.
Вдруг ей захотелось сказать ему, что она все равно его любит, пусть он и дошел до жизни такой, но только она не могла. Нормально вставить ей кляп ему удавалось при­мерно один раз из десяти — и сейчас был тот самый раз.
Вот так повезло, подумала она.
Поэтому она ласково потерлась щекой об его ногу, а то никак иначе сказать ему, что его любит, она не могла.
Она хотела сказать ему, что вместе они это переживут и все опять соберут воедино так, что все снова будет див­но, но не могла, потому что ее язык был крепко прижат к нёбу носовым платком, намокшим от ее же слюны.
Она закрыла глаза.
— «И ничего ни из чего не выйдет», — тихо повторил Боб, на этот раз — только самому себе.

Братья Логаны идут по следу

Один из братьев Логанов сидел в кресле и пил пиво из банки. Другой лежал на кровати в дешевом гостиничном номере и читал комикс. Время от времени он смеялся вслух. Стареющие обои напоминали змеиную кожу. Его смех отражался от стен, тарахтя, как хвост гремучки.
Третий брат мерил шагами номер — что само по себе достижение, такая маленькая была комната. Ему не нра­вилось, что брат читает комикс и смеется. По его мне­нию, брату не следовало предаваться таким легким раз­влечениям.
— Где же эти чертовы кегельбанные призы? — за­вопил он.
Брат Логан, лежавший на постели, от неожиданно­сти выронил комикс, а брат Логан, пивший пиво, остановил банку на полувзлете ко рту и обратил ее в статую пивной банки.
Они уставились на своего брата, которому как-то уда­валось мерить шагами крошечный номер.
— Где же эти чертовы кегельбанные призы? — по­вторил он.
Они ждали телефонного звонка, который сообщит им, где кегельбанные призы. Этот звонок стоил им $3000 денег, добытых попрошайничеством, мелким во­ровством, затем — ограблениями бензоколонок и, на­конец, убийством.
Долгие три года истратили они на поиск призов. В числе жертв оказалась типично американская невин­ность братьев Логанов.
— Где же эти чертовы кегельбанные призы?

Святой Уиллард

Тем временем — меньше чем в миле от тесного номера захудалой гостиницы, где братья Логаны ждали звон­ка, который сообщит им местонахождение кегельбан­ных призов, — Уиллард, большая птица из папье-маше, стоял, на призы опираясь. Призы, числом около пяти­десяти, были расставлены на полу: крупные и замыс­ловатые, словно кегельбанные алтари в миниатюре, и мелкие, как иконы.
Уиллард и кегельбанные призы находились в гости­ной большой квартиры. Стоял вечер, и в гостиной было темно, но тем не менее призы испускали тусклое неру­котворное свечение.
Святой Уиллард Краденых Кегельбанных Призов!
Люди, жившие в этой квартире, ушли в местный ху­дожественный кинотеатр на старый фильм с Гретой Гар­бо. Их звали Джон и Патриша. Он был молодым кине­матографистом, а она преподавала в школе. Они близко дружили со своими соседями сверху, Бобом и Констанс.
Раза три-четыре в неделю Боб один спускался к соседям. Ему нравилось сидеть в гостиной на полу с Уиллардом и его кегельбанными призами, пить кофе и разговаривать с Джо­ном об Уилларде. Пэт в это время обычно была на работе. Она преподавала испанский в неполной средней школе.
Боб задавал вопросы об Уилларде и его металличе­ских друзьях. Частенько это бывал один и тот же вопрос, потому что Боб забывал, что уже задавал его.
— Откуда у вас все эти кегельбанные призы? — спра­шивал Боб в сотый раз — или, может, в тысячный? Этот вопрос он любил повторять чаще всего.
— Я нашел их в брошенной машине в округе Марин, — терпеливо отвечал Джон в сотый раз — или, может, в ты­сячный? Они были знакомы с Бобом уже три года, и вна­чале Боб не был таким. Напротив, он был искусен во всех аспектах своей жизни и обладал настолько острым умом, что тот бы мог устроить пикник на лезвии бритвы.
Джон тревожился за Боба. Он надеялся, что это прой­дет и Боб снова станет таким, как был.
Иногда Джон задумывался, что же заставило Боба так себя вести: снова и снова повторять один и тот же воп- рос «Откуда у вас все эти кегельбанные призы?» и т. д., неуклюже двигаться и быть таким рассеянным, а иногда он проливал кофе, и Джон убирал за ним, Боб же едва осознавал, что́ он натворил.
Когда-то Боб казался Джону героем, настолько хорош он был во всем, что говорил или делал. Но эти дни прош­ли, и Джон жаждал их возвращения.
Кегельбанные призы продолжали тускло светиться в комнате, а Уиллард тенью маячил среди них, словно невысказанная молитва.
Когда Джон и Патриша вернутся, беседуя о Грете Гар­бо, и включат в гостиной свет, их встретят верный Уил­лард и его кегельбанные призы.

«Сельдерей»

Боб снял ремень и медленно принялся пороть Кон­станс, оставляя на ее ляжках и ягодицах легкие крас­ные отметины. Та неопределенно постанывала под кляпом, крепко сидевшим у нее во рту, и она не могла его выплюнуть.
Иногда ее по-прежнему возбуждало, когда он ее по­рол. По-настоящему это ее возбуждало первые несколь­ко раз, когда он так делал, — они только начали играть в «Историю О.», — прежде чем он заполучил себе в член бородавки, и те никак не проходили.
Он никогда не порол ее до крови и не оставлял синя­ков. Тут он был очень осторожен. Делать ей больно не входило в его замыслы.
Эта порка возбуждала его куда меньше, нежели когда он связывал ее и вставлял кляп, но он продолжал ее по­роть — это входило в ритуал перед их очень жалким по­ловым актом, потому что ему нравилось, как она стонет под кляпом.
Ей же кляп во всем этом совсем не нравился, а Боб сильнее всего возбуждался, когда затыкал ей рот, но именно затыкать ему удавалось хуже всего, потому что он при этом очень нервничал. Она никак не могла по­нять, почему он так настойчиво затыкает ей рот, а он ей ничего не объяснял, потому что не знал и сам.
Иногда он пытался понять, почему так любит заты­кать ей рот, но не мог найти этому никакой рациональ­ной причины. Просто ему нравилось, вот он и затыкал.
Много раз после того, как он связывал ее, — а начи­нал он всегда с этого, — она говорила:
— Пожалуйста, не затыкай мне рот. Связывать — сколько угодно, пороть — тоже, но, пожалуйста, не затыкай рот. Прошу тебя. Мне это совсем не нравит­ся, — но он все равно втыкал ей кляп, и почти всег­да — халтурно, а иногда делал ей больно, и ей поч­ти никогда не нравилось, что ей затыкают рот, а если и нравилось, то лишь потому, что она вспоминала, как ей это нравилось вначале.
Потом он клал ремень рядом с ней на кровать. Эта часть завершалась.
Какие у нее дивные глаза над кляпом, подумал он, как чутко и умно смотрят на него.
Он развязал ей ноги.
— «Над бровями сплетя венки сельдерея, вольный праздник справим в честь Диониса»⁷, — сказал ей Боб, по памяти цитируя из «Греческой антологии». — Красиво, а?
Она закрыла глаза.

---

_{¹ Алкей, фрагмент 108 в антологии «Греческая лира», т. 1 (см. прим. 19).
² Там же, фрагмент 115.
³ Там же, фрагменты 114, 117 и 132.
⁴ Там же, фрагменты 139 и 151.
⁵ Там же, фрагменты 101, 102, 103 и 105.
⁶ Там же, фрагмент 173.
⁷ Анакреон. Из антологии «Греческая лира», т. 2, фрагмент 56. Цитируется по: Афиней, «Пир мудрецов», кн. XV, 16, пер. Н. Голинкевича.}