Владимир Литынский. Повешенный ангел на станции

Автор о себе: Владимира Литынского никогда не бывало. Имя возникло во сне Лапшина Вадима, пока тот находился потерянным в армии, чтобы достичь уверенности там и никогда не вернуться больше сюда. Рожден был без слез и крика сразу за братом Глебом в холодах Магадана. Теперь же, в Санкт-Петербурге с 2007 года, как ушла любовь по имени Соня и не стало любимой мамы летом 2023 года, обучается в издательском направлении и продолжает искать основания стихотворных и музыкальных композиций в рамках документального проекта «местоимением». Единственная публикация — в «журнале на коленке».

 

Борис Кутенков: Стихи Владимира Литынского продолжают традицию документальной поэзии, наследуя тем самым опыту и предшественников, и современников в диапазоне от Бориса Слуцкого до Андрея Родионова и Елены Фанайловой, — при всех его эстетических и интонационных различиях с ними. Монотонная интонация (свойственная Слуцкому более всех упомянутых), честная фиксация событий вроде бы призваны «схватить» первореальность и зафиксировать ее начальный слой, но что-то не даёт им остаться на уровне только бытовых ощущений и деталей. Возможно, дополнительная оркестровка сюжета при наклоне фотокамеры сразу нарушает инерцию «корреспондирования сжатого мира»: таких примеров в этой подборке мы найдем множество, объем предисловия не дает возможности вдаваться в подробности. Важно отметить, что поэтика Литынского лишена форсирования в своей честности и отсутствии читателя как предполагаемого объекта вовлечения. В этом может почувствоваться сложность восприятия, но здесь же — разговор на равных: нас не хватают за рукав, нужно уметь сонастроиться самим. Сонастроившись — будем вознаграждены. Негромким и гулким голосом «избранных слов признающих существование / человека в большом коридоре обновленного храма / где нет никого кроме далеких звуков стенания / повешенной бьорк и этой мелодии в дар от мамы».

 

* Все персонажи вымышленные, любое совпадение случайно.

 

ПОВЕШЕННЫЙ АНГЕЛ НА СТАНЦИИ

 

 

два ноль два три и так далее

с зимних ночей без отопления сна в казарме
ждать чтобы ехать домой периодично уволенным
от одного до девятого до ночей и так далее
и особенным методом писать ни тебе ли в ворде

 

на компьютере со служебными метками и секретом
камерой для корреспондирования сжатого мира
самых простых вещей чтобы когда-нибудь греться
и подумывать о другом что вернуться пикируя

 

еще как-то возможно и повстречать неделю июня
ее светлый лик и дыхание уже из последних
до бесконечных скованных дней не названных всуе
и маленьких рук посиневших от света к смерти

 

еще до того ты потерялась и стали сны зеленее
мир музыки больше остальной же прозрачней
и дальше и дальше проходящие запахи все немели
до колебаний под осень до заново нас незрячих

 

два ноль два три и так далее далее ветер
за собой и подле себя что ни осень то песенка спета
на петроградской чаще бродить по учебе и встрече
автор нового бытия стас мокин на языке кларнета

 

про толщу нового мира в самом конце истории
где снег покрывает нас мертвенно белым знаменем
как финал болит на носу и заблокирован прожитым
как машина реанимации во время детских соревнований

 

диктофонных записей
два ноль два три и так далее
два ноль два три и так далее

 

аэродром левашово

присягая отечеству русскому в день солнца июня
я заметил как небо падало где-то вдали от забора
и пока эта жизнь проходила в системе и слюнях
бытной тупости и распорядков чья-то давала фору

 

чтобы так же успеть сознаться во всем
или напиться еще раз еще раз работать работать
катиться по набережной на доске не ногой но носком
сломать ногу другую чтобы запутаться кто мы

 

и не понять в каком месте нитка вышла из свитера
в каком месте нитка вышла из кителя пиксельного
моего стиранного раз двенадцать вихрями
неприрученных снов об огромных женщинах

 

за аэродромными плитами самолетами грузовыми
с апельсинами письмами и трупами в ящиках
разгрузка ан-72 приятна на солнечном выкате
вечером чтобы первый раз за день в кровати укрыться

 

что зовут в тех местах не кроватью а шконкой
на которую лечь пытать счастье так же возможно
как лечь греться с тобой за забором и кончиться
теплым сном после службы о кроватях о плаце о холоде

 

о том что можно сказать это слово можно
о том что можно сказать это слово можно
разрешите на аэродроме левашово кричать
ведь иначе нельзя тут нельзя тут нельзя

 

под угрозой подрыва воздушно-космической доблести
рыть окоп и писать документ в/ч левашово
фотографию сделать о том как все до блеска
как солдат ро и рхбз говорит я нашелся

 

пожелаем полета воздушно-космической доблести
брать секрет и писать документ в/ч левашово
фотографию сделать о том как все до блеска
что солдаты готовы на все и о том как хорошо все

 

у нас все хорошо
мама ало
папа ало
все хорошо
аэродром левашово наш дом

по служебной необходимости

по служебной необходимости погибнуть и самому
это всегда было чем-то вроде возможности
оправдания любого движения если говорить что умру
и затем еще что-нибудь сделать все же сможете

 

но вот уже ты проезжаешь с автобусом мимо
лавры имени александра невского на коне
прикидываешь ведь неподалеку от князя войны и мира
спрятан вековой ресторан вкусно и точка и нет

 

сомнения в том что эпоха не вынесет гордости
эпоха не вынесет смерти пожалеет еще одну
разрыдается статьями о тупости и е пригожин
осудит и не важно что ты жертвенник сергей шойгу

 

что не вынесешь великих шевронов не исполнишь свой долг
умереть хоть за что-то молиться о том чего нету
к примеру или из необходимости долго долго
отстреливать тыщи патронов по сливовому небу

 

молиться за зрение матери письма писать что люблю
ее свет каждого слова каждого жеста и замечания
от отчаяния томиться в пустыне будто верблюд
хороня как отец молчание и идею о подвигах

между собакой и волком

занавешенный рай приказарменных помещений
заставляет встать раньше чтобы помыться
выбрить лицо и затылок и в туалетной щели
увидеть всю ложь терпения и мечтать до вечера

 

о вечных скитаниях по лесу где-то
словно ты уж потерян и отряд не заметил
никто не отправлен спасать тебя беженца
и шалость-то удалась теперь только ветер

 

омывает блестящую лысую голову
и время между собакой и волком светит в нее
ты почти уж святой ни с кем не помолвленный
дикий забывший казарму город и дом

 

забыть эти дни городского величия дьявола
величия разноцветного нефора и богачей
разбитую роскошь филиппа киркорова в яме
блестящих идей новостроенных детям качелей

 

по которым прыг-скок да в аккурат все сбудется
все позабудется чтобы время между проспать
и начинать новый день по диаметру бублика
в левой руке неизвестного любителя собак

 

ведь я тоже люблю собак или выть на луну
или выть где-то ванной когда финал наступил
на твой хвост и она говорит какой ты кретин
говоришь ей я знаю люблю тебя боже ты глуп

 

конечно я глуп говоришь еще раз я глуп
мне снился питомник и стая служебных собак
как рассвет миновал за ними волки пришли
и тогда все погружалось во мрак
и я погружался тоже

 

станция метрополитена как дорога домой
между собакой и волком
быть плохим быть хорошим хорошим плохим
между собакой и волком

 

набрать карманы грехов и сброситься в яму
между собакой и волком
по лесу скитания долгие никакого спорта
между собакой и волком

 

на свет я приду на рассвете
между собакой и волком

 

дитрих

и только лежать укрывшись в кровати останется
когда уж сезон дождей станет синонимом ясности
осмысленных заново младенцу известных вещей
но не себе понятных как в супе обилие овощей

 

которыми в садике забрасывали говоря как здорово
конечно же так но я не ел супы и юморок задорнова
понятен не был как до сих пор система познания
в образовательных зданиях и заданиях в жанре техно

 

исполненных точности и основных элементов истины
природа не говорит со мной когда заговорить с другими
попытками глупыми и намеками необразованными
хочу чтобы так не лежать и не мерзнуть разобранным

 

и любое желание опаздывает пока поезд уносится
в какую-то даль самодельную и неопределенную
мне стыдно снова писать о желании теплой женщины
когда лучший друг на границе в броне помешанный

 

поварешкой в своих же руках и в огромной кастрюле
выходящий в наряды на вышку пока кто-то пускает слюни
о том чего нет в запредельности определения
о дитрих марлен которой дарю плоды своей лени

 

или лили марлен стоит у ограды в осеннем танце
во время войны побуждает мужчин оставаться
не погибая в земле в ожидании нового фильма
чтобы думать о ней и не мечтать о тебе так сильно

 

и каплет слеза обо сне
запредельной масштабности
загадочность дитрих марлен
повешенный ангел на станции

 

и катятся ввысь по реке
в масштабе неопределенности
слезы болевшей марлен
на краю водянистой лопасти

 

недосказанность

все что я не сказал окрашено в белом цвете
внутри только страх и подавление уверенности
подойти не дойти промышляя может убийство
а может любовь на расстоянии всем тем подавиться

 

от помысла долгих контактов и затем усталости
изнывать по ночам в простыне тупой самости
сжатые атомы не дадут подобраться богу в икоте
и в итоге сидеть лишь с котом в горле ком и мокрота

 

и все-таки выйти на улицу как бродяга невысмеянный
невыносимо курить сигареты самец и выбраться
с елизаровской в центр города увидеть на эскалаторе
метрополитена девчонку в серых шортах добро пожаловать

 

в типичное путевождение то есть преследование
сохранять расстояние глядеть в ее волосы летние
меняться местами от подозрения не познакомиться
а разойтись на улице кирочная сомневаюсь что поняли бы

 

и не понятно когда ты не напишешь ни слова мне
когда не опишешь никак этих стихов поломанных
когда не посмотришь или не скажешь или не знаешь
как я люблю когда ты касаешься и я подрагиваю

 

и что за любовь в двадцать лет вы такие смешные
нуждаешься или уходишь в равнодушном унынии
потому что нет вообще нет совершенной необходимости
мне нужна моя мама и теперь мне сидеть у кровати диктором

 

собственных слез которым нет выхода и необходимости
мокрое место и тихая комната бездейственный вымысел
пока новый бпла преследовал необходимые цели
моя мать так долго вслепую погибала в постели

 

слепота

начать заново партию как снова мыться под душем
прищуренные глаза обнуляют знакомый триггер
что шум проходящей жизни что нестройный наушник
с восточными джаз-вариациями фильмов триера

 

которые слышал я не дадут обмануть доказательства
о том как мычал песню кумушки и стоя под душем
подсчитывал капли фиксируя соленые теплые знаки
ритуально бродил по кругу дышал вызывал удушье

 

и снова дышал намекал что все начинается заново
чтобы закрыть глаза и тогда понимать колебания
мерцающий свет после снятых очков наслаивает
вещи в себе а там в слепоту под водою в ванне

 

в слепоте приближать наш декабрьский календарик
с отметками ранних встреч во дворе на марата
когда наступало утро и мы замерзали задаром
и другого касались запахами в страхе и радовались

 

как прощались надолго и виделись заново где-то
вместе грелись от холода и в пятигорске даже
этот мир становился огромным как в сонном ужасе детства
где масштаб колебался и местоимение я пропадало

 

но стоило снова увидеть начало большого взрыва
как схлопнулось все и теперь я на острове крузо
называю разные вещи не узнавая известного вида
на кларнете играю историю памяти нот карузо

 

в слепоте с антисептиком дальше иду и старею
по тропе если глубже то меньше протоптанной
на запах иду к тебе но свешиваюсь через реку
изображаю какую-то жизнь но понимаю оторванно

 

от здравого смысла не поправиться анализацией
когда шум от машин на улице не является музыкой
даже голос молчит не сказать не проехать зайцем и
опустевший разум так чист пока в нем наука

 

избранных слов признающих существование
человека в большом коридоре обновленного храма
где нет никого кроме далеких звуков стенания
повешенной бьорк и этой мелодии в дар от мамы

 

 

питомник служебных собак

покажи мне на камере пасторали армейской жизни
с работящими танками которые прут как мужчины
то есть они же и есть мужчины заиндевевшие в самом деле
и не в собственном теле а в форме цвета пиксельной ели

 

да и прут они еле-еле но что вы хотели у закрытой двери
прямо у носа нашего идет собрание мы не верим
в то что они говорят пусть и конечно во благо все
достижение общей цели достижение лакомства

 

десятого числа каждого месяца и получение премий
кому-то становится скучно и тот ударяется о поребрик
и вспоминает лучшее место в тыловой воинской части
питомник служебных собак и солдаты вожатые в частности

 

акмал джавлонбек и расик под божеством имени вани трубина
он устраивал шоу ничего был участником шоу трумана
или акмал мой герой который собой же жертвовал
ради нас в количестве пятидесяти человек без женщин

 

только мужчины и только собаки на служебной цепи
в вольеры посаженные со строгим пакетом целей
им велено просто быть и питаться никого не кусать
ходить в евролес погулять и не умирать не умирать

 

и помню одна умерла ее звали синди мы все любили
ее настоящий лай приятный такой знакомый или
помню курили мы там ощущали свободу в бессилии
и только тогда были готовы уйти в путешествие по бескрайней россии

 

господь прошу
этих собак этих людей
сохрани сохрани их

 

 

 

Обложка: Арина Ерешко