Алёна Новикова. Именинник

Алёна Новикова родилась и выросла в Москве. Изучала журналистику, литературу и международное право. Владеет английским, немецким и португальским языками. Пятнадцать лет занимается литературным творчеством, пишет пьесы, повести и рассказы. В 2018 и в 2019-м вошла в лонг-лист премии «Северная звезда» журнала «Север» в номинации «Проза». Рассказ «Пращи и стрелы» публиковался в журнале «Молодое око» (выпуск № 4 за 2018 год).

Сергей Лебеденко и Артем Роганов: «Именинник» — напряженный, неоднозначный эпизод из сложных взаимоотношений двух братьев. Он тяготеет к классической драматургии не только в плане формы, но и в плане содержания. Герои носят маски, их взаимодействие обусловлено теми ролями, которые каждый когда-то начал играть. По мере развития истории маски слетают, и под ними оказывается одиночество, изначально тщательно ретушированная потребность слушать и быть услышанным. И это выполненное полунамеками тонкое отделение индивидуальности от надуманной или навязанной роли особенно подкупает.

 

Именинник

 

Звонит телефон.

Миша стонет, нехотя открывает глаза. Девять утра, кому в голову пришло названивать в такую рань?

Звонит телефон.

Соня вздыхает во сне, ее ресницы вздрагивают. Миша с трудом находит в себе силы встать, босыми ногами шлепает к двери, на ходу потирая глаза. Будь его воля, техника бы вообще не могла функционировать до двенадцати.

Звонит телефон. Вконец раздраженный, Миша срывает трубку:

— Да?!

— Это я.

Этот голос, слегка назальный, он ни с каким другим не перепутает. Из Дениса вот уже почти десять лет, как сделали человека, а он все еще разговаривает с таким произношением, что впору ножом резать.

Миша недовольно выдыхает.

— Что случилось?

— Все в порядке.

Миша воображает, как на другом конце провода Денис щелкает своими длинными тонкими пальцами.

— Раз все в порядке, чего звонить? — уточняет Миша, бросая еще один взгляд на часы на стене.

— Погода сегодня отвратительная, — с явным удовольствием произносит Денис. — Льет, как из ведра. Тебе никогда не приходило в голову, что это может быть Всемирный потоп?

Миша морщится.

— Что ты несешь...

— В тот раз тоже не предупреждали, — назидательно говорит Денис. — Может быть, Господь Бог просто вычищает землю. Слишком много грешников на ней расплодилось, вроде тебя, Ми-ха-ил.

Миша уже вполне привык к таким выпадам. Насмешки и подколки, произнесенные язвительным тоном, который Миша ненавидит, всегда одни и те же, и он каждый раз обещает себе не вестись на них. И каждый раз проигрывает.

— Ты понимаешь, о чем я? — снисходительно спрашивает Денис — и сразу отвечает на свой вопрос. — Ну конечно же нет. У тебя на это хромосомы не хватает. Благодари Небеса, что тебя никто не изучает под микроскопом. Ведь ты прокариот. Одноклеточное. Тебе не место среди полноценных людей.

Это что-то новое, и Миша даже оживляется.

— Ты мой брат, — парирует он. — У нас схожий набор генов и всего остального. Если я одноклеточное, то и ты тоже.

— Ты так уверен? — спрашивает Денис. — А что, если тебя подбросили? Нашли в корзинке, как Моисея?

Миша думает, что же именно заставляет его выслушивать это в девять утра в воскресенье.

— Мамочка обнаружила такую сладенькую детку и не смогла ее бросить, — продолжает издеваться Денис. — Она тебя всегда любила только потому, что ты смазливый.

Мише хорошо знаком этот ход, и он не теряется.

— Что ж, в таком случае интересно, за что она любит тебя.

Внешность — уязвимое место Дениса, и Миша это отлично знает. Он сам не единожды был свидетелем того, как старший брат крутится перед зеркалом, изучая свое лицо и будто бы надеясь что-то в нем изменить.

— Ну красавец, — всегда окликал Миша, забираясь на второй этаж кровати. Денис не оставался в долгу. Они в который раз сцеплялись: вечные драки без победителя. Оба хорошо знали самые слабые места друг друга, и в этой схватке привлекательность Миши не была преимуществом. Презирая себя, он закрывался руками, прося не бить по лицу, добровольно подставляя брату другие, ничуть не менее чувствительные участки. До сине-желтых, похожих на картинки космоса из учебника синяков потом еще долго было больно дотрагиваться.

— Заткнись, — шепчет Денис. — Просто заткнись.

— Хорошо, — нарочито бодро говорит Миша. — Как скажешь. До свидания, Ден.

Он специально называет брата этой неуклюжей кличкой, помня, как тот ее ненавидит.

Денис цепляется за телефонный разговор, как утопающий — за спасательный круг.

— Постой...

Миша нетерпеливо смотрит в сторону спальни, он не любит вставать так рано.

— Да? — устало спрашивает он, накручивая телефонный провод на палец. — Только давай по-нормальному?

— Погода сегодня омерзительная, — повторяет Денис. — Ты помнишь, когда мы последний раз в этой стране видели солнце?

Миша закатывает глаза, а Денис продолжает рассуждать, что солнце в таком туманном краю, как Московская область, всего лишь фикция, что-то из разряда демократии и всемирного равенства, сказка для усмирения взбунтовавшихся граждан, плацебо от язвы на теле человечества. Предложения, им произносимые, становятся все более отрывистыми и бессвязными, и Мишу осеняет.

— Хочешь сказать, что ты уже успел надраться?

— Я только-только вышел, — угрожающе возражает Денис.

— Откуда вышел?

— Из лечебницы, кретин.

Миша вспоминает, что сегодня у Дениса день рождения. Именинника выпустили на волю после двух недель больничного заключения, потому что он пытался убить себя, с кем не бывает. Дениса бросила жена, и он так расстроился, что начал мешать валиум с «Дом Периньон». Много-много таблеток в шипучем шампанском, и у Дениса кружится голова и слабеют руки. Миша думать не хочет о том, что было бы, не успей он вовремя заглянуть к брату.

— Мои поздравления, — говорит Миша как можно небрежнее.

Денис откашливается, и Миша слышит его смущение.

— Может, заедешь? — наконец предлагает он неловко, понизив голос. Будто надеется, что Миша не услышит, защищается от потенциальных нападок.

От удивления Миша едва не роняет трубку.

— Я?

— Мне хотелось бы тебя увидеть.

Денису хотелось бы его увидеть.

Было в этом что-то такое, чего Миша не слышал уже лет пятнадцать. Наверное, оттого он и повесил трубку, оделся, поцеловал спящую Соню в нос, сел в машину и поехал в Подольск, в котором Денис бы всю свою жизнь торчал, дай ему волю. И без разницы, что сегодня воскресенье, Настя хочет в зоопарк, а Маша — покататься на «чертовом колесе».

Денис встречает его на пороге, и примерно-семейная квартира для него одного кажется ненужно огромной. Сам Денис — не то Гамлет, дотянувший еще только до двадцати семи, не то сломанная марионетка. Через тонкую черную водолазку проступают ребра и позвонки на сутулой спине, в руке банка пива. Налитые кровью глаза сурово следят, как Миша убирает в карман ключи от машины.

— Эй, именинник! — весело кричит Миша, хотя с каждым шагом навстречу брату его веселость испаряется. Четырехдневная щетина и волосы, спутанные во всех направлениях, едва ли кого украшают — Денис выглядит попросту устрашающе. У их родителей была собрана неплохая библиотека, и Миша всегда ломал голову над названием одной из книжек — «Живой труп». Теперь ему понятно, что автор имел в виду.

— Я знаю, где она, — говорит Денис сурово вместо приветствия. Миша не удивляется. Денис делает шаг назад, чтобы Миша мог войти. Это тоже что-то из нового Дениса. В прошлый раз, стоило Мише переступить порог, он процедил: «Вытирай ноги, если не хочешь, чтобы я их переломал». Воспоминание слишком живо, и Миша старательно вытирает ноги о коврик с надписью «Дом, милый дом», кажущейся теперь неуместно циничной.

— Где же? — спрашивает он, снимая и вешая куртку на вешалку. Он слабо припоминает, что здесь, за банкеткой, раньше стоял велосипед Лидии. Миша лично подарил его племяннице на день рождения. Кажется, Марта и велосипед забрала с собой, а заодно захватила домашний уют, образ Дениса-счастливого-семьянина и, кажется, его рассудок.

Денис шумно отхлебывает пива из банки.

— Сбежала к своим. Развестись — все равно, что выпить стакан воды, так ведь?

Он говорит тоном диктора шестичасовых новостей, соблюдая необходимый баланс между заинтересованностью и отстраненностью, но Миша знает, что побег Марты Дениса ох, как ранил. Непрошибаемого, язвительного циника так огорчило, что какая-то польская девчонка сделала ноги, потому что его алкоголизм, его скандалы, его вечные «небывания» дома уже стоят у нее поперек горла. Миша испытывает одновременно сочувствие и торжество. Денис просто жалок в этом тощем, длинном теле со своим убитым взглядом, а проигравшего бить нехорошо.

Миша не смеется.

— Ты действительно так думаешь?

Денис следует за ним в столовую, шаркая ногами, как девяностолетний старик.

— Я всегда знал, что она путается с поляками, — тихо-тихо говорит он, будто признавая поражение.

Мише хочется сказать, что это глупости, но он почему-то не говорит.

— А что? Сейчас же век свободных отношений, — зло продолжает Денис, доставая из заднего кармана вельветовых брюк пачку сигарет. — Кали-юга, черт побери!

— Успокойся, — Миша хлопает его по плечу, хотя знает, что, когда Денис в таком состоянии, к нему и приближаться опасно. Однако на этот раз Денис ничего не говорит, а просто смотрит на него своими опухшими глазами. На столе лежит листок бумаги. Миша имеет неосторожность взять его, и Денис громко, страшно хохочет.

— Погляди-ка сюда, — с пугающим возбуждением говорит он, вырывая лист из рук брата и переворачивая его.

«Я ухожу от тебя,» читает Миша.

— «Я буду с мужчиной, который будет относиться ко мне прилично,» — ехидно передразнивает Денис, отпивая еще из банки. — Вот же собака, а?

Миша чувствует себя неловко, как будто наткнулся на какую-то в высшей степени интимную сцену семейной жизни, обычно скрываемую от широкой публики.

Откинувшись на спинку стула, Денис со вкусом цитирует:

— «Я жить с тобою не могу, то будет жизнь, а жизнь окончена уже за пыльной полкой».

Миша не узнает цитату, поэтому шумно водворяет на стол бутылку «Тичерса».

— Я тебе кое-что принес...

Глаза Дениса проясняются, он перестает улыбаться и меряет шагами соседнюю кухню в поисках чистых стаканов. Миша смотрит на стену, чувствуя смертельную усталость.

— Экрю, — комментирует Денис, проследив за направлением его взгляда.

Миша хмурится.

— Цвет так называется, — смущенно поясняет Денис. — Цвет краски.

— С каких это пор ты стал разбираться в отделочных красках? — язвит Миша прежде, чем соображает, что это звучит резко.

Денис отводит глаза, к изумлению брата, упуская возможность ответить на подколку.

— Мы её вместе выбирали...

Миша поспешно разливает виски по стаканам.

— Ну что, именинник, —говорит он, но Денис уже успевает опрокинуть стакан, не сгибая руки. Его глаза кажутся стеклянными, на губах все та же пугающая улыбка. Миша чувствует, как по спине бежит холодная струйка пота. Он почему-то вспоминает тяжесть тела Дениса, как тащил его к машине. Второй раз может и не повезти.

Денис смотрит куда-то в пространство. Миша вдруг ловит себя на мысли, что лучше бы Денис сказал какую-нибудь колкость, треснул его по голове шахматной доской, как в двенадцать лет — у Миши потом до вечера голова шла кругом.

Миша протягивает руку и осторожно щиплет Дениса за предплечье. Денис не реагирует, и вот тут Миша понимает, что пора по-настоящему волноваться.

— Эй, ты в порядке?

Денис качает головой, зубы стучат о стакан. Опуская его на стол, он медленно проговаривает:

— Знаешь, я нанял одного парня — у него двести сорок лошадей, здорово гоняет. Сказал, что в два счета их отыщет.

Его слова не укладываются у Миша в голове.

— Ты что, нанял частного детектива?

Денис кивает, довольно улыбаясь стене цвета «экрю».

— Да ты рехнулся?! — кричит Миша, стукнув кулаком по столу. Солонка и держатель для салфеток подпрыгивают, и белоснежные салфетки рассыпаются. Денис не глядя вытаскивает одну и начинает рвать её на мелкие кусочки своими беспокойными пальцами.

— Ты... — ты точно псих, — бормочет Миша. — Да ты понимаешь, что это вторжение в личную жизнь?!

Денис хмурит брови.

— Какая к черту личная жизнь?! Она моя жена! — говорит он упрямо, допивая остатки виски. Тянет руку к бутылке, но Миша перехватывает её и больно выкручивает Денису пальцы. Он выучился этому приему уже давно, когда искал ответы на те штучки, которыми Денис овладел на боксе — хук слева, хук справа, контрольный удар прямо в зубы.

Денис морщится от боли, пытается выдернуть руку.

— Пусти...

Миша смотрит, как брат неловко пытается высвободиться, и отпускает его пальцы, словно не до конца понимая, как же вести себя с этим новым Денисом. Новый Денис закусывает губу от боли, растирая пережатый палец.

— Тебе нельзя, — неуверенно говорит Миша.

Денис хмыкает.

— Ты что, моя мамочка?!

Миша сомневается, глядя, как Денис небрежно до краев наполняет стакан виски другой, здоровой рукой. Наверное, он не должен вот так сидеть и смотреть, как его брат убивает себя, но не нянька же он ему, на самом деле?

Денис пьет с удовольствием, не морщась, как заправский алкоголик. Одна из немногих вещей, которые по-настоящему хорошо у него выходят, не забывает отметить про себя Миша.

— Я её верну, — уверенно заявляет Денис, с шумом опуская стакан на стол. Его подбородок блестит от виски.

— Ты сумасшедший, — говорит Миша. Он с тоской думает о Насте и Маше, о всех делах, запланированных на воскресенье: «Господи Боже, ну за что Ты послал ему такого бестолкового старшего брата?».

Денис прячет лицо в скрещенные перед собой руки, и Мишу посещает чувство, похожее на жалость. Это непрофессионально, в их отношениях нет места снисхождению, но Миша ничего не может с собой поделать.

— Брось, — произносит он, легонько похлопав Дениса по спине. — Будет тебе так убиваться из—за какой девчонки.

О Денисе и женщинах Миша помнит много чего интересного. В тринадцать он страстно желал стать монахом, аскетом, пилигримом — кем угодно, лишь бы избежать неприятной обязанности жениться, и что-то от того Дениса осталось в нынешнем. Должно быть, мучительная неуверенность в себе, ранимость за фасадом напускного апломба. Наверное, Денис надевает её по утрам вместе с рубашкой, но ведь Марта — это другое дело.

— Я не убиваюсь, — гнусаво говорит Денис, но выходит на редкость неубедительно.

Миша встает, осторожно высвобождает стакан из пальцев Дениса, несет на кухню и ставит его в полную грязной посуды раковину. Денис и не думает протестовать.

— Как мне все это надоело, — шепотом произносит Денис, облизав кончиком языка тонкие сухие губы.

Миша смотрит на батарею бутылок у раковины и задается вопросом, опустошил их Денис до того, как попал в больницу, или же позже. Он надеется на второе, но спросить не решается, а кричит лишь:

— У тебя будут сигареты?

— Посмотри на полке.

Миша обыскивает шкафы и находит пачку среди тарелок парадного польского сервиза. Он удивляется: дом кажется совсем опустевшим, а ведь Марта захватила с собой всего ничего.

Миша зажигает сигарету, хотя курить совсем не хочется, и возвращается в столовую.

— Пойдем со мной, — наконец предлагает он нерешительно.

Денис поднимает голову и смотрит на брата с подозрением.

— У нас есть свободная комната, — продолжает Миша, стараясь избегать его взгляда. — Можешь остаться, пока не поправишься.

Он слабо помнит, каково это — жить с Денисом, но голос из глубин подсознания подсказывает, что это плохая идея.

Взгляд Дениса выражает мировую тоску.

— Скажи-ка, — говорит он серьезно, жестом приказывая Миша передать ему сигареты. — Ты слышал вот эту, про ирландца?

Миша даже не удивляется. Он знает, что от Дениса можно ожидать чего угодно, и уже ничего не ожидает.

— Смотря какую. Я за свою жизнь слышал миллион шуток про ирландцев.

Денис хмурится.

— Эту я тебе точно не рассказывал. Слушай: ирландец заходит в паб в Дублине и заказывает три пинты «Гиннесса».

— Три?

— Три. Каждую в отдельной кружке — это важно. В этом весь смысл шутки.

Откинувшись на спинку стула, Денис прикладывается к фильтру так жадно, как будто не курил неделю.

— Ну так вот. Он их выпивает и снова подходит к стойке, а бармен ему и говорит, — откашлявшись, Денис меняет голос на фальцет. — «Слушай, парень, лучше б ты их за раз пил, чем по одной, так и на вкус лучше,» — приподняв брови, Денис выразительно смотрит на брата.

— Уже должно быть смешно?

— Да нет еще, подожди. Ирландец ему отвечает: «Ты понимаешь, у меня два брата — один в Австралии, другой в Америке. Мы, когда разъезжались, решили, что всегда будем пить наш „Гиннесс“ так, в память о временах, когда пили вместе,» — Денис стряхивает пепел в и без того переполненную пепельницу, зевает во весь рот.

—Твоими зубищами только детей пугать, — комментирует Миша. Денис не отвечает, неспешно продолжая:

— Бармен, конечно, соглашается, что это очень милая традиция. И вот ирландец в этом пабе становится завсегдатаем и всегда пьет три пинты «Гиннесса». А потом в один день приходит и заказывает две, — Денис выпускает дым и вертит в воздухе рукой с зажатой в ней сигаретой.

— Здорово, —говорит Миша.

— Это еще не конец, кретин, — Денис вздыхает с сочувствием. — Бармен к нему сразу проникается, говорит, мол, могу я Вас как-то утешить, а ирландец ему отвечает: «Все в порядке, я просто завязал с алкоголем».

Денис тушит сигарету о стакан Миши и выжидательно смотрит на него. Денис выглядит неуверенно, и Мише непривычно, поэтому он прибегает к проверенному приему — агрессии.

— Уморительно, — говорит Миша. — Обхохотаться просто. Как и все твои шутки.

Он знает, что Дениса это должно разозлить, ведь тот считает себя чертовски остроумным.

Денис поднимается на ноги и улыбается брату своей кривой, не предвещающей ничего хорошего улыбкой.

Они закономерно, предсказуемо, привычно сцепляются. Денис обычно одерживает победу — то ли никак не избавится от ореола старшинства, то ли просто выше — и, оседлав брата, с удовольствием бьет его по лицу. Однако в этот раз он даже дерется как-то безвкусно, вяло. Наверное, сказывается его изможденность, а может, он просто поддается — Мише все равно. Он таскает брата за волосы, плюет ему в лицо, выворачивает руки, бьет так, чтобы остались синяки, нет, гематомы — удар за ударом выбивает из него Дениса, проклятого эгоцентрика, вечно страдающего бессонницей, лунатика, как-то раз забредшего до самого Симферопольского шоссе промозглой мартовской ночью в своей полосатой пижаме, сумасбродного ипохондрика и диктатора, жаждущего крови.

Драка всегда сама подходит к логическому завершению. Кости начинают серьезно хрустеть, или у Дениса открывается назальное кровотечение, или кто-то безумный решает вмешаться в их извечную схватку. Однако в этот раз все по-другому. Язвительный Денис, Денис-боксер, Денис-старший-его-Миши-брат морщится и хрипит:

— Отцепись.

И вот тут Миша своего шанса не упускает.

— Что-что ты сказал? — переспрашивает он, совсем как Денис бы спросил, распределись роли иначе, но это почему-то не приносит ему удовлетворения.

— Пусти меня... Больно.

— Ах, вот оно что, — произносит Миша. Он пытается улыбнуться, но это выходит отвратительно. Он не может улыбнуться, глядя на расцарапанное, мокрое от плевков и пота лицо брата. Должно быть, в нем еще осталось что-то человеческое, в отличие от Дениса, Денис действительно так ужасен, как ему всегда хотелось.

Миша отпускает заломанную руку Дениса и встает, позволяя и тому подняться.

— Хоть бы раз ты про это забыл, —говорит Миша миролюбиво. — Для разнообразия.

Денис отряхивает колени в злобном молчании. На нем светлые брюки, и к ткани липнут клочья волос, крошки и пятна. Денис недовольно оглядывает себя, он так любит порядок, а тут что-то не по-его, какая незадача, правда, Денис? А еще тебя бросила жена, сбежала, прихватив дочь, стоило тебе только отвернуться. Все выходит из-под контроля, и это сводит Дениса с ума, Миша знает точно.

Миша смотрит, как Денис ощупывает себя, словно в поисках повреждений.

— Какая жалость, я, кажется, свернул твой хорошенький носик набок, — зловредно замечает Денис. Миша хватает со стола нож и по частям разглядывает свое отражение в блестящем лезвиии. Денис хохочет.

— Ты ненормальный, —говорит Миша, качая головой. — Психованный ублюдок.

— Ублюдок? — Денис улыбается еще шире. Миша непроизвольно думает, что скоро от него останется один длинный нос — ну еще острые углы скул, локтей, коленок, настоящий Доктор Чума. — Это и твоя мать тоже. Вот ты какого о ней мнения?

Миша вздыхает, предчувствуя накатывающее измождение.

— Просто заткнись.

Денис касается кончиками пальца свежей ссадины у рта, морщится.

— Не боишься заражения крови? — не удерживается Миша.

Денис на глазах бледнеет.

— От этого не бывает заражения крови, — неуверенно говорит он.

— Как раз бывает, — торжествует Миша. — Подхватишь столбняк и умрешь в мучениях.

Денис закусывает губу и бросает ему злой взгляд.

— Я вакцинирован.

— Ну—ну, — многозначительно говорит Миша.

Денис заметно нервничает, и это заставляет Мишу улыбнуться.

— Нет у меня никакого заражения крови!

— Это пока.

— Ну и плевать. Мне все это так осточертело... —говорит Денис подчеркнуто трагично, закрывая лицо руками, и Миша не может понять, шутит ли он.

— Значит, это твоя судьба.

— Давно ты фаталистом заделался? —спрашивает Денис.

— Жизнь заставила.

Денис презрительно хмыкает.

— Что еще остается людям вроде тебя?

— Что ты имеешь в виду?

— Ничего. Чаю хочешь?

И Миша снова ничему, ничему не удивляется.

Денис все делает, как ему в голову взбредет — бросает университет, женится, становится одержим своей новой гениальной идеей — делает так, как это делают психопаты. Но у Миши было двадцать пять лет, чтобы привыкнуть. Четверть века, немалый срок. Поэтому он просто качает головой, хотя мог бы броситься к телефону и поскорее вызвать машину психиатрической больницы.

— Нет. Чаю я не хочу.

Именно потому, что он отвечает «нет», Денис идет на кухню и ставит подогреться чай.

— Ты наверняка уже выпил целый чайник с тех пор, как пришел домой, — слабо протестует Миша.

Во взгляде Дениса читается непонимание.

— У меня же день рождения, — напоминает он удивленно.

— И что с того?

Денис недобро сверкает глазами.

— Кто тебя сегодня уже поздравил? — переводит тему Миша. Это старая игра, но она всегда поднимает Денису настроение. Он садится на стул, вытянув и скрестив свои длиннющие ноги, и внимательно смотрит на брата, как будто не дрался с ним насмерть всего каких-то три минуты назад.

— Ирина позвонила первая. Раз. Потом Даша, сказала, что я неумолимо приближаюсь к старости.

— Это верно, — встревает Миша, но Денис слишком поглощен собой, загибая пальцы, чтобы ответить.

— Затем Вика, мама, отец... Лиза, Иван, звонили со студии, эта актриса из театра...

— Зоя?

— Да, она самая. Удивительно, что она помнит, да? — Денис радуется, как ребенок, и Миша невольно думает, сколько же Денисов в нем на самом деле. Должно быть, целый легион, и Денис сам себе воин, легат и цезарь. — Потом, Вера забежала поздравить, она торт принесла, — Денис машет рукой в сторону кухни. — Еще Толя звонил. Александра. Алеша. Федор, этот парень, который играет на трубе. Раиса Васильевна из библиотеки...

— У тебя чайник вскипел.

Денис идет на кухню и делает чай, пока Миша лениво наблюдает за его сутулой спиной, обдумывая, как ему лучше поступить.

Денис ставит перед ним на стол чашку с обжигающим чаем. Даже через рубиновую гладь заметны коричневые разводы на фарфоровых стенках.

— Молока? — наигранно любезно предлагает Денис.

Миша послушно улыбается.

— Да, пожалуй.

— Встань и возьми в холодильнике.

Миша даже не злится, а покоряется, однако в холодильнике ничего нет, кроме пары сырых яиц и патлатого кочана салата.

— У тебя голодная забастовка? — спрашивает он, но, сообразив, что это звучит чересчур заботливо, поспешно добавляет. — Тебя и так на ярмарках впору показывать. Говорящий труп.

— Какое умное слово, — язвит Денис в притворном восхищении. — Почему не мертвяк?

Миша сводит брови к переносице.

— Не понял?

— Да ничего.

— Нет, я правда не понимаю, ты о чем?

— Ты так говорил... в детстве, — нехотя признается Денис, изучая шнурки собственных ботинок. — Мертвяк.

Миша смотрит на него, потом на чашку — и неожиданно для себя стучит кулаком по столу. Чай переливается через край, и Денис, чертыхнувшись, вскакивает на ноги.

— Ты что творишь, придурок?!

— Поехали со мной, — строго говорит Миша. Он ловит себя на том, что говорит с братом тоном, заученным для воспитания дочерей. Денис, видимо, тоже слышит эту фальшь, и щурится.

— Куда это?

— Домой. Поживешь у нас, — Миша торопится со словами, словно боится потерять их. — Давай, собирайся, я тебя одного здесь... тут не оставлю.

Денис отхлебывает чаю. Именинник, думает Миша.

— Почему?

— Потому что ты больной. Если я сейчас уйду, а ты тут пулю в голову себе пустишь, ты ведь будешь ко мне каждую ночь приходить.

— Непременно, — произносит Денис, и Миша снова не может понять, на самом ли деле он говорит то, что имеет в виду.

— Я не сомневаюсь.

Денис подносит ко рту чашку на блюдце — безупречные манеры, и не скажешь, что он вырос в такой дыре. Мужской вариант Элизы Дулиттл, не иначе.

— Все в порядке.

— Ничего не в порядке.

Миша вырывает у брата чашку и относит подальше, ошпариваясь, расплескивает «Эрл Грей» на скатерть и колени Дениса. — Ты тут чокаешься в одиночку, вот что ты делаешь!

— Отдай чашку.

— Не отдам.

— А не пошел ли ты знаешь куда... — с раздражением начинает Денис.

— Собирайся, поехали.

— Катился бы ты отсюда, пока я не разозлился.

— Как страшно.

— Я сказал — КАТИСЬ ОТСЮДА! Проваливай к черту!

Миша с шумом ставит чашку на стол.

— Ты это сейчас серьезно?!

— Я это сейчас серьезно, — передразнивает Денис. — Собирай вещички и проваливай. Не трать время, строя из себя Христа.

Миша хватает со стола ключи от машины, сдирает с вешалки куртку и выскакивает из квартиры. Заводя мотор и разворачиваясь, он старается прийти в себя, выбросить из головы Дениса, горячий чай и записку на клетчатом листе.

Не успевает он отъехать, как дверь подъезда распахивается. Денис бегом направляется к машине, его волосы треплет ветер, и Миша нехотя тормозит. Денис распахивает дверцу и швыряет на сидение пальто.

— Стой, я должен закрыть все двери.

Миша смотрит, как брат возится с ключами, и, улыбаясь, вспоминает, что скоро будет дома. Они оба будут дома.