Ева Реген. Пополам

Ева Реген родилась в Тюмени в 1993 году, живет в Петербурге. Сочиняет с трех лет, пишет — с семи (ждала, пока выучит алфавит). Работает журналистом в онлайн-издании «Бумага» и книжным редактором — сотрудничала с издательствами «Детгиз» и «Лимбус Пресс». Увлекается абсурдом, гротеском и модернизмом. До настоящего момента печаталась только в детстве — в журнале «Юный натуралист».

Сергей Лебеденко и Артем Роганов: «Пополам» — короткий, но многозначный рассказ-притча, художественный мир которого находится словно на полпути где-то между пугающе смешным Хармсом и бесстрастным, алогичным кафкианством. Наряду с иносказаниями и нарочитой стертостью людей и мест («превосходная» улица, но почему она такая, мы не знаем) проскальзывают очень частные, не вписывающиеся в привычную повествовательную логику детали (духи Chanel, пришедшие в этот иной мир из нашего). Это подчеркивает замысел. Ведь история перед нами тоже о сломанности, разобранности, неправильности. Причем речь не только о конкретном герое, но и о мире в целом, и, более того, о языке. Будто бы режущие синтаксис тире и возникающие словно из ниоткуда эпитеты яркое тому подтверждение.

ПОПОЛАМ

Человек врезается в улицу, в воздух и ломается надвое. Ухмыляется: одна половина рта тянется к небу, другая падает на асфальт.

И вдруг он видит свое положение. Кругом — головы и туфли. Он просит чью-то голову:

— Помогите.

Он обращается к паре мужских туфель, надеясь, что они от нужной головы:

— Приладьте эти половины как-нибудь.

Его пытаются собрать, но безуспешно. Половины никак не встанут точно на место.

— Придется так идти.

— Сами бы попробовали — так идти!

— А вы держите половины как-нибудь поближе.

Человек, распавшийся надвое, идет, как дурак, по превосходной улице. Он делает вид, что и сам пребывает в лучшем из состояний. Но разлад его очевиден, когда он смотрит на витрину швейного ателье. Витрина великолепна. Ни единой трещины. Дело портит только его отражение.

Он идет в ателье, потому что сейчас оно очень кстати. Портной — маленькая цельная личность — завидев его, улыбается:

— Люди все трещат по швам.

— А разошелся я.

Портной принимает заказ на половинчатую одежду. Не впервой, говорит, такое уже случалось. Будете щеголем, невзирая на то, какой вы теперь урод.

Половинчатый привыкает к новым условиям жизни. Он ложится в кровать, распадаясь на части. Ему снится, что он снова цел. Утром каждая половина закуривает по сигарете. Зрелище жалкое, говорит одна его часть другой. На себя посмотри, отвечают ей. Настроения эти сейчас ни к чему. Сделаем вид, что нет никакой ошибки. Обвяжемся, скажем, веревкой. Украдем ее у соседа, который запутался в жизни. На днях он бегал по коридору в слезах и горячке, тряся документом: «Настоящим я  обещаю, что сделаю все возможное, чтобы наладить ситуацию в мире — политическую, экономическую, метафизическую — и облегчить всеобщую участь, бесславно повесившись в клозете под журчанье воды». Но веревка нужнее нам, не ему. Ведь в мире не станет лучше без этого человека. У него здесь остались дела. Он и сам еще не понимает, что влюбился в девицу, которую видел несколько раз. На автобусной остановке, старой, как Рим, и покрытой древним письмом о любви — сумме двух человек. Однажды он купит ей килограмм шоколадных конфет и заслужит тем самым ее приязнь навсегда.

После утренних ссор половины шли в мастерскую — ремонтировать и собирать по частям. Один скромный работник из большой важной фирмы принес ему пишущую машинку, строчащую сотни доносов — о мужеложстве (даже на женщин), финансовых махинациях (откуда деньги на импортный чайник?) и тяге к сладкому (от него ведь бывает кариес). Среди машинок сейчас эпидемия, сказал половинчатый, надо было ставить прививку от бешенства. Теперь уже поздно — только сдавать в утиль. Очень жаль.

Другой господин — хозяин комиссионки — хотел починить свой товар, светлокудрую куклу:

— Болтает что хочет.

— О себе бы лучше подумал, — заметила кукла. — Потеешь, кряхтишь.

— Ее все возвращают. Не желают иметь с ней дел.

— Вы бы видели этих мужчин. Дураки. Сластолюбцы. Тщеславные твари. Только один был хороший, но я ему надоела. Бывает и так, обид не держу.

Половинчатый обратился к кукле:

— А могли бы вы говорить, что попросят? Например, слово «мама», как это принято у некоторых ваших коллег.

— Только если меня поколотят. Тогда я это кричу. Заклинание, чтобы остаться целой. — Она взглянула на половинчатого. — А вот мастер-то — сломан.

Половинчатый дал совет оставить куклу как есть. Он встречал довольно похожий случай и с тех пор стал немного мудрей. Возможно, та встреча была одной из причин, почему его вдруг разломало о воздух. А возможно, что нет, и напротив — без этой встречи все случилось бы раньше. Он треснул бы и разлетелся. Вдребезги. Иными словами, не разберешься теперь, что к чему, но ясно одно — та встреча была важна.

На исходе рабочего дня половины мирил алкоголь. По пути в заведение они видели цельных людей. От их правильных лиц ни кусочка не отошло. Половинчатый заявлялся в кабак, поднимая полшляпы. Пьяные женщины находили это очаровательным.

Все жали разом обе его руки:

— Ну как ты поживаешь, Пополам?

Он показывал людям очередную придумку — пару темных моноклей. Пил Пополам за двоих, чокаясь сам с собой и поднимая никчемный тост.

Одна половина спрашивала у другой:

— Что тебе нравится в жизни?

— Тихо сидеть в углу и смотреть на обои. Разглядывать лица из листьев и разных цветов. Эти лица мои, про них больше никто не знает. Я люблю каким-то похожим образом, разглядывая толпу, вдруг заметить кого-то, подумать: вот мой человек. Не в том смысле, что он мне будет принадлежать, ведь рабство запрещено. В каком-то особом смысле, в каком двое могут любить запах жасмина и сотни других вещей.

— Да, верно. Но кто скажет — какой провидец? — как долго продлится ваша любовь к жасминовому аромату? Завтра или через полвека один из вас обнаружит, что похожий парфюм используют представители мафии Ectobiidae, известные как прусаки. В домах, где они обитают, ты встретишь тот самый запах.

— Спасибо тебе, что напомнил, я как раз подумывал смастерить таракана цвета морской волны. Побрызгаю на него духами Chanel — пусть пахнет грасским жасмином. Будет бегать и удивлять соседей.

— Как бы то ни было, однажды все эти люди, которых ты обнаружил в толпе, становятся нетвоими. Смотришь на них и думаешь: мерзость какая. А потом ты становишься сам — несвой.

В кабак явился новый проходимец. Он был в похожей ситуации. Точнее, только его половина — другую он потерял в пути. Половина была небритой и страшной. Говорит Пополаму:

— Как видишь, ты более-менее цел.

— Что с вами произошло?

— Часть меня не приемлет половое распутство. Я отказался от этой части.

Он подмигивает девице. Выглядит это так, словно он просто моргнул. Девице сложно понять его знаки. К тому же подле нее нарисовался красавец: красота его заключалась в том, что он целовал ей руки, а нынче уже никто так не делает. В тот день ей исполнилось тридцать. Она чуть потрескалась — на переносице и в уголках рта. Через год она в страшных муках родит красивого сына. А спустя десять лет эта женщина отрежет часть своей сути, длинные локоны. Продаст и купит себе шиньон.

На заре Пополам покидает кабак и снова идет по улице — превосходной, как раньше. Распахивается окно. Кто-то зевает, и нижняя челюсть со стуком падает наземь. Пополам поднимает ее и броском возвращает владельцу. Стук падающих челюстей звучит повсюду, и Пополам наблюдает следующее:

Люди врезаются в улицу, в воздух и ломаются надвое. Ухмыляются. И вдруг видят свое положение. Мужчина поклонился — и сломался. Женщина присела в реверансе — и сломалась. А после они рвут друга друга на куски.

Люди теряют нос или ухо и хлопают по карманам. Они заглядывают под машины, ища укатившуюся башку. Дворник метет все это. В кучу листвы он сгребает руки, ноги и головы. Возможно, кто-то из горожан так закончил из-за болезненной тяги к сладкому. («Гражданин N был замечен мной в употреблении мучного продукта, именуемого — булка с маслом. Продукт спровоцировал стадию предожирения и развитие кариеса, а на это мерзко смотреть».)

Но люди выходят из положения. Вместо голов у них — документ, калькулятор, бутылка, томик поэзии, зонт. И вдруг расправляются разом сотни зонтов. Это значит — дождь.

Пополам испытал тоску. Он бьет кулаком по стене и жалеет об этом. Дома раскачиваются и падают, как домино. В испуге взмывают птицы. Пополам замечает однокрылую чайку — она делает грустную попытку взлететь.

Пополам испуган увиденным. Он заходит к портному — сшить полноценный костюм. Втиснуть тело в приличное одеяние, чтобы не оскотиниться.

Портной тем временем кончает некое шитье. Он делает стежки на собственной руке. Откусывает нитку. Он сшит из лоскутков.

— Зацепился сегодня, — говорит. — Хорошо, что заметил.

Половины нервно смеются. Портной тоже смеется, но осекается: на животе у него расползаются швы. Чертыхаясь, хватается за иголку.

Пополам видит многих других цельных личностей. Вот люди с портфелями: их бледная кожа — вся в скобах от степлера. Вот хрупкие женщины. Их головы держатся лишь на булавках с жемчужинами.

Половинчатый встретил светловолосую куклу — она стояла на шумном проспекте, похожая на человека из плоти и крови. Ее звали теперь — Мария Анна Лиза Вита. То были все имена, какие ей дали хозяева. Фамилию кукла взяла — фон Покинутая.

— Меня столько раз оставляли как есть, — сказала она, — что я выбилась в люди. К слову, на днях я купила наш город в комиссионке. Барахлит, но мне сделали приятную скидку по старой дружбе. Ну а вы? Все пытаетесь? Ждете, когда к вам вернется прежняя жизнь?

Пополам ухмыляется и развязывает веревку. Половины решают, что дела так не делаются. Им стоит проститься, решают они. Встают друг напротив друга и поднимают полшляпы.

В этот самый момент человек становится целым. Как дурак, стоит он посреди улицы, подняв в воздух целую шляпу. Смотрит на нее, изумленный. Вертит в руке, не веря, что она целая. А затем бросает выше солнца.

Иллюстрация на обложке: Ева Реген