Андрей Рубанов: коллекция рецензий

Роман Андрея Рубанова «Финист — Ясный сокол» потихоньку становится национальным бестселлером — и в прямом смысле, и как претедент на премию с таким названием. Воображаемая дискуссия критиков о жанре, героях и актуальном посыле книги — на сайте «Прочтения».

Михал Фаустов, «Национальный бестселлер»
Егор Михайлов, «Афиша»
Галина Юзефович, «Медуза»
Полина Бояркина, «Прочтение»
Михаил Визель, «Год литературы»
Наталья Кочеткова, «Лента»
Елена Васильева, «Национальный бестеллер»
Митя Самойлов, «Национальный бестеллер»

Михаил Фаустов: Мне подобного рода литература нравится не должна. Увидев в одной из аннотаций зловещее слово «фэнтези», я должен был по идее бежать ФЯС, как чорт ладана. Где я, четырежды засыпавший на первом эпизоде первого сезона «Игры престолов», и где «фэнтези»?

Егор Михайлов: Читатель ждет уж слова «постмодерн», но «Финист» — книга жанрово выдержанная, даже старомодная, не претендующая ни на то, чтобы проложить новую тропу в литературе, ни на то, чтобы поразить читателя хитрыми перемигиваниями с Проппом. Это и понятно: Рубанов — серьезный маскулинный автор, чуждый всяческого пост-пост и мета-мета. Среди всепожирающей иронии такой отказ от свистелок в пользу традиционной романной структуры и простых ценностей даже подкупает — читается «Финист» упоительно, даже если фэнтези никогда не была вашим излюбленным жанром.

Галина Юзефович: Иными словами, «Финист — Ясный сокол» — редкая в наших литературных реалиях книга, которую можно (и нужно) читать напрямую, «в лоб», не пытаясь вскрыть в ней второе, символическое дно. Однако, освобождая читателя от необходимости рыхлить каменистую почву текста в поисках не предусмотренных конструкцией глубин, жанровая принадлежность книги в то же время накладывает некоторые обязательства на автора — и вот с этим, увы, у Рубанова возникают сложности.

Полина Бояркина: Чувства Марьи и Финиста хоть и являются причиной и истоком всех романных событий, отодвинуты на второй, если не на третий план. В центре же — трое мужчин, которые влюблялись в Марью. И получается, что образы претендентов на звание центральных персонажей остаются совершенно не раскрытыми — для этого им просто не хватает романного времени. Марья, несмотря на полунамеки о скрывающейся за хрупким фасадом недюжинной силе, оказывается достаточно плоской, развития (впрочем, как и раскрытия) персонажа за почти 600 страниц так и не происходит — а почва, казалось бы, благодатная. С Финистом и вовсе не успеваешь понять ничего. Не очень ясны при таком раскладе и мотивы любовной лихорадки, которую вызывает Марья.

Егор Михайлов: Единственным условно женским персонажем, которому Рубанов оставляет возможность активно поучаствовать в событиях «Финиста», остается только старуха Язва, почти бесполое создание. «Финист — ясный сокол» — редкий русский сюжет, который мог бы рассказать об интересном женском персонаже; Рубанов пересказывает его от лица трех мужчин. Такой вот сказочный менсплейнинг.

Михаил Визель: Полусказочному сюжету соответствует и полусказочный «сеттинг»: автор и здесь как бы балансирует на грани откровенного славянского фэнтези и исторической фантастики. Герои слыхали про ромейского бога именем Крест, Змеи Горынычи, подыхающие от старости, смахивают на реликтовых динозавров, «великие предки» — это точно мамонты, летучая лодка небесного князя при взлете испускает по сторонам реактивную струю, как самолет вертикального взлета (или как шлюпка палеопришельцев), сам Вертоград описывается как технократическая Лапута, проапдейченная версия загадочного Аркаима, а Резан, в котором живет девка Марья и в который отправляется ватага глумил, — это же прото-Рязань?

Полина Бояркина: В художественном мире «Финиста — ясного сокола» все будто бы перевернуто с ног на голову — если в сказках считалось, что Горыныч живет у огненной реки и стережет Калинов мост, по которому можно попасть в царство мертвых (привет, Цербер!), то у писателя гибель чудища, наоборот, помогает Марье попасть на небо, в город птицечеловеков Вертоград. Вертоград — в устаревшем значении «сад» — своеобразный Эдем. По дороге к Змею, на краю леса стоит, как водится, избушка Бабы-Яги, охранительницы входа в царство смерти. Царством смерти в определенном смысле и оборачивается для героев убийство Змея.

Наталья Кочеткова: Такая серьезность в деталях, на первый взгляд, уводит роман в жанровую литературу. Но и Пелевин бы читался как сугубое фэнтези, если бы не обязательные шуточки на тему виртуальных политиков, маршей протеста, феминизма и прочего. Однако по мере чтения все больше создается впечатление, что и Рубанов столь же привязан к действительности, несмотря на все коловороты. Просто его привязка другого рода — не обстебывание общественно-политических и мировозренческих перемен, а размышление над тем, что есть любовь, традиция, равенство и уважение. С его опрокинутой в сказку картиной мира можно спорить, — но не уважать ее нельзя. Она того заслуживает.

Елена Васильева: Рубанову со всеми оговорками удается остаться в том времени, в котором живут действующие герои, но сделать так, что через него проглядывает столь желанная актуальная современность. Но еще удивительнее само рубановское чувство времени. Пишет о новом — обязательно незаметно кивнет в сторону старого так, чтобы текст заиграл по-иному. Пишет о стародавнем — и здесь происходит то же самое, только наоборот.

Митя Самойлов: Вот сядет Андрей Рубанов за стол — вообще-то, встанет за конторку — напишет еще 297 таких же сказов, и всё! Готова русская мифология. Достаточно дикая для древности, достаточно понятная для современного человека.

Дата публикации:
Категория: Ремарки
Теги: Андрей РубановНациональный бестселлерРедакция Елены ШубинойФинист — ясный сокол
Подборки:
0
0
5698
Закрытый клуб «Прочтения»
Комментарии доступны только авторизованным пользователям,
войдите или зарегистрируйтесь