Алексей Сальников: коллекция рецензий

В новой книге Алексея Сальникова «Опосредованно» главное зло, запрещенное к употреблению и распростраению, — «стишки». И это — главное же отличие мира романа от мира читателя, отсылающее к событиям XX века, где все литературные произведения делились на разрешенные и запрещенные, и «Первые — это мразь, вторые — ворованный воздух». От писателя Сальникова после принесших ему известность «Петровых в гриппе» ждали многого. Получили или нет — «обсудили» критики в нашей коллекции рецензий.

Галина Юзефович, «Медуzа»
Лидия Маслова, «Известия»
Татьяна Сохарева, «Прочтение»
Наталья Ломыкина, «Москва 24»
Михаил Визель, «Год литературы»
Егор Михайлов, «Афиша Daily»
Владимир Панкратов, «Новая газета»

 

Егор Михайлов: В музыке есть «синдром второго альбома», в литературе — «синдром второго романа». Это происходит, когда после удачного дебюта писатель пытается повторить успех и почти неизбежно спотыкается, пытаясь и угодить публике, и не потерять себя. Сальникову этого синдрома удалось избежать совершенно удивительным образом: звездой его сделал именно второй роман, «Петровы в гриппе и вокруг него». После него отдельной книгой вышел дебютный «Отдел» — а есть еще «Нижний Тагил» и сборники стихов, которые совсем сбивают со счета. Так что «Опосредованно» — это книга уже опытного автора, который не ищет свой язык, а нашел. Но с другой стороны, это первая книга, которую Сальников писал уже в статусе большой звезды, — потому и спрос с нее особый.

Галина Юзефович: За прошедшие два года автор «Петровых в гриппе и вокруг него» екатеринбуржец Алексей Сальников превратился в одного из тех сравнительно немногочисленных российских писателей, от которых читатель в самом деле ждет нового романа.

Михаил Визель: После выхода вызвавшего яростную полемику романа «Петровы в гриппе и вокруг него» от поэта Алексея Сальникова ждали многого. Что ж, можно сказать, дождались: роман с нарочито и привычно неуклюжим названием обескураживает. Но, увы, не в хорошем смысле.

Наталья Ломыкина: <...> с новым романом вышло как-то «опосредованно». Екатеринбургский поэт, автор нашумевших «Петровых в гриппе и вокруг него», финалист «Большой книги» и «НОСа», лауреат премии «Национальный бестселлер», сделал ставку на свое призвание и страсть — поэзию. И это сыграло с ним злую шутку.
В «Опосредованно» почти все как в жизни, только поэзия объявлена вне закона. Стихи («стишки») приравнены к легким наркотикам, стоят дорого и доставать их надо нелегально. За создание и распространение «литры» положен срок.

Татьяна Сохарева: Единственное принципиальное отличие созданного автором вымышленного мира от реального кроется в отношении к поэзии, точнее, как раз-таки к «стишкам», которыми увлекается главная героиня. Они здесь сродни тяжелым наркотикам. За изготовление и распространение так называемой «литры» можно загреметь в тюрьму — ведь грамотно сконструированный «стишок» обещает небывалый кайф, а иной экземпляр может и убить — такие стихи Сальников называет «холодком». Трагично сторчавшийся «романист начала века» Александр Блок изучается в школах как пример того, что делают с людьми опасные увлечения, а по его прозаическим вещам дельцы восстанавливают зашифрованные рецепты изготовления «литры». Пушкин остался в истории как родоначальник русского авантюрного романа. Мандельштам сгинул в лагере, так как в сталинское время никто уже не разбирался, где поэзия, а где «литра». В общем, осталось только объявить: «Да начнутся голодные, пардон, поэтические игры».

Лидия Маслова: Кроме этого фантастического, как бы «антиутопического» нюанса, советское и постсоветское общество, в котором разворачиваются события романа, ничем не отличается от обычного, однако существование параллельной реальности «стишков» неизбежно накладывает отпечаток на отношения между героями. Именно стихотворное чутье, понимание, что «кайф, появляющийся из коверкаемой речи, совершенно аморален», создает между некоторыми персонажами странные неформатные связи, иногда более прочные, чем любовные или родственные. Одна из таких связей возникает у Лены со старшим братом подруги, который первый предлагает ей попробовать стишки, успокаивая, что это не опасно: «Ну это не винище, не косяк, даже не сиги, пахнуть не будет, даже Ирка уже пробовала — и ничего. Паленка и то опаснее».

Наталья Ломыкина: Ошарашенная, переполненная впечатлениями Лена пробует писать сама — и у нее получается. «Стишки» меняют ее жизнь. Она учится, разговаривает, встречается с людьми, а сама крутит в голове рифмы к пойманной утром строчке, не забывая вовремя кивать. И очевидно, что поэту Алексею Сальникову такая жизнь знакома не понаслышке. То, как он описывает муки творчества или эффект от «прихода» литры, можно издавать отдельным литературоведческим эссе.
Но Лена — все-таки женщина, и ее стремительно захлестывает другая жизнь: она заканчивает педагогический, перебирается в Екатеринбург, стремительно выходит замуж, рожает девочек-близняшек, так же стремительно разводится...
С этого момента более-менее цельный роман начинает разваливаться. Жизнь Лены-матери с бесконечными детскими воплями и выкрутасами, с новыми женами бывших мужей и прочими причудливыми подробностями — уже совсем другой роман, многословный, захлебывающийся, тонущий в бытовухе.

Михаил Визель: Читатель, даже тот, который с интересом следил за жизненными перипетиями и пространственно-временными петлями гриппующих Петровых, быстро увязает в бывших женах бывших мужей, их детях, родителях, пасынках — носящих к тому же самые обыкновенные незапоминающиеся имена — Владимир, Дмитрий, Вера, Ольга и т. д., так что впору, как в европейских историко-любовных сагах, составить генеалогическое дерево героев и поместить его на титульной странице. Наверно, это задумано автором специально, чтобы подчеркнуть «стертость» нашего обыденного бытия, что еще и подчеркивается таким же «стертым», лишенным ярких метафор языком, но требует от читателя известной внимательности.

Галина Юзефович: Роман о мире, в котором стихотворный текст обладает таким мощным воздействием, что его пришлось поставить вне закона, мог бы оказаться весьма интересным и созвучным, скажем, идеям Владимира Сорокина. Сюжет с внеположной всем традиционым нормам, но при всем том гармоничной и дружной семьей — тем более. Однако сведя оба эти сюжета в рамках одной книги, Сальников принял решение смелое, но не сказать чтобы удачное. Двум историям очевидно некомфортно под одной обложкой, они отказываются срастаться, и даже главная героиня разваливается на двух не слишком похожих друг на друга Лен — Лену-вдохновенную поэтическую наркоманку и Лену-мать, мачеху и жену. Словно пытаясь как-то сгладить, замазать разлом между двумя линиями повествования, автор наводняет пространство романа второстепенными героями, вставными новеллами и бытовыми подробностями — иногда просто непонятно зачем нужными, а иногда утомительно, раздражающе избыточными.

Владимир Панкратов: <...> автор не выбирает один из двух «концептов», а совмещает их и получает нечто более интересное. Во-первых, он показывает, как леденящие душу стихи рождаются из будничного мира «тряпочек и грязи». Жалея тех, кто в ожидании вдохновения всенощно медитирует над новой строкой, он демонстрирует, как сплющенная банка пива попадает в стих. Во-вторых, немного потешаясь, констатирует, что дар не всегда и не обязательно приходит к человеку, которому это нужно. И в-третьих, возвращает поэту заурядный обиход, от которого тот сам старательно отказывается.

Егор Михайлов: <...> главное достижение автора — это, конечно, главная героиня. В «Петровых» у Сальникова уже была кровожадная Петрова, но тут весь роман написан с точки зрения Лены, одной из самых объемных и человечных героинь, придуманных писателями-мужчинами, за многие годы. Страшно подумать, как этого не хватает в русской литературе: в кои-то веки появилась героиня, которая похожа на настоящую живую женщину. Как правило, персонажи-женщины в жанровой литературе описываются парой расхожих штампов: жена героя, любовный интерес героя, светлый идеал героя — или, наоборот, воительница, прорубающая себе путь в суровом маскулинном мире. Лена в романе «Опосредованно» не сводится ни к тому, ни к другому.

Татьяна Сохарева: Собственно, у Сальникова практически все герои шиты по гоголевским меркам — не красавцы, но и не дурной наружности, ни слишком толсты, ни слишком тонки. Попросту говоря, они никакие. Единственное, что позволяет им возвыситься над пожирающей нас повседневностью, — это меняющие их сознание мании и болезни. И здесь «стишки» работают точно так же, как в «Петровых...» — грипп. Они вносят в серые будни элемент хаоса, сквозь который на страницы романов Сальникова и просачивается всякая небывальщина: и сомнительные шутки про «Идиоточку», и доступный лишь опытным стихотворцам кайф, заставляющий Лену иначе смотреть на мир.

Михаил Визель: Что в романе по-настоящему хорошо — так это описание интимного, внутреннего процесса зарождения стихов внутри поэта. Видно, что Алексей Сальников не понаслышке знает, о чем пишет. Но даже оно не вытягивает довольно объемистый семейно-бытовой роман. Уж больно здесь все опосредованно.

Владимир Панкратов: Впрочем, все это увидит читатель, который доберется до конца романа, а добраться туда, честно сказать, не так просто. Части предложения упорно переставляются местами, усложняя нам дорогу, а точки заменяются запятыми. Текст так насыщен сторонними наблюдениями, что Сальников порой напоминает своего же героя, который «тащит в текст все подряд, жалея каждую украденную у телевизора или улицы репризу».

Галина Юзефович: Иными словами, кредита читательского доверия, заработанного Сальниковым на «Петровых в гриппе», пока хватает на то, чтобы с некоторыми оговорками признать «Опосредованно» проходным для автора текстом, не лишенным, тем не менее, скромных достоинств. Однако, принимаясь за следующую книгу, автору очевидно следует проявить большую рачительность и, возможно, меньше торопиться: имеющийся в его распоряжении кредит велик, но не бесконечен.

Наталья Ломыкина: <...> Сальникову стоило бы творить с холодной головой и две придуманные повести между собой не смешивать. Для него стишки — наркотик не вымышленный, а самый настоящий. А баловаться с «литрой», как мы знаем, очень опасно.