Сергей Тармашев. Ареал. Цена алчности (фрагмент)

Отрывок из романа

О книге Сергея Тармашева «Ареал. Цена алчности»

Полевая научная лаборатория ЛП-32, «Ареал», Зеленая Зона, 21 июля 2009 года, 14 часов 7 минут, время московское.

Шевеление в кустах повторилось, и Иван поднес бинокль к глазам, всматриваясь в далекие заросли. На севере, у самого края подлеска, примыкающего к поросшим березняком холмам, из желто-синих кустов, крадучись кошачьими шагами на гибких лапах, осторожно вышел крупный зверь. Оканчивающиеся толстыми крючковатыми когтями кривые узловатые пальцы и трезубец острых длинных бивней, словно вилы, выпирающих из сравнительно небольшой головы, были настолько огромны, что хорошо разглядывались даже с такого расстояния. Лапы и голова зверя под действием мутации «Ареала» уже изменились до неузнаваемости, потеряв шерсть и обзаведясь синюшным покрытием с желтоватым отливом, напоминающим хитин и чешую одновременно, но тело еще сохранило прежние формы, придавая зверю узнаваемость. Березов поправил провод гарнитуры рации и вышел в эфир:

— Медведь, ответь Туману, — он подошел к западному краю лабораторной крыши и окинул взглядом пустырь, — Медведь — Туману! — Повторил он, отыскивая внизу могучую фигуру, возвышающуюся над копошащимися в траве людьми.

Новая смена научного состава ЛП-32 приступила к работе несколько дней назад и сразу серьезно взялась за дело. Возможно сказывалась повышенная работоспособность свежих, только что отдохнувших людей, а может, просто сама смена имела больше энтузиазма по сравнению с предыдущей, как бы то ни было, но с момента прибытия нового персонала кипучая деятельность в лаборатории утихала только к ночи. Вот и сейчас работа бурлила вовсю. На пустыре, старательно обходя отмеченные красными флажками границы аномалий, под бдительным оком сжимающего неизменный «Печенег» Медведя, проводили работы несколько ученых. Медленно перемещаясь по безопасной площади пустыря, они утюжили скрытые в траве колонии Синьки неуклюжими аппаратами, представляющими собой забавную смесь пылесоса с газонокосилкой, собирая лабораторный материал. Еще один вместе с Лавандой возился на крыше недалеко от Ивана, проводя профилактику многочисленному научному оборудованию, раскрепленному здесь же.

— На связи! — Откликнулся Медведь, оборачиваясь к зданию лаборатории. Он поднял голову и посмотрел на стоящего на краю крыши Березова. — Прыгай! — Нарочито серьезным тоном посоветовал здоровяк.

— Спасибо, как-нибудь в другой раз, — улыбнулся Иван, — чтобы от нечего делать скакать с пятиметровой высоты, для начала надо научиться пронзительно орать и лазить по отвесным стенам.

— Фу на тебя! Накличешь! — Медведь погрозил ему кулаком, — еще вернется! Как обстановка?

— Кабан у холмов, — сообщил Березов, сверяясь с лазерным дальномером, — удаление двести тридцать метров. Стоит на месте, смотрит в нашу сторону. Крупный такой товарищ, когти отсюда видно.

— Кабан? — Вклинился в радиоэфир голос Лаванды, — Туман, вы не обратили внимания, как давно он появился?

— Минут десять в кустах прятался, — ответил Березов, оглядываясь на нее, — теперь вылез, но от подлеска не отходит.

— Понятно, — оценила Лаванда и тут же добавила, немного повысив голос: — Владислав Павлович! Заканчивайте сбор, на сегодня достаточно!

— Вас понял, Мария Сергеевна, — откликнулся ученый, — полагаете, уровень возмущения пси-поля подскочил?

— Думаю, да, — подтвердила Лаванда, — я сейчас займусь этим, но в любом случае, будет разумнее продолжить сбор материала завтра.

— Хорошо, Мария Сергеевна, — согласился с ней ученый, — мы сворачиваемся.

Ученые на пустыре выключили сборочные машины и завозились с механизмами, отцепляя накопительные емкости, заполненные свежесобранной Синькой. Сначала контейнеры с насекомыми будут доставлены в виварий, где в специальных герметичных кубах Синьку почистят воздушными струями, после чего поместят в изолированные вольеры для накопления и последующей переработки в лабораторный материал, или что там у ученых... Запомнить все обилие научной терминологии ГНИЦ «Ареала» Березов даже не пытался — там сам черт ногу сломит, не каждый научный сотрудник сможет похвастать тем, что знает все это дело досконально и в совершенстве. Уникумов, подобных Лаванде, было не так уж и много.

— Туман, вы не позволите мне воспользоваться вашим перископом? — Лаванда передала своему помощнику электронный тестер и подошла к Ивану.

После инцидента с Дикобразом общаться им не приходилось, но научный руководитель ЛП-32 заметно изменила свое отношение к охране и более не создавала «острых углов». Это ощутимо снизило натянутость взаимодействия охранников и персонала лаборатории, и служба пошла много проще. Оценив произошедшие изменения, Медведь с ехидной улыбочкой поздравил Березова с произведением на Лаванду неизгладимого впечатления, и пообещал подробно осветить этот подвиг в Отряде путем прочтения лекции на тему: «Как правильно использовать шоколад для покорения сердца ученой стервы». Сам Иван отметил, что перестав источать желчь и пренебрежение, Лаванда выглядит очень даже милой. Даже в мешковатом защитном комбинезоне сотрудников ГНИЦ.

— Да, конечно, там не заперто, — он указал ей на дверь в сторожевую будку, — пользоваться умеете?

— Это, все-таки, моя лаборатория! — Коротко улыбнулась Лаванда, направляясь к бронированной двери, — к тому же не первая, и не первый год!

Она скрылась внутри, и спустя несколько секунд поворотная платформа перископа пришла в движение, разворачиваясь в сторону холмов. Березов посмотрел в бинокль, отыскивая кабана. Обезображенное мутациями животное обнаружилось на прежнем месте, только теперь у кромки подлеска стояло уже два зверя. Оба застыли в неподвижной позе, всматриваясь кроваво-красными глазами в сторону лаборатории. Словно в подтверждение его наблюдений, в эфире раздался голос Лаванды:

— Владислав Павлович, я наблюдаю уже две особи с явными признаками реакции на возмущения пси-поля, — произнесла она.

— Мы уже закончили, Мария Сергеевна, — доложил ученый, — осталось лишь завести внутрь оборудование.

— Внимание всему персоналу! — Повысила голос Лаванда, — на сегодня все эксперименты с живыми образцами приказываю прекратить, сбор биологического материала будет продолжен завтра. Владислав Павлович, я прошу вас внести соответствующие записи в вахтенный журнал, мне нужно еще закончить некоторые дела.

— Да, разумеется, — ответил тот.

Иван опустил бинокль. Пожалуй, лабораторию стоит запереть, пока все еще тихо и спокойно. Он поглядел вниз, на ученых, затаскивающих сборочные аппараты-пылесосы внутрь здания. Перевалить довольно массивные устройства через бронированный порог для не отличающихся особыми габаритами научных сотрудников было задачей не самой легкой, и потому у входа возникла небольшая пробка. Сотрудники впрягались в аппарат вдвоем, чтобы втащить его внутрь. Ситуацию выправил Медведь. Могучий здоровяк подошел к возящимся людям и, посоветовав им не загораживать проход, повесил пулемет на грудь. После этого он играючи схватил в каждую руку по аппарату и за пару секунд перенес их через порог, иронично вопрошая ученых, почему же они при всех своих высокоразвитых мозгах не догадались внести в конструкцию лаборатории более удобную форму порога. В ответ один из научных сотрудников лишь развел руками, мол, обычное это для нашей страны дело: проектируют одни, мучаются другие. Изначально планировалось, что все, что на колесах, будет перемещаться через грузовые ворота, но открывать такую огромную дыру в лабораторию ради нескольких «пылесосов» слишком долго и неразумно. Дольше потом придется восстанавливать чистоту, а кое-где и стерильность...

Ученые скрылись внутри здания, и Медведь, внимательно осмотревшись вокруг, сделал Березову короткий жест:

— Чисто! — Прошипел в эфире голос здоровяка, — время четырнадцать ноль пять, запираю вход.

— Принял тебя, — ответил Иван.

Медведь зашел в лабораторию, и через секунду раздался звук закрывающейся бронедвери, сменившийся шипением воздуха в системе герметизации.

— Я закончил, — к Березову подошел работавший на крыше ученый, — на сегодня все необходимые мероприятия проведены, я вернусь завтра в это же время.

Иван кивнул, и они направились к входу в сторожевую будку. Лаванда все еще разглядывала животных в перископ, и ученый, обменявшись с ней несколькими фразами, спустился в лабораторию по трапу внутреннего люка.

— Вы закончили на крыше? — Спросил Лаванду Березов, — я могу запирать дверь?

— Да, запирайте, — молодая женщина отстранилась от окуляров и посмотрела на встроенный в УИП хронограф, — ваша смена заканчивается через час. Можно мне остаться здесь? Я хотела бы поговорить с вами о том случае с Дикобразом. Надеюсь, вы не откажетесь ответить на несколько вопросов?

— Ответить не сложно, — пожал плечами Иван, — только боюсь, что мало чем смогу вам помочь. Я боец специального подразделения, а не ученый.

— Да, я знаю, — Лаванда склонила голову, — но сначала я должна перед вами извиниться за свои слова и за поведение в целом. Я была неправа и в своей иронии зашла слишком далеко за рамки разумной корректности. — Она виновато посмотрела на него, — знаете, я тогда буквально вышла из себя, когда вы столь резко посоветовали мне прикусить язык. Бросила все и помчалась искать на вас управу. Заявилась прямиком к руководителю ГНИЦ академику Морозову. Я работаю с ним с самого университета, Станислав Викторович был моим научным руководителем еще во времена написания моей первой кандидатской диссертации. Он едва услышал мои возмущения, так сразу же повел меня к генералу Рябову, начальнику службы безопасности. Я думала, что сейчас мы разнесем вас в пух и прах!

Лаванда сделала паузу и печально вздохнула. Было видно, что ей сейчас приходится очень неловко. Она подняла глаза на терпеливо молчащего Березова, и продолжила:

— Но вместо этого Рябов разнес в пух и прах нас обоих. Он вывалил на стол четыре набитые папки с жалобами, не меньше пяти килограмм бумаги. И все это были рапорты сотрудников СБ, возмущенных моим оскорбительным отношением к ним. Рябов заявил, что из уважения к Станиславу Викторовичу и моему личному вкладу в исследования ГНИЦ, закрывал на это глаза, но сейчас мое высокомерие перешло всякие границы. Он спросил, представляю ли я вообще, кем именно недовольна на этот раз, достал ваше личное дело и зачитал несколько выдержек. Группа «Альфа», одиннадцать опаснейших операций, более тридцати спасенных жизней, правительственные награды, ранение, тяжелая контузия, из-за которой вы попали в РАО. Вы едва не погибли, спасая тех женщин и детей, почти двое суток в коме... Я даже помню сюжет в новостях о тех террористах, перепуганные женщины с плачущими детьми на руках на фоне развороченного дымящегося дома... — Лаванда вновь печально вздохнула и закончила: — а я вела себя словно капризный подросток! Мне, право, очень стыдно. Я искренне прошу вас простить меня!

— Дело не в этом, — покачал головой Березов, — вы вольны относиться к людям так, как вам вздумается, но зачем же оскорблять и унижать их только потому, что они делают свою работу, и эта работа вам не по вкусу? Да, я понимаю, в нашей службе народ по большей части простой и часто грубый, но ведь они от этого меньше людьми не становятся. Если охранник не выпускает вас в запретную зону или не подпускает к вам опасного зверя, пусть даже и при помощи оружия, он делает это не из вредности, а потому что это его прямая обязанность — обеспечить неприкосновенность запрещенного к посещению места или сохранить вам жизнь и здоровье! Разве обязательно в ответ на это вываливать на людей ведро помоев? Даже если они не служили в «Альфе» и не взрывались на фугасах террористов? Если вам не нравится его обязанности, предъявите претензии руководству! У нас в инструкции прямо сказано: «любыми способами не допускать причинения вреда жизни и здоровью находящемуся под охраной персоналу РАО «Ареал»! Боритесь с системой, если считаете нужным, зачем втаптывать в грязь простых людей? А если бы у меня не было всего этого послужного списка, вы что, добивались бы моего увольнения? Так что ли?

Он укоризненно покачал головой, глядя на молодую женщину, и неодобрительно поморщился.

— Мне действительно очень жаль, — грустно ответила она, — я понимаю, что мое поведение выставляет меня не в лучшем свете, и сожалею об этом. Что тут добавить? Я сделала выводы и впредь постараюсь не допускать подобного. Но поймите и вы меня, Туман, я занимаюсь изучением мутагенных факторов «Ареала», и мне более чем необходимы живые образцы претерпевшей мутации фауны! А я из года в год получаю изорванные пулями трупы! В лучшем случае, израненных особей! Нелегко глядеть в глаза животным, умирающим на твоих руках! То, что они мутировали, не лишило их души! Они тоже страдают! И все понимают! Более того, как раз они-то чувствуют намного больше, чем мы или другие земные живые формы! Вы же сами знаете! Иначе не смогли бы вывести Дикобраза из лаборатории!

— Я тут ни при чем, — отмахнулся Иван, — фокусу с шоколадкой меня научил Болт. Это он показал мне, как это делается.

— Валерий? — Переспросила Лаванда, — вы можете подробно вспомнить, что именно он вам рассказал?

— Да ничего, собственно, — пожал плечами Березов, — просто я видел, как он подманивал шоколадкой семейство Дикобразов, вот и повторил его действия в точности.

— Похоже, вы не в курсе некоторых основных особенностей «Ареала», — она внимательно посмотрела на него, — не удивительно. Служба Безопасности считает эту теорию бредом, да и не только она. А ведь между тем именно она является основным моментом, отраженным в сохранившихся записках пропавшего академика Лаврентьева, который не просто является родоначальником научных исследований «Ареала». Я твердо убеждена, что мы до сих пор не знаем об «Ареале» и четверти того, что удалось выяснить Лаврентьеву! Позвольте, я введу вас в курс дела хотя бы вкратце!

— Только делайте скидку на отсутствие у меня научного образования, — согласился Иван, — поменьше непонятных терминов.

— Я все изложу доступно, — кивнула Лаванда, — дело в том, что сам, как вы выразились, «фокус с шоколадкой» известен довольно давно. Пристрастие Дикобраза к шоколаду было выявлено еще академиком Лаврентьевым. Вот только покормить Дикобраза с руки, когда он напуган или чувствует агрессию, до сих пор не удавалось никому, кроме Болта. А теперь и вас. Дело в том, что по теории академика Лаврентьева все жизненные формы внутри «Ареала» объединены в сложную сеть взаимосвязанных полей неких тонких материй, не доступных нашему анализу, а зачастую и вовсе нами не воспринимаемых. Одним из таких элементов является единое пси-поле, в которое автоматически включается любое живое существо, попадающее внутрь «Ареала». На сегодняшний день это чуть ли не единственный параметр, который мы можем, образно выражаясь, «потрогать руками». Все существа «Ареала» способны воспринимать яркие психологические импульсы, генерируемые сознанием, и чем мощнее эти импульсы, тем больше расстояния, на которые они распространяются. И это не способность отдельного существа воспринимать некие образы, это именно колебания неизвестного науке единого психологического поля, из которого обитающие здесь жизненные формы считывают информацию! Понимаете? Все абсолютно, от крохотной Синьки до Унка! Причем последний является наиболее чувствительным индикатором колебаний пси-поля из всех известных нам существ «Ареала».

Она немного потупилась и, поморщившись, призналась:

— Это моя вина, что он пришел. Мое упрямство подвергло опасности жизни всех находившихся в лаборатории людей. Я не желала смириться с тем, что раненого Осьминога не спасти, и упрямо делала все, чтобы продлить ему жизнь. Несчастное животное умирало слишком долго и, как я теперь понимаю, очень болезненно — оно получило тридцать девять пулевых ранений. Его страдания были столь сильны, что возмущения пси-поля докатились до Красной Зоны, и привлекли Унка. Я поступила в высшей степени глупо и непрофессионально.

— А что такое Унк? — Иван вспомнил слова Медведя, — мне говорили, что со слов Болта это то, чем стали новорожденные дети, погибшие в момент первого Выброса в населенных пунктах Эпицентра и Красной Зоны?

— Официально наука не поддерживает это определение, так как никаких конкретных доказательств подобному положению вещей получено не было, — ответила Лаванда. — Унк практически не изучен в силу своей крайней опасности. Излучаемые им звуковые и ультразвуковые колебания смертельны для человеческого мозга, и никакие наушники тут не помогут. Некоторые специалисты считают, что крик Унка — это не только звуковые колебания, там присутствуют и другие, куда более опасные энергии, не известные науке, и я согласна с ними. То, что вы слышали тогда, ночью, фактически не было криком, скорее, захлебывающимся плачем. Сам крик вызывает болевой шок от мучительных страданий в считанные секунды. Именно поэтому никто в здравом уме никогда не подойдет к нему близко. Если Унк испугается и закричит — это гарантированная смерть. За все время существования ГНИЦ в нашем распоряжении оказался лишь один образец Унка, да и то сильно поврежденный. Одна из спасательных бригад случайно натолкнулась на него в ходе работ по спасению сотрудников из развалин лаборатории, пострадавшей от неудачного эксперимента. Там произошел сильный взрыв, и нескольких человек заживо похоронило под завалами, размозжив конечности. Люди умирали мучительной смертью, вероятнее всего, это и привлекло Унка.

— Как спасателям удалось его поймать? — Заинтересовался Иван.

— Согласно официальному отчету, Унк появился неожиданно и сразу же закричал, — болезненно поджала губы Лаванда, — два человека скончались на месте. Остальные открыли огонь, и это, разумеется, напугало существо еще сильнее. В общем, погибло более половины сотрудников. А убили его совершенно случайно, один из спасателей был вооружен бензопилой и в тот момент перепиливал обрушившуюся деревянную балку перекрытия. Вероятно, звук вгрызающейся в дерево бензопилы частично снизил силу удара крика, а может быть сам спасатель от природы оказался более устойчив к этому воздействию, словом, Унк сам оказался рядом с ним, и этот человек, оставшись на ногах, нанес ему удар работающей бензопилой и искромсал Унка на куски, после чего потерял сознание от болевого шока. Он чудом остался жив. Останки Унка доставили в ГНИЦ, но исследования быстро зашли в тупик — у Унка не оказалось почти ничего общего ни с человеком, ни с Зомби, кроме, разве что, явных следов действия эффекта обратной регенерации. Мы даже не можем толком ответить на вопрос, живой он или, так скажем, не живой. С одной стороны, его кровь не сворачивалась, как у восставших из могил покойников, подвергшихся обратной регенерации, с другой — он не только чувствует эмоции, но и сам очень глубоко испытывает их! Впрочем, эта теория сейчас не популярна, кроме меня и узкого круга моих единомышленников ее никто не поддерживает. К тому же вследствие роста «Ареала» места обитания Унков в Красной Зоне отодвигаются от нас все дальше, и встречи с Унками практически сошли на нет. Поэтому проект, занимавшийся изучением этого существа, закрыли.

— Вы сказали, что все это есть версия официальная, — заметил Березов, — стало быть, есть еще и неофициальная? Как я понял, ваша и ваших сторонников?

— Верно, — кивнула Лаванда, — хотя правильнее будет назвать ее теорией Лаврентьева. Вот она-то как раз многое объясняет. Как я уже сказала, всю территорию «Ареала» пронизывает так называемое пси-поле, в котором взаимодействуют все находящиеся в Зонах существа, независимо от того, хочется им этого или нет. И подвергшиеся мутациям живые, и неживые формы в той или иной степени чувствуют его возмущения. Я склонна отчасти верить объяснению Валерия «Болта»: если в момент Выброса недавно рожденный малыш погиб не мгновенно, но испытал при этом тяжелейший шок от страха и боли, то эти эмоции должны были оказаться чуть ли не единственными образами, заполнившими еще чистое сознание несчастного ребенка. Страх, безысходное одиночество и инстинктивное ощущение неизбежно приближающийся смерти — вот и все факторы, сформировавшие его. И вот он умер, и практически тут же ожил, ведь в Эпицентре и Красной Зоне действие всех процессов «Ареала» на порядки мощнее, чем тут, в Зеленой, или даже в Желтой Зоне. Скорее всего, он был абсолютно мертвым не более одной-двух минут. И если потом он ожил, во что превратилось его сознание? Я уже не говорю о физической мутации, это вообще загадка, если бы я сама не исследовала те останки, я бы сказала, что все это антинаучный бред! Учитывая все это, неудивительно, что Унк чувствует приближающуюся смерть. Это единственное ощущение, помимо страха, которое он знает. И оно притягивает его, очень возможно, что несчастное существо идет на это ощущение, желая помочь умирающему, но ему не ведомо, как это сделать. И потому Унк просто пытается быть рядом, чтобы избавить страдающего хотя бы от ужаса умереть в одиночестве. Но, как мы уже разобрались, вторая основная эмоция Унка — это страх, он боится всего, что испытывает к нему агрессию, и потому кричит. Крик — это не атака, это самозащита Унка, и она срабатывает, как и все у него, сугубо рефлекторно, едва существо почувствует направленную на себя злобу, ярость, желание убить и тому подобные намерения.

— То есть вы хотите сказать, что все остальные звери «Ареала» тоже чувствуют нечто подобное? — Переспросил Иван, невольно окидывая взглядом окрестности через затянутое бронестеклом окно.

— Именно! — С жаром подтвердила Лаванда, — от мала и до велика! Унк предельно сенситивен и способен уловить и отследить источник мощных возмущений пси-поля за многие десятки километров. Другие жизненные формы не столь чувствительны, но все они это ощущают, абсолютно все! Вот почему тот Дикобраз был панически напуган — он провел почти сутки в непосредственной близости от умирающего в муках Осьминога! Вот почему остальные его сородичи инстинктивно собрались на вертолетной площадке — они пытались ему помочь! Даже Синька, мелкое насекомое, является неотъемлемой частью пси-поля. И хоть сама по себе единичная особь Синьки слишком мала, чтобы вызвать серьезные возмущения, совокупной массы нескольких тысяч этих насекомых вполне достаточно для создания довольно сильных колебаний пси-поля.

— Поэтому вы прекратили сбор Синьки с появлением кабанов? — Догадался Березов, — они почувствовали страх насекомых?

— Я бы сказала, что сборочные аппараты поглотили существенно большое количество насекомых, каждое из которых на своем уровне ощущало направленную на нее агрессию. Ведь управляющие аппаратами люди знают, что Синька пойдет в переработку, и их подсознание невольно транслирует в единое пси-поле образы скорой гибели собранных насекомых. И если одна особь мало на что способна, то несколько килограмм собранной Синьки являются вполне серьезным проводником эмоциональной материи в пси-поле. Именно эту агрессию и почувствовали мутировавшие Кабаны. Потому сбор Синьки на сегодня был прекращен, я, конечно, люблю и уважаю наших животных, но не настолько глупа, чтобы спровоцировать, как это у вас называется, массированную атаку на свою лабораторию. Достаточно того, что по моей вине здесь побывал Унк, и хорошо, что вы не открыли по нему огонь.

— Медведь не позволил, — признался Березов, — сам я ничего об Унке не знал и, будь я один, наверняка подошел бы к нему. Я очень удивился, увидев сидящего на крыше маленького мальчишку в лохмотьях.

— Это было бы равносильно прыжку в кратер извергающегося вулкана, — покачала головой Лаванда, — шансов выжить примерно одинаково. Кстати, вблизи Унк мало похож на ребенка, и производит жуткое и отталкивающее впечатление. Ходит он прямо, но для бега словно изламывается в позвоночнике почти пополам, и пользуется четырьмя конечностями, заканчивающимися совсем не человеческими манипуляторами, более напоминающими толстые короткие щупальца с тремя когтистыми отростками, нежели пальцы. Он закричал бы, едва заметил вас. Хотя... — она задумчиво посмотрела на Березова, — после случая с Дикобразом... я уже не уверена в этом. Вероятно, подсознательно вы не боитесь местных животных и не излучаете агрессию. Невероятно. Вы второй человек после Валерия «Болта», кто продемонстрировал подобное на моей памяти.

— Не знаю, как насчет подсознательно, но сознательно я их очень даже побаиваюсь, — улыбнулся Иван, — ибо инстинкт самосохранения мне совсем не чужд! Так что я, правда, не знаю, почему у меня получилось подманить Дикобраза. В тот момент я думал, что это в порядке вещей.

— Вот и Болт отвечает на подобные вопросы точно так же, — вздохнула Лаванда, — и я даже не буду уговаривать вас, Туман, согласиться на обширное обследование, так как уверена, что наши специалисты ничего в вас не обнаружат, как и в случае с Валерием. Я полагаю, что способность взаимодействовать с пси-полем «Ареала» лежит где-то в глубинных слоях подсознания, и обнаружить этот механизм на текущем уровне развития современной науки мы не в силах. Но, тем не менее, он есть, я твердо убеждена в этом, и это также полностью соотносится с теорией академика Лаврентьева!

— Согласен, что эта ваша теория объясняет гораздо больше, и главное, понятнее, чем основная версия, — оценил Березов, — странно, что она не признана.

— К сожалению, у нас нет для нее никаких доказательств, — Лаванда грустно пожала плечиками, — а наука приемлет только факты, но не домыслы. Единственным косвенным свидетельством в пользу того, что наша теория имеет право на существование, является метаморфит, получивший среди сталкеров название «Шестое Чувство». И это все, что у нас есть.

— Кстати, что он дает? — Спохватился Иван, — давно про него слышу, но все как-то не доходили руки узнать о его свойствах. Я слышал, он редкий и довольно дорогой.

— Не абсолютный раритет, но довольно редок, — кивнула она, — и вы правы, стоит немалых денег на черном рынке. По своему действию он очень показателен в свете теории академика Лаврентьева. При тактильном контакте с «Шестым Чувством» контактер начинает чувствовать местонахождение всех живых форм вокруг. Радиус зависит от индивидуальных особенностей самого контактера, обычно его величина варьируется от четырехсот до пятисот метров.

— Полезная вещица, — оценил Березов, — точно знать местонахождение противника. Странно, почему РАО не продвигает его в военные разработки.

— По простой причине, — улыбнулась Лаванда, — не только контактер чувствует окружающие его живые формы. Живые формы тоже начинают чувствовать контактера.

— То есть? — Иван поднял брови, — я вижу их, а они видят меня? Так что ли?

— Совершенно верно, — подтвердила Лаванда.

— Сомнительное преимущество, — покачал головой он, — чего же ради он стоит таких огромных денег?

— Возможно, с военной точки зрения польза от него не столь и велика, но в других областях он бывает незаменим, — возразила она, — например, при проведении спасательных работ, особенно в условиях завалов, оползней и схода снежных лавин. И среди местных сталкеров он весьма востребован. Оказавшись в опасном месте, они посредством контакта с данным метаморфитом мгновенно получают полную картину расположения всех находящихся в округе живых форм, после чего прерывают контакт и меняют место своего нахождения. Насколько мне рассказывали знающие люди, такое весьма не лишне в Желтой Зоне, особенно в первую неделю после Выброса, когда идет бурное заселение обитателями «Ареала» вновь приросших к Зонам территорий, и мутировавшие существа особенно активны, причем как живые, так и неживые.

— То есть «Шестое Чувство» работает и вне «Ареала»? — Спросил Березов, — но тогда каким образом его существование подтверждает вашу теорию единого пси-поля?

— Тут есть два момента, — принялась объяснять Лаванда. — Во-первых: данный мет вне «Ареала» имеет втрое меньший радиус действия, а во-вторых, сам факт того, что он действует вне «Ареала», позволяет нам предполагать, что пси-поле существует по всей нашей планете. Просто вне Зон оно либо гораздо слабее выражено, либо мы имеем менее сильные способности его чувствовать, либо и то и другое одновременно.

— Полагаю, эта часть теории имеет еще большее количество скептиков, — улыбнулся Иван, — уж больно похоже на байки из области экстрасенсов, предсказателей, ведьм и прочих графов Дракул.

— Это так, — Лаванда коротко развела руками, — тут нам пока что нечего противопоставить оппонентам. Хотя, опять же, есть косвенные свидетельства в пользу теории Лаврентьева. Те же знаменитые предсказатели, известные на весь мир, например, Нострадамус, Ванга или гораздо более авторитетный Эдгар Кейси, все они откуда-то черпали свои сведения. И если есть теория единого информационного поля, почему должно быть исключено существование единого пси-поля, тем более, сейчас, когда «Шестое Чувство» столь явно его демонстрирует? Радиус его действия вне «Ареала» невелик, но он есть. И радиус этот внутри Зон не одинаков, в Желтой Зоне он больше, нежели в Зеленой. И я подозреваю, что в Красной он еще больше, а в Эпицентре и вовсе огромен! Об усилении пси-поля свидетельствует и возрастание степени агрессивности живых форм по отношению к человеку по мере приближения к Эпицентру. Проницаемость поля усиливается, и животные острее чувствуют исходящую от людей агрессию. Ведь в Зоны не ходят без оружия, а каждый вооруженный человек при виде мутанта в первую очередь думает о том, чтобы его убить, выстрелить, или хотя бы взять в руки автомат, даже если само животное и не выказывает никакой враждебности! Я убеждена, что мы сами вызвали ненависть местных живых форм к себе, мы вызвали ее именно своей же собственной злобой и агрессией! Ведь если вдуматься, то сам по себе «Ареал» нельзя назвать однозначно враждебным. Да, он расширяется, захватывая новые территории, но он не убивает все на своем пути, но лишь изменяет!

— Не думаю, что нам от этого легче, — не согласился Березов, — убивает или уродует мутациями — какая разница? Я уже не говорю про аномалии и Выбросы, в них я вообще не нахожу ничего, кроме враждебности.

— Разница в том, что если «Ареал» не убивает, а изменяет, то остается шанс на то, что этот процесс обратим, — воскликнула Лаванда, — академик Лаврентьев считал, что его можно обернуть вспять и не только вернуть себе потерянные земли, но и прекратить мутации. Но разгадку этой тайны нужно искать в Эпицентре, именно там активность «Ареала» наиболее высока, именно там в момент Выброса концентрация энергии максимальна. Там все началось, и только там можно все это закончить. Вот почему он так рвался в Эпицентр.

— И пропал без вести, — напомнил Березов, — как и все, кто имел неосторожность или наивность туда сунуться. Даже Болт, насколько я понимаю, ходит в Красную Зону по особым случаям и избегает проникать в Эпицентр.

— Да, это так, — сокрушенно вздохнула Лаванда, — «Ареал» ревностно бережет свои тайны. И не последнюю роль в этом, я убеждена, сыграла все та же человеческая агрессивность! Но и в Красной Зоне, и в Эпицентре существует жизнь, отлично приспособившаяся и к аномалиям, и к Выбросам. А это означает, что если понять ее принципы и правильно этим воспользоваться, туда все-таки можно будет попасть! И попытаться найти решение проблемы! Поэтому я так борюсь за любые живые образцы из Желтой Зоны, они необходимы мне, словно воздух! И даже больше!

— Понимаю, — кивнул Иван, — вы очень рассчитывали на того Осьминога. И все же не стоило так рисковать, если сразу было ясно, что его не спасти. В конце концов, это не последний Осьминог в «Ареале».

Купить книгу на Озоне