Музыканты второго плана

Музыканты второго плана

Все никак не удавалось придумать ловкого названия. Автор предлагал(а) слишком пафосное «Невидимого фронта мажорные бойцы», редакция склонялась к скромному «За спиной у фронт-мена». Главной задачей была не броскость, а деликатность. Этот цикл интервью посвящается музыкантам, которые не являются лидерами своих коллективов. Казалось бы, ну не являются и не являются. «Не-лидер» может играть лучше лидера. Или просто не хочет высовываться. Или организует потом свою группу, куда круче прежней. В общем, нет проблемы. Мы все же немножко волновались, напоминая музыкантам их «второстепенное» положение.

Игорь Бойцов

саксофонист группы «Ля-минорЪ»

Пару слов о твоем появлении в «Ля-миноре».
Играл рок-н-ролл в клубе с рокабилльным направлением, дудел там с семнадцати лет. Однажды познакомился с неким контрабасистом Гарри, который каким-то образом оказался в «Ля-миноре», именно через него и попал в группу. Года четыре уже играю...

Почему саксофон?
Я с самого детства занимаюсь музыкой. Родители умудрились впихнуть меня в музыкальную школу, за что им большое спасибо. Когда мне было лет двенадцать, педагог заявил им, что, мол, не мужское занятие играть на фортепиано: «Отправляйте парня на какой-нибудь духовой инструмент, ему всегда можно найти применение, даже в военном оркестре». Я думал сначала пойти на трубу, кларнет считал какой-то непонятной палкой, но попал именно на кларнет. Вставляло не очень, потому что увлекался тогда роком. Был алисоманом-пионером в косухе. Тусовал по подворотням с гитарами, посещал кладбище Виктора Цоя. Все как надо. А потом в нашей музыкальной школе появился человек, который начал вести уроки джаза. Сначала я, естественно, ничего не понимал, но чувствовал, что это всяко веселее классики. Потом понял, что кларнет и саксофон — это похожие инструменты. Так мне и купили первый саксофон.

Помнишь свои первые выступления?
В семнадцатилетнем возрасте меня пригласили в группу «Шетерс». Руководил всем Коля Гоголь, все ребята были старше меня. Раньше я ходил в клубы и по-детски радовался: «Как круто! Чуваки на сцене!» Теперь сам стоял на сцене, играл рок-н-ролл, постоянно работал... На учебу я подзабил. Три года толком не занимался, ходил, нормально все сдавал, не прилагая диких усилий. Сейчас об этом очень жалею. Кстати, играю в бенде Геннадия Гольштейна, педагога училища имени Мусоргского, которое в свое время закончил. Они предпочитают музыку, которая мне дико нравится, — джаз тридцатых-сороковых.

В «Ля-миноре» ты не лидер...
Аранжировки, как правило, делаем все вместе: пробуем так, сяк, ищем различные варианты. Конечно же, у нас есть свои двигатели. Основной — Санька Ежов, у него всегда больше предложений.

Фамилия влияет на судьбу?
Ой, не думаю, что моя фамилия влияет на судьбу, потому что тогда все должно было происходить каким-то другим образом. Все кражи моих саксофонов, все потасовки, в которые я ввязывался, какие-то блудники... Все по другой причине.

Ты пропагандируешь трезвый образ жизни. Для музыканта это сложно?
Попервой было тяжеловато. Чрезмерное потребление алкоголя убивает — это факт. Ты нарываешься под этим делом, пьяному все по барабану, не паришься, но гораздо приятнее быть со своим инструментом и все время в форме.

Позволяет ли музыка манипулировать женским сознанием?
Как показывает практика — да. Благодаря музыке нашлась девушка, которую я очень люблю, и вроде как она отвечает взаимностью. Встретились мы на нашем концерте в Москве. Наверное, первый раз по-настоящему влюбился. Мне очень повезло.

Что тебе нужно для счастья?
Любимая женщина рядом со мной. Путешествия. Чрезмерное благополучие не для меня — это скучно и неинтересно. Человек должен быть сам себе рулем. Музыкант такая профессия и есть. Главное, добиться того, чтобы своим творчеством зарабатывать деньги, которых тебе будет хватать. Это такой идеальный вариант.

Антон Вишняков

тромбонист группы Markscheider Kunst

Какое из пяти чувств для музыканта самое важное?
Наверное, слух. Хотя визуализация тоже вещь важная. Но на первом месте, скорее всего, слух. А на последнем — нюх.

Вспоминаешь что-нибудь из детства, сгорая от стыда?
Да. Как-то раз мы поехали с бабушкой в деревню к ее брату. Пошли в гости к какой-то бабуле, сидели-сидели, и она мне дала посмотреть старинные монетки. Одна из них мне дико понравилась, ужас как. Я ее взял себе, получается украл. И все. Естественно, никто ничего не заметил. Бабушка моя была учительницей истории. Она всегда меня воспитывала, что правильно, а что нет. Воровство в планы моего воспитания не входило. Вот взял я монетку, положил в карман, а она у меня там как будто горела. Но недолго. Когда мы возвращались домой, я ее куда-то выбросил. По-моему, я даже потом рассказал об этом бабушке, но это уже не имеет значения.

Почему ты выбрал тромбон?
В нашей школе всех проверяли на наличие слуха, я его благополучно продемонстрировал, и меня взяли в музыкальную школу. В оркестре не хватало тенористов, поэтому выбор был сделан еще до поступления. После тенора проще всего переквалифицироваться на тромбон, у обоих инструментов похожий мундштук. Окончив школу, я решил пойти в музыкальное училище. Ни маму, ни папу этот выбор не обрадовал. Но что поделать. Из своего родного города я поехал учиться в музыкальное училище, и там все завертелось-закрутилось. Закончил его экстерном за три года вместо четырех, но диплом не получил, потому что поступил в питерский Институт культуры. То есть я заканчивал-заканчивал экстерном, а декан мне говорит: «Следующей осенью будет конкурс, ты должен на нем выступить». Я им был нужен, но, поскольку уже поступил в Институт культуры, участвовать в конкурсе не мог. Поэтому мы полюбовно расстались.

Markscheider Kunst твой единственный коллектив?
Я много где играю. Различные бигбенды, октеты, квартеты, джазовые квинтеты, записывался со многими музыкантами и сейчас продолжаю это делать. Markscheider Kunst — самый крупный и знаменитый из них. В первую очередь это коллектив друзей, в котором мне приятно находиться.

Как там за спиной у фронт-мена?
Наверное, чем-то хорошо. Понятие «первого человека» тут как-то вторично. Музыку мы делаем вместе, и каждый вносит свое, поэтому первый не тот, кто на сцене поет, а все мы вместе. Есть фронт-мен, и это здорово, если он хороший — еще лучше. Меня устраивает мое положение в коллективе, я не стремлюсь лезть куда-то вперед.

Все барабанщики создают сольные проекты, в исключительных случаях — гитаристы, тромбонисты — никогда.
Почему? Я тоже подумываю. Но если я этим и буду заниматься, то постараюсь создать такую атмосферу, находясь в которой никто не думает, кто первый и главный. Ведь самое важное — это заинтересованность в общем деле. Людей должен держать интерес, а не моя персона.

Андрей Резников

гитарист группы Billy’s Band

Главное качество настоящего музыканта?
Целеустремленность. Для меня она не перманентная, а спазматическая. Бывает, нахлынет и как целеустремлюсь к чему-нибудь, а потом отпустит и ее долго-долго нет. Кстати, когда я на что-то набрасываюсь, у меня это сразу получается.

Расскажи о своих достижениях.
Все мои достижения связаны с группой: принимаю участие в визуализации концертов, работаю над декорациями и, если можно так сказать, над драматургией выступлений. На самом деле с нами сотрудничают художники, но мы любим активно вмешиваться в их работу: участвуем в разработке сценического пространства.

Как соотносятся шоу, харизма и профессиональные качества?
Первые два по списку, пожалуй, главные двигатели современного шоу-бизнеса. Ты можешь музицировать как бог, но если нет харизмы, то народ не зацепить. Кроме того, в последнее время люди слушают музыку не ушами, а глазами. Особенно на концертах. Без этого никуда. Шоу не должно выглядеть наигранным или надуманным, его задача — естественно дополнять музыку.

Как появился Billy’s Band?
Давным-давно у нас был свой клуб Boom brothers на Большеохтинском проспекте. Я был там арт-директором, Билли вроде как финансовым. Поскольку мне тогда было восемнадцать лет, арт-директорствование периодически давало сбои и на сцену приходилось выходить нам самим. Билли поигрывал на басу, я на гитаре. По сути, получался jam. Чуть позже к нам присоединился баянист Антоха. Правда, тогда нам казалось, что баян не может участвовать в нашей блюзовой истории. «Будешь стучать на всякой перкуссии», — сказали мы Антохе. Да, у нас еще был совершенно безумный перкуссионист, который играл щетками для чистки помещения. Человек был странный, потому не прижился. Играли мы в основном каверы на Тома Уэйтса, потом подкопили своего материала. Забавно, но поначалу песни Билли мы освистали, мол, фигня какая-то, играть это не будем.

Первый выезд вашей группы...
Как-то раз в наш клуб приехали ребята из Мюнхена и говорят: «Парни, приезжайте к нам! Оплатим дорогу, даже суточные дадим, посмотрите, как мы живем. Захватите с собой инструменты, чтобы музицировать на открытом воздухе». Получалось, что мы едем как будто бы по обмену. Тогда впервые я понял, что музыкой можно зарабатывать — в клубе денег никогда не было, один альтруизм. На наших уличных выступлениях собиралось человек по сто. Мы гастролировали из города в город. Проводили в Германии по полгода. Тем, кто работал, пришлось уволиться. Игра на улице приносила намного больше денег, чем любая другая работа.

Какие концерты вспоминаются?
Безумных концертов было много. Мы играли на инаугурации двадцати восьми профессоров Хельсинкского университета, в Доме престарелых любителей Санкт-Петербурга. Как-то мы застряли в Париже на месяц. Для нас это были особенно тяжелые времена. Приходилось всячески вертеться: играть на улице, пробиваться. Закончилось все тем, что мы отыграли концерт в высшей джазовой школе Парижа, после чего, ночью, поехали выступать в бордель, зрителей там было — восемь проституток и мадам.

Как вы называете свой музыкальный стиль?
В последнее время — «романтик-алко-джаз». До этого были разные вариации: «экологический говноджаз», «похоронный диксиленд с бесконечным хеппи-эндом»... На подобные изыски горазд наш солист Билли Новик.

Еще раз о харизме. Билли отбрасывает большую тень?
В нашем коллективе все стоят на своих местах. Каждый играет свою роль. Нет такого — главный, неглавный. Мое местоположение меня абсолютно устраивает.

Денис Антонов

барабанщик группы «Последние Танки в Париже»

Что ты делал до ПТВП?
Родился в Выборге, на краю этой огромной страны. На самом деле я простой парень с окраины, вот и все. Несмотря на это очень неплохо устроился и живу в свое удовольствие. Первая моя группа — «Свиньи в космосе», мы записали три альбома, один из которых действительно получился. К сожалению, группа распалась — половина состава просто потеряла интерес к музыке. Вторая группа — «Последние Танки в Париже». Я занял место первого барабанщика Эдуарда Старко, основавшего собственный проект — группу «Химера». В настоящее время также принимаю участие в проекте «Uniquetunes», где я один из руководителей.

Рок, который все похоронили, это форма протеста?
Рок для группы «Последние Танки в Париже» — это, конечно, форма протеста. Все сейчас к чему стремятся? К качественному звучанию, чтобы музыка была выглаженной и вылизанной. Мы, наоборот, отталкиваемся от своей непрофессиональности, она оставляет свободное пространство для личного опыта и самообразования. А самообразование для меня равноценно поиску собственного стиля. В профессиональном плане я много ошибаюсь, но это и есть мой путь к самосовершенствованию.

А барабаны?
Барабаны — самый сложный инструмент: надо пользоваться и мозгами, и руками, и вообще всеми частями тела. Гитара — мой первый инструмент. Я все воспринимаю через нее, а потом уже через барабаны. Но ударные помогли мне найти себя, определиться со стилем, который я называю минималистичный драм.

Живой концерт или студийная запись?
Над альбомами мы работаем по уже выработанной, четкой схеме. Но это одно дело, а другое — играть живьем. На концерте важно уметь превращать свои недостатки в достоинства. Часто нас критикуют за отсутствие профессионального вокалиста, многим непонятно, что он поет. Иногда упрекают в том, что не улавливается наша основная идея, неясно артикулирован основной посыл. Но почему-то людей на концерты приходит все больше и больше. Они, видимо, улавливают, и им все ясно. Наша основа — это энергия, которую мы стараемся передать. И я уверен, что она действительно передается, я вижу это, контактируя с залом, хотя и нахожусь позади всех.

Твоя роль в группе?
Мне очень нравится тыловая позиция. Она, с одной стороны, наблюдательная — ты окружен своим инструментом и недосягаем людям извне. С другой стороны, у меня есть возможность послать всем мощный заряд сил, помочь воспрянуть духом. Ведь в песне есть две главные составляющие — вокальная мелодия и ритмический рисунок, все остальное не важно. За второе отвечаю я, поэтому не считаю, что вокалист главнее всех. Нет, у нас в группе нет никаких разделений или иерархий. Мы все важны друг для друга.

Отношения с фанатками?
Особо никто не достает. Иногда задают какие-то ненужные вопросы, но я могу так посмотреть на человека, что он лишнего не спросит. Другой вариант — поставить энергетический щит. Если человек мне не нравится, не хочу с ним общаться, то он и не подойдет.

Ты оптимист или пессимист?
Моя реальность оптимистична при любых обстоятельствах. С такой погодой нельзя унывать — жизненной энергии не будет вообще. Если ты занимаешься чем-то — уже хорошо. Если это получается талантливо — еще лучше. Многие говорят, что у меня есть свой собственный стиль. Спрашивают, не даю ли я уроков игры на барабанах. После таких откликов нет повода для пессимистичных взглядов на жизнь.

Илья Рогачевский

клавишник группы Spitfire

У тебя математический склад ума. В музыке это как-то помогает?
Не будем говорить о банальностях про алгебру с гармонией — всем известно. Существует теория музыки, в которой все просчитано. Каноны в музыке есть, и они описываются определенным набором законов. Другой вопрос, насколько свободно ты оперируешь этими законами.

Ты часто импровизируешь?
Достаточно. Импровизация тоже вписывается в законы. Например, в джазовой — есть стандарт, некоторая фиксированная тема. Понятно, что музыканты не играют заранее спрогнозированные ноты, а развивают мелодику по каким-то определенным законам — внутри гармонической последовательности строят свое соло. С другой стороны, существует модальный джаз, иногда на одном аккорде, люди играют вообще все, что им хочется, ничем себя не ограничивая.

Как ты считаешь, стиль и вкус заложены от рождения?
Конечно нет. Это не хромосомы и не цвет глаз. Вкус и стиль все-таки определяется средой. Условно говоря, у двух интеллигентнейших родителей может родиться ребенок, который, попадая в иную среду, может не развиться как личность. Это достаточно очевидный факт. То же самое касается чувства стиля, понятия вкуса и так далее. Естественно, что культурный багаж накапливается в течение всей жизни. Как ты потом им распоряжаешься — твое личное дело. Ты можешь накопить, а потом успешно потратить или вовсе им не воспользоваться.

Получается, что приобретенное никуда не девается?
И да и нет. Например, в лингвистике есть понятия пассивный и активный словарный запас. Предположим, ты учишь язык, а после языковой практики не хватает. Очевидно, какое-то количество слов уходит в пассив — у кого-то больше, у кого-то меньше. Условно говоря, если сам пытаешься построить фразу на выученном языке, то начинаешь задумываться, какое слово употребить. Однако, когда к тебе обращается носитель языка, используя эти слова, то ты его понимаешь, потому что слова-то знаешь, но они не в активе. То же самое со вкусом и стилем. Они потенциально где-то есть, но, попадая в ту среду, где их невозможно проявить, они остаются в пассиве. Важно ли, чем человек обладает, если он этим не пользуется? Наверное, не очень.

Как ты стал клавишником?
Я — непрофессиональный музыкант. По образованию — кандидат химических наук. Работаю старшим научным сотрудником в Институте физиологии. Это моя непосредственная профессия, которая никаких денег не приносит, зато доставляет море удовольствия.
У меня незаконченное среднее музыкальное образование. Клавиши выбрал потому, что в систему классического детского образования входит небольшой круг инструментов: фоно, скрипка и так далее. Учиться я пошел достаточно поздно, обычно детей отправляют в музыкальную школу лет в пять-шесть, меня отправили в девять. В какой-то момент я сломал руку, на этом мое обучение закончилось.
В 96-м году я шел по своему двору в Кировском районе и встретил Андрея Дорошенко. Удивился неожиданной встрече, спросил, как он тут оказался. Выяснилось, что играет на барабанах в группах «Доктор Гаспар», «Сумерки» и «Архивариус», репетировавших в сорока секундах ходьбы от дверей моей квартиры. У них не было клавишника, поэтому я купил себе инструмент и начал играть. Пропускаем лет пять. Мизансцена следующая: клуб «Fish Fabrique», ко мне (в меру нетрезвому) подходит Роман Парыгин (в таком же состоянии) и говорит: «А не хочешь ли ты, Илья, поиграть в коллективе Spitfire?» Илья согласился и с 2000 года является членом коллектива.

Как ты определяешь свое место в группе?
Человеку, не обладающему заметной степенью креативности, нечего делать в качестве фронт-мена, правда? Я занимаю свое место, и мне очень хорошо.

Алексей Калинин «Микшер»

перкуссионист ex-группировки «Ленинград»

Почему «Микшер»?
Прозвище придумали друзья. Мне казалось, что самая нужная вещь для репетиций — это микшер. Мы играли в один бобинный магнитофон — советский, с одним выходом. Сейчас я уже слился со своим вторым именем, меня даже мама называет «Микшером». Очень люблю смешивать разные концепции, подходы и понятия в голове. Например, манеру готовить макароны и лексикон, которым пользуется человек. Думаю, что все в мире в принципе смешивается. Особенно в наше время.

Оригинальный замес?
Обычно занимаюсь экспериментированием. Но по большому счету не придумываю ничего оригинального. Важно новое и старое уметь применять к реальности. Сверх-оригинальное в наше время — это либо уродство, либо вивисекция. Оно нарочито привлекает внимание, шокирует, поэтому аномально. Для меня эксперимент — это нечто естественное. То, что получается в себе культивировать. Например, ты умеешь круто варить гречку. При этом не способен даже чистить картошку, но гречку сваришь так, что все скажут: «Крутая гречка!» Важно уметь всматриваться в самый центр своего естества, чувствовать и запоминать его вспышку, все время к ней возвращаться.

Как оказался в «Ленинграде»?
Все началось с Ильи Дракулы — музыканта из первого состава группы. Я спросил: «Что играете?» — он ответил: «Блатняк...», появился интерес. Так я очутился в группе «Ленинград». Сначала мне была отведена роль барабанщика. Но в последний день, перед концертом, музыканты сказали: «Знаешь, у нас другой человек будет играть на барабанах, может быть, ты на чем-нибудь другом поиграешь?» Пришлось взять стиральную доску, какие-то бонги, все, что было под рукой.

Что должен уметь настоящий барабанщик?
На самом деле ударные — это сердце оркестра. Даже шаман выбирает именно барабаны, потому что ритм отражает какой-то природный процесс, обязательно связанный с энергией. Барабанщику нужно найти нутро этого процесса, включиться в него и при этом не потерять своего «я». Сложность, витиеватость, нелогичность имеют мало значения, главное, почувствовать пульсацию окружающего мира. Важно постоянно заниматься, быть в курсе стилистических особенностей разных направлений. Уметь, по крайней мере, отличать брейкбит от прогрессива, а рок от джаза. В марше, например, ты должен просто подчеркивать сильную долю, а в кубинской румбе — играть вокруг этой доли, каждый раз не показывая ее явственно, а как будто бы отражая.

Музыкой реально зарабатывать?
Если у человека судьба музыканта — он будет держаться этого профессионального направления. Реальность даст ему подтверждение правильности выбранного пути. Это сложнее, конечно, чем быть продавцом в наше время — в музыке всегда есть определенная доля везения. К группе «Ленинград» это относится в первую голову.

«Ленинград» — успешный проект?
Не помню ни одного провального концерта у «Ленинграда». Всегда было приятно играть, людям всегда нравилось. Думаю, важную роль играют черты лидера коллектива — никогда не вести себя натужно, серьезно, чрезмерно концептуально. Они распространяются, естественно, на всех: радость бытия, жизни находятся в музыкальном материале. Ему очень приятно следовать. А если мне приятно, то людям, которые меня слушают, тоже будет приятно. Если при этом не быть излишне серьезным и не пытаться какую-то идею продвинуть надмирную, то все, я думаю, сойдется.

Бренд-лидер все-таки главный?
Это вопрос к людям, которые неадекватно относятся к собственной индивидуальности. Для себя я всегда первый, исключительный, как и любой из живущих людей. Но я отношусь с почтением к реальности, которая предоставила мне такую роль. Не понимаю, что значит первый музыкант? Как Серега Шнуров? Если б я так умел делать, то давно бы уже делал. Но у меня другая судьба. Отказывать себе в номере один только оттого, что я не пою под гитару, бессмысленно, — не захочется вообще ни на чем играть.

Самая нематериальная мечта?
У меня все мечты нематериальные. Иногда самые обыкновенные вещи кажутся такими желанными...