Литературная критика: независимая и обслуживающая

25 ноября в рамках Первого Петербургского международного книжного салона состоялся организованный журналом «Прочтение» круглый стол: «Литературная критика: независимая и обслуживающая». В дискуссии участвовали критики и литературоведы Никита Елисеев, Михаил Золотоносов, Сергей Князев, Николай Крыщук, Валерий Сажин, Владимир Соболь, историк Владимир Кучурин.

Фото Алексея Балакина

Валерий Сажин. Только что я прочитал материалы другого круглого стола, относительно того, читают книги или не читают, и там председатель Союза писателей Санкт-Петербурга Валерий Попов сказал, что литературной критики не существует вообще. За этим, правда, следовало бы сразу предложить разогнать секцию литературной критики, раз она бездействует. Я бы солидаризировался с этим заявлением: понимаю, что оно эмоционально, но, действительно, критика безлика, и тогда можно говорить, что ее как бы не существует. Безликость эта, по моему мнению, создается тем, что она так или иначе в значительной степени является обслуживающей — либо нужды того или иного издательства, рекламирующего свою книжную продукцию, либо частные интересы того, кто об этих книгах пишет (не обязательно комплиментарно, но, конечно, в большей степени апологетично), либо выполняет задачи какой-то внутрицеховой борьбы с тем или иным попросту не нравящимся человеком, выступающим в качестве писателя. Мы пригласили несколько коллег, профессионально занимающихся литературной критикой, с просьбой высказаться относительно этой проблемы. Может быть, проблемы и не существует или она как-то иначе трансформируется.

Михаил Золотоносов. Я выскажу тезисы о тех формах обслуживания, которые я, как читатель, наблюдаю в газетах, журналах, книгах. Общее соображение — практически нет экспертных оценок, и критика, как искусство интерпретации и оценки, уже отсутствует. По двум причинам. С одной стороны, оценка — это то, что к концу статьи ясно показывает: или пятерка, или двойка, или тройка, — а не некое словоизлияние, из которого ничего не следует, кроме самого факта выхода книги. Что касается интерпретации, то в большинстве случаев нечего интерпретировать, если взять за точку отсчета, например, Достоевского и дальше двинуться в современную литературу. Против этого всегда все писатели возражают, потому что сравнивать себя с Достоевским не хочет никто, а ведь для работы критика-литературоведа критерии работы одни и те же: что Пелевин, что Достоевский. Именно по этой причине получается, что интерпретировать нечего и, соответственно, не из чего делать статью. Отсюда вытекают реальные и практические жанры, замещающие литературную критику. Прежде всего, это обслуживание издательств и торговых марок. Торговые марки в виде писательских фамилий или издательств как таковых. Второй вид обслуживания — это приятели, друзья, реально существующая разбивка на кланы, и вот внутри клана, если какая-то книга выходит, совершается звонок по телефону и Фоняков или Рубашкин в «Санкт-Петербургских ведомостях» срочно пишут, что вышла такая-то хорошая книга. Третий вид обслуживания — обслуживание мифов о хороших или крупных писателях. Тут можно привести массу имен — и Акунин, и Дмитрий Быков, и Валерий Попов, кто угодно. На самом деле весь этот материал нужно перепроверить, но встречает сопротивление сама идея подобной переоценки. На уровне редакций, например. У меня был случай: я печатался в газете «Панорама ТВ», издающейся тиражом миллион двести тысяч экземпляров, там нельзя ругать никого, поскольку если кого-нибудь поругаешь, то какие-нибудь сто тысяч читателей отхлынут от этого издания. Мне тогда выпало написать о передаче Татьяны Толстой и Дуни Смирновой «Школа злословия». И я написал, что Татьяна Толстая — вовсе не такая великая писательница, за которую ее многие принимают. Сразу последовал небольшой внутренний скандал: как я смею судить о Татьяне Толстой, когда она получила такие-то премии и так далее. То есть это все блокируется на таком институциональном уровне. И это очень характерно. Собственно, поклонники есть у всех, и поэтому получается, что ругать никого нельзя или нецелесообразно. Наконец, самый важный вид обслуживания — это обслуживание премий, номинантов и всего этого института. По моим представлениям, тяжелее всего проходят те статьи, в которых простым и понятным языком раскрывается, что в премии заинтересована в первую очередь инфраструктура, создающаяся вокруг этой премии. Скажем, если взять «Большую книгу», которая только что была вручена, то там Б. Авен — один из тех, кто давал деньги, — ему нужно объяснить, что денег не жалко, потому что это великие книги. Премия нужна самой себе — это самая главная тайна, поэтому все коллективно стараются защитить, скрыть этот механизм, не вывести его в свет. Потом кто-то мягко недоумевает, кто-то более резко, но сам премиальный институт никто не решается подвергнуть сомнению, хотя именно это и следовало бы сделать. Вот тезисно то, что я хотел сказать.

Никита Елисеев. Касательно того, что никто не может подвергнуть критике премии литературные, — это немножко не так, потому что на моей памяти несколько литературных премий были подвергнуты самой мощной критике, какая только возможна, — финансовой. На моих глазах погибли несколько премий: «Северная Пальмира», премия «АРС», и, в общем, по-моему, кончается «Национальный бестселлер». С «Букером» какие-то сложности. Абсолютно правильно Михаил Золотоносов указал на порой нелитературную природу некоторых литературных премий, но в результате получается так, что эти премии загибаются. На национальную премию «АРС» денег больше не дают, ведь правда?

Михаил Золотоносов. Правда, и слава богу!

Никита Елисеев. Те финансисты, которые дают деньги на эти премии, в конце концов склоняются к тому мнению, которое сейчас и сформулировал Михаил Золотоносов.

Михаил Золотоносов. Но это мнение в печати выражается?

Никита Елисеев. Разумеется, вот вы, например, его выражаете. Теперь я хотел бы обратить внимание на саму сформулированную проблему: критика независимая и обслуживающая. Проблема немного неверно сформулирована, поскольку всякая критика, по моему мнению, обслуживающая. Так или иначе критика кого-то обслуживает, читателя или писателя. То есть когда критик берется за перо, он в лучшем случае видит перед собой кого-то, для кого он пишет. Он пишет или для читателей, или для писателей, то есть критик берет какую-то книжку и думает: «Вот как хорошо написал писатель, я это лучше всех понял, пожалуй, я это изложу, и он мне скажет: „Какой же ты молодец“». Или, с другой стороны, он берет книжку: «Какую гадость написал этот писатель, вот сейчас я ему объясню, какую гадость он написал, он возмутится, получит от меня по сопатке…».

Михаил Золотоносов. Это тоже обслуживание?

Никита Елисеев. Конечно! Негативное обслуживание, вне всякого сомнения. И третье обслуживание, это вот то неприятное обслуживание, неправильное. То есть правильное обслуживание — это обслуживание читателя и писателя, а третье обслуживание — это обслуживание тех или иных структур, которые в силу каких-то причин указывают тебе, кого нужно похвалить, кого нужно поругать или кого ругать вообще не следует. Это одна сторона дела. Другая — это касательно независимости. Всякий творческий человек не может не чувствовать, что он зависим. От публики, от писателей, от издательств. Это проблема, которая постоянно встает перед любым пишущим человеком, проблема ощущения своей зависимости и попытка обрести независимость. Но это проблема вечная, а что касается временной проблемы, она действительно есть, и Михаил Золотоносов абсолютно точно ее обозначил. Это проблема тяжелого положения современной литературы и в силу этого — непростого положения критики. Другое дело, что существующая система, по-видимому, не дает возможности существовать резким, критическим оценкам.

Владимир Соболь. Поскольку мы решили говорить об обслуживающей и независимой критике, то могу точно сказать, как обозреватель с двенадцатилетним стажем, что книжные обозрения — это обслуживающая критика, она обслуживает прежде всего читателя, потому что люди хотят знать, что же за книги сейчас вышли, что они могут прочитать. При этом род заявок идет как от всех структур, о которых здесь говорилось, так и от читателя. Мне приходится выступать с устными докладами перед библиотеками, перед учителями литературы, просто рассказывать — не что такое хорошо, что такое плохо, кому ставить пятерку, а кому тройку, а какие, собственно, книги сейчас вышли. Бывают забавные окончания этих рассказов. Они говорят: «Вы знаете, ни одной книги из этих мы читать не будем, давайте в следующий раз поговорим о чем-нибудь другом». «Хорошо, — говорю я, — но вы этого тоже читать не будете». Мне кажется, что подобные обозрения можно сравнить с реферативными журналами, с которыми каждому из нас приходится сталкиваться в своей работе. Когда речь заходит о критике как литературе, о критике академической, тут разговор о свободе несколько лукав. Он предполагает, что наша работа востребована, что мы с нашими статьями кому-то нужны. Мне хотелось бы понять, не обманываемся ли мы в этой ситуации сами. Мы боремся за свободу собственного высказывания, при этом мало задумываясь о том, кому это высказывание адресовано. Под независимостью мы, как правило, понимаем свободу административную, то, о чем говорили коллеги, может ли редактор заставить их написать то или это, но, к сожалению, эта свобода, независимость административная не всегда сочетается с независимостью мысли. Давайте посмотрим на род абсолютно свободной литературы: «Живой журнал» в Интернете. Там никто не может запретить человеку писать то, что он хочет, но при этом может ли человек сказать, что он хочет, может ли он вообще что-нибудь высказать? Ну и последнее, что я скажу. На мой взгляд, человек абсолютно свободен только в одном случае: когда он никому не нужен.

Сергей Князев. Что касается тезиса о том, что литературной критики нет вообще, мне кажется, это не совсем точно. Вы можете открыть журнал «Афиша», прочесть там обозрение Л. Данилкина и понять, что литературная критика существует, и еще какая! Вы можете открыть журнал «Звезда», увидеть там обозрение С. Гедройца и понять, что литературная критика существует, и еще какая, просто выдающаяся! Но, с другой стороны, если говорить о Петербурге, то, наверное, можно все-таки констатировать, что регулярной литературной критики нет: то, что только сейчас, в 2006 году, появился независимый литературно-критический журнал, я имею в виду журнал «Прочтение», — это безобразие. Это при том, что в последефолтные годы существовала и «Новая русская книга», и выходил «Петербургский книжный вестник», и выходил журнал «ПитерBook», который был скорее лоялен к производителям, чем к потребителям, но тем не менее. А что касается проблемы облуживающей и независимой критики, то такой проблемы, по-моему, нет. Критика по определению должна быть независимой, иначе это не критика. Это можно называть как угодно: литературная журналистика, обзоры, PR-деятельность, в этом нет ничего обидного, но это просто другая сфера деятельности. Литературная критика должна быть лояльна к потребителю, а не к производителю. Конечно, это сложно. Конечно, каждый человек, тем более работающий в этой сфере, обрастает бесчисленным количеством связей, дружб, любовей, финансовых, деловых, корпоративных отношений и так далее. И понятно, что ни один критик не может быть абсолютно свободен в своем воззрении. Понятно, что в газете «Время новостей» Андрей Немзер не может написать, что издательство «Время» выпустило просто отвратительную книгу! Понятно, что в журнале «Звезда» невозможно написать критическую рецензию на книгу, выпущенную издательством при этом журнале. Но вместе с тем мне кажется, что некий критический императив должен существовать. Нельзя называть белое черным, а черное белым. Даже если автор — твой ближайший друг или литературный функционер, владеющий особняком на Васильевском острове. Нельзя писать, что это хорошая книжка, если автор графоман. Потому что это обман читателя.

Николай Крыщук. Мне кажется, что проблемы есть и они не исключительно в тех институтах, которые так или иначе управляют литературным процессом, не в премиальных структурах, не в литературных журналах, хотя и в них конечно. Как мне кажется, есть проблема чисто психологическая. Я помню, как я пришел практически с университетской скамьи в издательство «Детская литература» и мне положили на стол первую рукопись. Я прочитал эту рукопись и сказал: «Ну уж это мы печатать точно не будем!» На что редактор, который сидел напротив меня, сказал: «Это лучшее, что у нас есть». Я проработал там несколько лет и понял, что если я не изменю масштаб отношения к рукописям, которые ложатся ко мне на стол (потому что я же только что с Достоевским общался и с Толстым), то издательству печатать будет нечего, во всяком случае не через меня это пойдет. Отчасти поэтому я на многие-многие годы перестал писать критику. Очень трудно, сохраняя подлинный, большой масштаб, вообще нечто писать о текущей литературе. Это удается настолько редко, что фактически это дело уже не профессии, а увлеченности той или иной книгой, что случается раз в несколько лет. Вторая проблема исходит из того же. Если не изменить этот масштаб, то критика будет вызывать раздражение не только у тех, кто заказывает материалы, но и у самих читателей, потому что они этим высоким критерием не обладают. Тогда, с одной стороны, критика должна принимать на себя роль воспитателя вкуса, это процесс постепенный и очень важный, а с другой — критика должна быть хорошо написана, что тоже бывает редко, и иметь определенный статус, чтобы тебя слушали. Причем слушали из раза в раз, в течение долгого времени, нескольких лет, и тогда, может быть, кого-нибудь ты завербуешь и попробуешь изменить их точку зрения на литературу. Нет заказчиков такой критики. Здесь опять же не сильно что-то изменилось. Раньше были одни заказчики, сейчас появились другие. Хорошо, если журнал «Прочтение» станет такой площадкой, которая будет поднимать авторитет критики, с одной стороны, и будет давать возможность независимого высказывания — с другой. Не скажу, что таких изданий вообще нет, но их очень мало, мизерно мало. Кроме того, вместе с тем, что потерян статус литературы, конечно же, потерян статус критики. Может ли критика в этой ситуации бежать впереди литературы? Мне кажется, что может. Было бы вполне логично представить, что вдруг начнут читать критику по каким-то причинам: разобраться, что происходит (все-таки это не книжку читать, да?), прикинуть, что вообще происходит в мире литературы, некогда любимом, допустим, или просто незнакомом, и постепенно критика будет вытаскивать литературу. Во всяком случае, такой вариант я не исключаю. Сейчас пока ситуация другая.

Владимир Кучурин. Я историк, один из авторов журнала «Прочтение». Я позволю себе уйти в философскую, метафизическую плоскость. Дело в том, что сама постановка проблемы независимости и обслуживания имеет отношение к фразе «Служить бы рад, прислуживаться тошно». Мы ставим эту проблему только в одной плоскости прислуживания, которому противопоставляется свобода. Но ведь спектр более широкий. Можно говорить об обслуживании и прислуживании, а можно о службе и служении. Наверное, уже есть возможность выбора в этом спектре, есть и литературная прислуга и литературная услуга в коммерческом плане и есть и литературное служение. Если мы будем исходить из этого более широкого спектра, то человек сам по себе будет более свободен выбирать, в каком направлении двигаться.

Михаил Золотоносов. На мой взгляд, то, что делает Лев Данилкин, — пустая, зряшная работа. Попытка обозреть все выходящие книги и двадцать процентов их назвать в печати — это просто бессмысленная задача. Или каждый день обозревать по книге. К литературной критике все эти аннотации Данилкина не имеют никакого отношения, хоть его там сам великий Морев и позиционировал как «новое явление в литературной критике». Все эти «организаторы литературной жизни», как назвал себя Морев, закончив занятие литературоведением, друг друга расхваливают, вот они все «организаторы литературной жизни» и «новые явления». На самом деле это явление, которому больше ста лет, явление, которое, по сути, обслуживает книготорговлю. Отгрузили тираж, значит, журнал должен это на-гора выдать, это превращает журнал в книготорговый бюллетень. У Лотмана была статья о том, что не каждый имеет право на биографию, то бишь есть люди, которые достойны, и люди, которые недостойны. Так вот: большая часть книг вообще недостойна упоминания даже в обзорах, даже в списках, а уж тем более в аннотациях. А уж тем более в аннотациях, в которых рассказывается их сюжет. Потому что все сюжеты примерно одинаковы, и, как было сказано у Булгакова: «Ну что я, пьес вообще не читал?!» То есть, на мой взгляд, это для критика бессмысленная работа, нужно выбирать репрезентативные образцы. Основываясь на репрезентативных явлениях, можно строить и стратегию собственного поведения литературного критика.

Никита Елисеев. Что тут, собственно, плохого в том, что человек обслуживает книготорговлю? Александр Иванович Герцен писал: «Рецензия Белинского прочитывалась, и после этого какая-то репутация рушилась, какая-то репутация поднималась». Репутация литературная связана с продажей книг, и если существует такой критик, который влияет на продажи книг, значит, это хорошо, значит, мы зря сокрушались, что литературная ситуация так уж плоха.

Валерий Сажин. Самым приятным обстоятельством нашей дискуссии является ее прагматичность. Все, что говорилось сегодня или думалось, невысказанное, имеет очень конкретное назначение: это все ляжет на рабочий стол создателей нового журнала и критиков. Мне кажется, среди многих обстоятельств, необходимых для того, чтобы журнал состоялся, не последнее место занимает следующее: важно иметь авторов, которые будут писать исключительно исходя из собственных представлений о должном и недолжном в современном обществе. Николай Крыщук очень точно сказал: нужна аналитическая критика, тогда она не апологетическая, тогда она не разрушающая — она объясняющая. И тогда неважно, пойдут люди потом читать эту книжку или нет, она может быть им самим неинтересна, но они что-то узнали о состоянии общества или о мировоззрении этого человека благодаря прочтению той или иной статьи или рецензии. Тогда и журнал будет иметь лицо. В общем, мы должны пожелать успеха новому журналу и того, чтобы журнал не просто тратил свои ресурсы, но кормил умы читателей.