Опасные фантазии

• Евгений Кремчуков. Волшебный хор. — М. : Альпина. Проза, 2023. — 306 с.

Поэт и писатель Евгений Кремчуков может быть знаком читателям по толстожурнальным публикациям, по роману «Деление на ночь» или повести «Четырнадцатый», написанным в соавторстве с Григорием Аросевым. Кажется, что по замыслу неспешный, многоголосый и полный экзистенциальной тоски «Волшебный хор» ближе всего датскому кинофильму «Охота», где педагога также посчитали виновным в преступлении, которое он не совершал. И кино, и книга — социальная драма, триггер к которой — снежный ком обвинений, нарастающий по мере того, как педагог становится все беззащитнее. Даже возраст центральных персонажей совпадает — чуть за сорок. В обоих случаях поражает готовность что горожан провинциального Энска в романе, что жителей датской деревушки в фильме, прикрываясь благими намерениями, творить совершенное зло. Только вот если в «Охоте» друг опозоренного героя становится одним из его мучителей, то у Кремчукова — наоборот. 

«Волшебный хор» — настоящая ода мужской дружбе в изводе российского масскульта. Повзрослевшие приятели детства и юности не общались четыре года, но, узнав, что один в беде, другой сразу спешит на помощь: сам погибай, а товарища выручай. И вообще старый друг лучше новых жены с сыновьями. Чиновник Дмитрий Баврин хочет во что бы то ни стало спасти Михаила Протасова, учителя истории, обвиненного по статье об оправдании нацизма, и их отношения — самые интересные и глубокие в романе. С Протасовым можно порассуждать о судьбе народа и месте личности в истории, о срединном пути, о самой сути культуры, с ним Баврин спорит, мечтает, ему поверяет свои тайны. Не то что скучные разговоры с женой: проснулась, поела, носит второго ребенка — сплошная банальность. 

Михаил Протасов — идеальная заготовка героя-жертвы: с детства чуть-чуть не от мира сего, такой интеллигентный, философствующий одиночка. 

Маленькие люди в классе звали меня Калькулятором, находя в том, кажется, нечто очень смешное или очень обидное. Но глупость и смешит, и унижает только самого своего хозяина. Меня это не задевало совершенно. Мне-то было известно, кто я на самом деле — числовек, числовед, числовод.
Годам к тринадцати я обнаружил, что все на свете, включая историю и биографию, есть число и исчисление.

Обвинение в оправдании нацизма абсурдно, наказание несоизмеримо жестоко, слухи множатся с дьявольской скоростью, каждый хочет пнуть побольнее — уже, кажется, все, кроме Баврина, жаждут сожрать учителя. 

— Рассказывал своим ученикам, например, о том, что генералы вермахта — не нацистские преступники, за военные преступления приговоренные международным трибуналом в том числе и к высшей мере наказания, а всего лишь офицеры, добросовестно служившие своей стране и верные принятой присяге. То есть, вообще говоря, несправедливо осужденные, чуть ли не жертвы судилища победителей.
— Господи, да это же несерьезно!.. — Баврин развел руками.
— Более. Чем, — раздельно произнес Серафимов.

Отдельные люди, даже те, кто раньше неплохо относился к обвиняемому — родители учеников, комментаторы в социальных сетях, знакомые — объединившись, сливаются в ожесточённую толпу. А отдельные голоса становятся невыносимы в своем слиянии — как и предупреждал эпиграф к «Волшебному хору» из «Кухулина упокоенного»: «Они запели хором, но слова, /Стесненные гортанью, превращались / В пернатый гомон, грай, трескучий гвалт».

Когда Протасова обвиняют еще и в домогательствах к школьницам (так же бездоказательно: даже сами заявившие ничего, кроме как законом не караемого «гладил по спине» и «держал за руки», выдвинуть не могут), это становится для него последней каплей. 

Жизнь, разрушенная несправедливыми обвинениями и личность, уничтоженная системой — сюжет страшный и актуальный. Но сюжет о важности гуманизма в «Волшебном хоре» строится за счет дегуманизации других. 

События романа разворачиваются в 2018 году. Именно тогда в России сначала обвинили в педофилии тренера, всего лишь посидевшего на одном диване с девочкой, потом — продавца стройматериалов, который оказал помощь поранившемуся мальчику. Беспристрастные записи видеокамер как аргумент сильнее громких устных свидетельств, сливавшихся в тот же хор из заглавия — и потому обвинения сняли, за отсутствием доказательств. 

В романе — иначе. Пока писалась эта рецензия, вышел «Мне за это ничего не будет», новый сезон подкаста Насти Красильниковой «дочь разбойника» — о харрасменте и культуре отмены, где, среди прочего, предпринята попытка разобраться, возможно ли в России настоящего разрушить репутацию автора насилия. Причем речь в подкасте шла о случаях, где насилие доказано и зачастую не отрицается даже самими обвиняемыми. И даже в этой ситуации «отмененная» персона чаще всего не терпит практически никакого репутационного ущерба. Например, Леонид Слуцкий, в 2018 году ставший фигурантом первого и очень масштабно освещенного скандала о сексуализированных домогательствах, сейчас стал руководителем фракции ЛДПР. В то время как те женщины, которые заявляют о пережитом насилии, могут получить в ответ угрозы, насмешки, вечное «ты сама виновата», а то даже иск о клевете — и во многих случаях несут наказание, поскольку процедура доказательства клеветы гораздо проще, чем установления факта насилия. Так, например, бывший преподаватель РГПУ им. Герцена Александр Кобринский подал в суд на журналистку «Холода» Софью Вольянову после текста о многочисленных домогательствах к студенткам, подкрепленного реальными свидетельствами. Девушке назначили штраф в 300 тысяч рублей. 

Евгений Кремчуков будто бы моделирует культуру отмены в российских реалиях по канонам совершенно иным — более схожими с теми, что можно увидеть в «Охоте». Сложно вообразить, что в неком Энске школьницы хотят стать известными в соцсетях, выдумывая истории о приставаниях; еще сложнее — что их-таки настигнет популярность, а не встречные иски или клеймо энских шлюх: слишком сильна традиция замалчивания, навязывания стыда и обвинения жертв. Описанный в «Волшебном хоре» пиар на поглаживании детской спины в провинциальном российском городе немыслим, невозможен — зато реальны и часты истории, как в «Ученицах» Насти Красильниковой, расследовании многолетнего сексуализированного насилия над подростками. И потому точно так, как опасная фантазия старшеклассниц обернулась мучениями для Протасова, фантазия жителей Энска свела на нет все попытки Баврина спасти друга. А роман «Волшебный хор» как плод фантазии писателя становится каплей в токсичном море недоверия к пережившим насилие (в том числе — к его же герою). И эта капля не будет последней: ведь море-то бездонно.