Девятый вал темных слов

• Наташа Гринь. Апоптоз. — М.: Эксмо, 2023. — 224 с.

Сюжет дебютного романа Наташи Гринь довольно трудно пересказать. Аннотация гласит: «молодая преподавательница французского впервые сталкивается со смертью на похоронах своей бабушки, после чего каждодневный страх смерти полностью поглощает ее жизнь».

Похороны в романе действительно есть — но это ни центральное его событие, ни катализатор внутреннего конфликта. Сама бабушка вместе с ее смертью спрятаны так глубоко, что сразу и не отыщешь. Любимой еде главной героини уделяется больше внимания, ей-богу.

Всю ночь я ела апельсины. Немытые, взрезала им пупок тупым ножом, руками разламывала на части, выгибала их спину и с силой тянула сочную мякоть. По рукам кровью бежал холодный сок, повисал на локтях. Губы пульсировали, в уголках приятно щипало.

Мне вдруг ужасно захотелось мороженого, а это явный признак того, что все не слава богу, — желать еды, которую не любишь. Да даже бы и если — все равно бы закончилось тем же: лишенный девственности вафельный стаканчик полетел бы в ближайшую мусорку извергаться молоком.

Другими событиями текст тоже небогат: главная героиня ездит в метро, мается бессонницей, думает о своем отце. Фактурой становится всё: собственное тело, сны, воспоминания о любовниках, интерьер чьей-то квартиры в сталинской высотке. Исследование предметов и лиц под микроскопом никак не укладывается в единый нарратив, детали рассыпаются, фрагменты не склеиваются друг с другом.

Правой рукой я нащупала спелый прыщик на спине, зацепила его ногтем и победно смахнула, а потом опустила голову и уперлась в конусы своей груди с точечками траурно-черных волосков, неровно насаженных по кругу. Ниже пупка — неуверенная темная дорожка, пересекающая три равноудаленные кофейные родинки. Снизу на меня глядели синевато-молочные ступни в десять пальцев и с двумя выдающимися косточками, мешающими носить красивую обувь, говорят, эта болезнь балерин сильно помолодела.

На самом же деле окружающий мир не столь интересен героине — он лишь служит ей зеркалом. Всё кругом она видит словно через лицевое стекло тяжелого скафандра, чувствует — и само это чувствование интересует ее гораздо больше, чем объект, его вызвавший.

Отдельно стоит сказать и о «линзе», своеобразной оптике автора. Текст очень плотный, тяжелый и темный — настолько, что местами это выглядит даже комично: если на столе лежит книга, то ее обложка будет обязательно напоминать крышку гроба; если главная героиня просыпается среди ночи — то обязательно обнаружит себя в позе трупа. «Вот она, моя настоящая родня, кто ближе живых, с кем можно часами говорить без столоверчения, свеч и маятников. Но они все хуже чем умерли, они замолчали. Абонент навсегда недоступен, но сообщение можно оставить», — пишет Гринь. И тут же под сноской: «В Sims 2 вообще можно было позвонить мертвому по некрофону».

Снобизм и наивность, вторичность идей и действительно интересные находки — тексту сложно дать однозначную оценку. Не в последнюю очередь потому, что остается неясной его художественная задача. Шаг вправо — и из «Апоптоза» могло бы получиться неплохое эссе; шаг влево — и сборник поэзии в прозе. Но в итоге получается нечто между Сашей Соколовым и Бартом: Наташа Гринь пытается создать поэзию из воздуха, увлекается звуком собственной речи до самозабвения, захлебывается ею — но при этом изо всех сил старается не дать забыть о собственной интеллектуальности. Аккурат между двух стульев.

Самое противное в том, что не спишь, — звуки. Летом слышно, как поднимается зеленое утро и птицы, которых я никогда не вижу, вскрывают тишину своими лужеными глотками, способными разбудить левиафана. Зимой все открывает глаза, когда сосед снизу начинает прогревать темно-синюю четверку, купленную в конце девяностых за доллар в тридцать пять рублей, и счищать наледь с лобового стекла пластиковым беспонтовым скребком, позволяя божьей матери следить за дорогой. И то, и это значит, что сон откладывается еще на пару часов, пока все не выгуляют своих психически нездоровых собак и не уйдут сидеть — сначала в метро, потом в офисе, сцеживая жизнь в сливное колено.

Что действительно важно и интересно в «Апоптозе» — так это язык, который поневоле подменяет сюжет. Гринь обращается с ним, как гимнастка с ленточкой, — иногда грациозно, а иногда совсем неумело; автор закидывает голову в восторге от себя самой — и тут же спотыкается на ровном месте.

Потому тяжело оценить и качество языка в романе: иной рецензент назвал бы этот стиль «ни слова в простоте» — и был бы по-своему прав. В тексте много избыточности, красивостей, ненужных кульбитов: очевидно слова и идеи романа так долго бродили в голове автора, что местами продукт испортился, оказался перезревшим, занял сосуд не той формы.

С другой стороны, Наташа Гринь, в отличие от многих, возвращает литературе главное — языковую игру, и ни за что не хочется лишать автора этой свободы, этого упоения и восторга. Так что смешиваются трагические краски и некрофон в Sims, гордые перечисления тех, с чьими книгами спит героиня (тут вам и Гессе, и пресловутый Барт, и Захер-Мазох), — с упоминаниями ее любимых видео с котами, которые боятся подложенного огурца. Остается надеяться только, что эта разноцветная волна не заставит автора захлебнуться, а напротив — однажды прибьет к какому-нибудь любопытному берегу.