Изящное искусство смерти

  • Колм Тойбин. Дом имен / Пер. с англ. Ш. Мартыновой. — М.: Фантом Пресс, 2018. — 320 с.

В мае прошлого года ирландский писатель Колм Тойбин написал для своей колонки в газете The Guardian большой материал с заголовком «Как я переписал древнегреческую трагедию». Может показаться удивительным, какая именно история вдохновила Тойбина на попытку переработать старые мифы, взглянуть на них под другим углом, изменив отчасти и характеры героев и саму фабулу известных событий. В статье писатель рассказывал об одном из самых кровавых периодов в истории Ирландии и создании своего романа о бесконечной мести. В 1986 году Тойбин отправился на интервью к пережившему бойню в ирландском городке Кингсмилл. В январе 1976 года десять рабочих, ехавших со смены в автобусе, были остановлены человеком в форме британской армии и почти в упор расстреляны. Единственного католика отпустили, а в груде тел обнаружили живого — Алана Блэка.

Именно образ человека, лежащего среди мертвых, преследовал Тойбина тридцать лет. Подобное в «Доме имен» случится ближе к финалу — и эта сцена окажется чуть ли не самой мрачной в книге, основанной на всем известном мифе о мстительной и жестокой Клитемнестре. Тойбин вывел среди кровавых глав этого романа, взаправду похожего на пустой и гулкий дом мертвых, простую истину: насилие порождает насилие, смерть следует за смертью — и эта цепная реакция бесконечна. «Сейчас мы знаем, что это были бойцы из ИРА, — писал Тойбин, — но мы не знаем их имен». Каждое убийство в этом конфликте было вдохновлено предыдущими убийствами и конца этому не было видно. Писатель отражает эти события, переосмысляя легенду о бесконечной мести и давая высказаться основным ее участникам. При этом его особенно интересуют герои, которые до поры остаются в стороне — их не замечают, им ничего не объясняют, они будто тени – но в какой-то момент им это надоест.

Мы все теперь голодны. Пища лишь возбуждает в нас аппетит, затачивает зубы: от мяса мы делаемся жаднее до смерти. Убийство придает нам жадности, наполняет душу удовлетворением — яростным, а затем таким сладостным, что порождает вкус на дальнейшее удовлетворение.

«Дом имен» разделен на главы, названные именами тех, с чьей точки зрения будут описываться события, — и наконец-то право голоса появляется и у Клитемнестры, и ее дочери Электры — эти части написаны от первого лица. Это не распространяется на самого Ореста — тут повествование ведется от третьего лица — мужчин просят отодвинуться, в романе громче и яснее звучат именно женщины. Это понятно: поступки Клитемнестры отражены в истории слишком по-разному, многие авторы писали о трагедии дома Атридов, но никто не пытался оправдать Клитемнестру. Она — убийца, возведшая на трон другого убийцу, хитрого и злобного змея Эгиста, который, по некоторым версиям, подговорил ее на все злодеяния, по другим — свершил их сам, но ее бездействие было не менее преступным.

В «Доме имен» боги молчат, даже когда к ним взывают, и если в древнегреческих «Киприях» Агамемнон, ведущий войско под Трою, был наказан жестокой Артемидой отсутствием попутного ветра (и потому вынужден был принести в жертву свою дочь Ифигению), то Тойбин не говорит об этом прямо — у него царь просто хочет, чтобы войско не роптало, а боги заранее были милостивы. Ему, кажется, вовсе не жалко ни одной из своих дочерей, как и положено мужчине, он любит только сына — Ореста, надежду Микен и будущего властителя этого кровожадного безбожного мира. Мужчинам в самом деле не ведомо сострадание — тем более если они правители и воины: Ифигения погибает, проклиная отца, а мать отправляют под землю, в вырытую яму, где ей предстоит провести несколько дней без воды и еды, без возможности выпрямиться во весь рост или присесть — тогда и рождается план ее кровавой мести. Женщине, у которой отобрали все, терять нечего — и эту идею подпитывает возвращение мужа-победителя в компании прекрасной пленницы, которая вовсе и не страдает в плену. И никаких сомнений нет в том, какая участь ждет и мужа-негодяя, и его новую любовницу — более того, инстинктивно можно даже пожелать Клитемнестре удачи.

Актуальность «Дома имен» очевидна: даже при условных новых лозунгах, что этот мир стал немного более «женским», он все еще бесконечно мужской. Мужчины могут по некоторому исторически сложившемуся праву больше, чем женщины: что дозволено Юпитеру, то не дозволено быку. С Юпитером можно бороться, но вряд ли успешно, его можно уговорить, обхитрить или, наконец, убить, восстановив какое-то подобие справедливости в собственном понимании, однако это ничего не изменит. Агамемнон остается гнить на полуденном солнце, и царица вступает в свои права — но на этом ничего не кончается. Теперь ее ненавидит Электра, с которой страдающая мать не нашла в себе сил поговорить, и, разумеется, возненавидит Орест, который совершенно наверняка не собирался вдаваться в нюансы этой сугубо женской трагедии. Очередная победа Юпитера — жестокая, но единственно возможная в суровых древнегреческих мифах, которые неожиданно так близки современным реалиям. Благодаря Тойбину это становится совсем очевидно — да и что говорить, прошло столько сотен лет, а мир терзают те же трагедии. Пройдет еще столько же — и, скорее всего, ничего не изменится, кроме антуража этих мрачных пьес.

И мрак здесь таится везде: «Дом имен» оказывается романом, где страх, смерть и трупный запах преследуют с первой до последней строчки. Поначалу кажется, что действие развивается невыносимо медленно: герои скучно бродят из угла в угол полупустом огромном замке, неловко беседуют и — чаще— многозначительно молчат: ни у кого не получается нормального диалога, из которого хоть что-то стало бы ясно. На фоне этого кажущегося отсутствия событий происходит вдруг что-то зловещее — появляется отчетливое чувство чего-то, что вот-вот произойдет, как бывает перед грозой. Прольются реки крови; возможно, проснутся равнодушные и выдуманные боги, и все умрут в муках, потому что, в конце концов, так положено во всех трагедиях. Несмотря на то, что сюжет этой истории хорошо известен, Тойбину все равно: во-первых, он переписал ее по-своему, а во-вторых, мастерство настоящего рассказчика состоит в том, чтобы уметь рассказать сто раз слышанный анекдот так, как в первый, и потому слушатель сидит, открыв рот, испытывая при этом постоянное чувство клаустрофобии. Все здесь замкнуто или находится в заключении: брошенная в яме Клитемнестра, замкнутые пространства дворца, частые упоминания о зловещих подвалах, Электра, вечная невидимка, — сперва в тени прекрасной сестры, ну а после — пленница во дворце. И всюду приторный запах смерти, словно намекающий на то, что даже если тут кто-то жив, то это ненадолго.

Я привыкла к запаху смерти. Тошнотворный, приторный дух, что плыл по ветру к комнатам этого дворца. Теперь мне легко быть спокойной и умиротворенной. По утрам я смотрю на небо, на перемену света. Пока мир наполняется сокровенными своими радостями, накатывает птичье пение, а затем, когда день увядает, увядает и стихает звук. Я наблюдаю, как удлиняются тени. Столько всего ускользнуло, а дух смерти все мешкает. Может, этот запах проник в мое тело и был встречен там как старый друг, заглянувший в гости. Запах страха и смятения.

В трагедии, по Тойбину, нет правых, но есть виноватые: каждому можно попытаться сочувствовать, каждого, впрочем, можно и обвинить — но рок все равно сильнее. Здесь никаких богов не нужно, героям просто не вырваться из сетей, которые им приготовила судьба. Как бы многочисленные авторы ни переставляли эти фигуры на доске, итог все равно одинаков — разве что стоит попытаться рассмотреть мотивы каждого персонажа заново, понять, и, конечно же, простить, а только потом жить дальше, забыв наконец о мести и разорвав этот порочный круг.

Дата публикации:
Категория: Рецензии
Теги: Фантом ПрессКолм ТойбинДом имен
Подборки:
0
0
10238
Закрытый клуб «Прочтения»
Комментарии доступны только авторизованным пользователям,
войдите или зарегистрируйтесь