Все, что вы мне сможете дарить

  • Ахмед Хамди Танпынар. Покой / Пер. с турецкого А. Аврутиной. — М.: Ад Маргинем Пресс, 2018. — 480 с.

Приниматься за роман, который в турецком литературном каноне считается чем-то вроде «Войны и мира», непросто, и дело не в том, что он чересчур экзотичен для европейского читателя. Ахмед Хамди Танпынар (1901–1962) — классик, с именем которого связано становление турецкой литературы после крушения Османской империи, и его желание создать «главный роман XX века» более чем очевидно.

«Покой» соединяет в себе тоску по оставшейся в прошлом большой культуре, приметы стремительной европеизации и больные мировоззренческие вопросы, которые мучают молодых интеллектуалов, вынужденных жить в период слома эпох.

Повествование здесь ведется от лица нескольких персонажей. Мюмтаз — молодой историк. Получив образование, он возвращается на родину из Европы и располагается в доме брата Исхана — интеллектуала старшего поколения и, кажется, любимца Танпынара, в уста которого вложено немало авторских размышлений. Мюмтаз влюблен в Нуран, разведенную женщину, которая разрывается между страдающей без отца дочерью и новым романтическим увлечением. Но не только маленькая Фатьма стремится расстроить их грядущий брак. В отношения героев вторгается Суат — родственник и университетский приятель Мюмтаза, человек угрюмый, нервный и болезненный, будто бы сошедший со страниц романов Достоевского. Эта любовная коллизия — один из поверхностный уровней, на которых разворачивается действие.

События «Покоя» укладываются в один день перед началом Второй мировой войны, в течение которого Мюмтаз бродит по городу, разыскивая сиделку для больного Исхана, предается воспоминаниям и рассуждениям о законах бытия. Ближе к вечеру герой узнает, что Нуран помирилась с бывшим мужем, и возвращается домой. Далее их историю дополняют другие персонажи, к которым переходит право говорить. Все это пишется поверх «стамбульского текста» — позже подобным образом с мифологией городского пространства будет работать Орхан Памук. Однако Стамбул Танпынара еще не превратился в город воспоминаний или модель разрываемого культурными противоречиями мира. Он живет своей невзрачной и беспорядочной жизнью, постепенно разрастаясь и поглощая все человеческое:

Сюда стекалось абсолютно все, все вкусы и меняющаяся мода, все скрытые и самые неожиданные тайны. Эта улочка напоминала роман, написанный с помощью вещей, выброшенных обломков жизни. Казалось, точнее, будто жизни людей всех времен и народов были собраны и свалены в кучу именно здесь, под палящими лучами солнца, лишь бы только показать, что ничто не вечно под луной, и чуть покрывал их только тонкий слой нашей нынешней жизни.

По иронии, несмотря на то что в заглавие романа вынесено слово «покой», мотивом всех разговоров, которые ведутся в книге, становится тревога. Примерно так мог бы выглядеть «главный роман», написанный на материале российской истории. Поэтому столь велик соблазн подобрать ключ к «Покою» в русской литературе. Правда, наиболее адекватной ему рифмой кажется все же не «Война и мира», а «Доктор Живаго» — еще один большой роман, написанный поэтом.

«Покой» так же отличает эпический размах (роман мыслился Танпынаром как часть трилогии, две другие книги который пока не переведены на русский язык), внимание к судьбе частного человека, которая свершается на фоне масштабных исторических событий, и жанровый эклектизм.

В центр повествования Танпынар, как и Пастернак, помещает молодого интеллектуала, находящегося в родстве с героями Томаса Манна и Сомерсета Моэма. В некотором роде и сам Танпынар был таким же: в свободное от писательства время он читал лекции в университете, работал над научными трудами (его перу принадлежит, например, «История турецкой литературы XIX века»), выступал в прессе как литературный критик и эссеист. Большая часть его прозаических произведений осталась неоконченной, а потому и в «Покое» сквозит какая-то трагическая незавершенность, страх не сказать последнее слово.

Глазами Мюмтаза мы смотрим на самые сложные моменты турецкой истории XX века, глядя на него, размышляем о проблемах творческой личности в период исторических катаклизмов. Он, без сомнения, неординарный человек, который бежит от реальности и стремится укрыться в искусстве. Культура — и в особенности традиционная — воспринимается им как убежище. Не зря его внутренний мир напоминает автору Помпеи, «существовавшие сами по себе под пеплом параллельно всему тому, что мы зовем жизнью». Как и Юрий Живаго, он раскрывается в ситуации столкновения с реальной жизнью. В этом смысле крайне характерен диалог героя с Нуран, который происходит во дворце, построенном султаном Мурадом IV для возлюбленной:

Вокруг лежало множество подушек. Он рассказал о своих фантазиях молодой женщине. — Значит, ты видишь меня наложницей, да? Вроде тех, каких рисовал Матисс? — Рассмеявшись, она покачала головой. — Нет, я не хочу. Я Нуран. Я живу в Кандилли. Я живу в 1937 году и ношу одежду примерно моего времени. И у меня нет никакого желания менять костюм и меняться самой. Я не испытываю никакой безысходности, а эти зеркала меня пугают.

Созвучны и претензии к романам Танпынара и Пастернака: противники «Покоя» могут смело критиковать его за то, что его герои не говорят без авторской подсказки.

К счастью, Танпынару не свойственно собирательство национальных черт, какое ждешь от локального классика, не получившего известность за пределами родины. Напротив, он не стремится переложить на современный ему лад традиционную культуру, но любуется ею как исследователь. Из этого напряжения между архаикой и современностью, книжной ученостью и мудростью улиц и рождается его роман — ни турецкий, ни европейский в полной мере.

Дата публикации:
Категория: Рецензии
Теги: Ад Маргинем ПрессБорис ПастернакПокойАхмед Хамди ТанпынарАхмед ТанпынарДоктор ЖивагоАполлинария Аврутина
Подборки:
0
0
7894
Закрытый клуб «Прочтения»
Комментарии доступны только авторизованным пользователям,
войдите или зарегистрируйтесь