Опыт слепоты

• Павел Басинский. Посмотрите на меня: Тайная история Лизы Дьяконовой. — М.: Издательство АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2018. — 448 с.

Павла Басинского и Елизавету Дьяконову разделяет почти столетие. Басинский — наш современник, литературный критик, литературовед. Он написал три книги о Максиме Горьком (одну из них — для серии «ЖЗЛ»). Две — о Льве Толстом. 

Тем интереснее выглядит его обращение к «Дневнику» Елизаветы Александровны Дьяконовой, русской студентки Сорбонны, которая не написала великих романов и вообще оставила незначительный след в отечественной литературе. При загадочных обстоятельствах Дьяконова погибла в Тирольских Альпах в возрасте двадцати семи лет. Дневник, который она вела с юного возраста, был опубликован после ее смерти. Современники восхищались его глубокомысленностью и ставили автора в один ряд с Марией Башкирцевой. Однако столетие спустя мало кто вспоминает обеих писательниц.

Переиздание «Дневника» встретилось Басинскому в 2004 году. Он утверждает, что с тех пор читал дневник Елизаветы Дьяконовой множество раз, вновь и вновь возвращаясь к этому тексту.

Это было какой-то манией, болезнью. Тогда я стал рассказывать историю жизни Дьяконовой знакомым. И убедился, что в сухом пересказе содержимое дневника им представляется не слишком интересным, в то время как мне оно казалось захватывающим, почти детективным!

Хорошо, что Басинский рассказывает о «Дневнике» потенциальным читателям, возвращает его в литературу, однако в целом исследование выглядит несерьезно и поверхностно: в библиографии всего семь пунктов, два из которых — собственно дневник. Еще есть две книги о феминизме (одна из них 1911 года), две — о Бестужевских курсах и монография о родственнике девушки, который участвовал в ее поисках, Юргисе Балтрушайтисе. Дело в том, что Басинский занимает по отношению к Дьяконовой патронирующую позицию — и предметом исследования становится не ее дневник, а она сама. Видимо, регулярные обращения к тексту сыграли с литератором злую шутку: он утратил дистанцию. В своей книге Елизавету Дьяконову он называет исключительно Лизой, что выглядит фамильярно, если учесть, что погибла она 115 лет назад. Басинский будто забывает, что перед ним дневник — во-первых, написанный не для чужих глаз, во-вторых, написанный девушкой-подростком, а вовсе не Львом Толстым.

Любопытно, что вынесенные в заглавие слова «посмотрите на меня» нигде не приведены цитатой из «Дневника», при этом Басинский именно так формулирует его идею, главное желание Дьяконовой, хотя принадлежат эти слова, по-видимому, ему самому. Он пытается реконструировать личность автора, поведать ее некую «тайную историю», но броский заголовок оказывается простой рекламной уловкой. Что удивительно, Басинский прекрасно знает, что человеческую душу постичь нельзя, однако ж себя считает на это вполне способным.

[Проф. Введенский, читавший на Бестужевских курсах, где училась Е. Дьяконова] называл это «законом отсутствия объективных признаков одушевления». Чужая душевная жизнь, считал он, не наблюдаема извне и непредставима. Когда мы думаем о чужой душе, на самом деле мы воображаем собственную душевную жизнь «в условиях чужой, т. е. мысленно подставляем самих себя на место других существ». Думая, что наблюдаем чужую душу, мы наблюдаем явления чужой телесной жизни. Чужую душу мы конструируем в своем уме из элементов собственной душевной жизни и потом переносим на другого человека.

Если бы Лиза знала об этом законе, многое прояснилось бы ей, и она, возможно, не билась бы так головой об стену чужого непонимания.

У матери Елизаветы Дьяконовой была обширная домашняя библиотека, благодаря которой дочь знакомилась с передовой литературой, читала на нескольких языках. По мнению Басинского, провинциальное общество Ярославля не было таким уж скучным, но тяготило ее. Можно было бы восхититься ее высокой планкой, но автор почему-то видит в этом некую неблагодарность и в итоге сводит личность Дьяконовой к нескольким стереотипам: «купеческая дочь», «воцерковленная», «курсистка», но самое главное, конечно, «девушка».

При этом трудно, почти невозможно найти границу между дневничком 11—12-летней Лизаньки и дневником Елизаветы. Нет, это не две разных девушки. Но как будто два разных человека.

То и дело «женская природа берет свое»: трактовка каждого поступка начинается с того, что перед нами — девушка. Поэтому книгу можно назвать ярким примером менсплейнинга, снисходительного мужского объяснения женщине того, что она думает, чувствует и как ей надо жить. Басинский говорит много «правильных» вещей, которые он, очевидно, полагает во вкусе феминисток. Однако стоит ему развернуть мысль, он обнаруживает весьма поверхностное понимание темы. Чего стоит маленький вензель в начале книги: «Памяти русского феминизма».

«Нигилистки», эти бунтарши XIX века, осмеянные и оплеванные той же русской литературой, которая восторгалась Татьяной Лариной, Наташей Ростовой и проливала слезы над бедной Лизой и Катериной в «Грозе», прошли тупиковый путь и доказали простую вещь. Женское «я» не равняется мужскому. Но и не исчерпывается обязательствами деторождения и служения мужчине.

Известно, что «женское движение» в России, как и в Англии, вдохновляли мужчины.

В книге проводится много параллелей между биографией Дьяконовой и биографиями других знаменитых слушательниц Бестужевских курсов — Крупской, Добиаш, Ветровой, Щепкиной... Но это всегда рассказ о том, кем Дьяконова могла бы быть, но не стала. Как будто ей нельзя быть просто собой. Словно у нее нет — не случилось — биографии. Как будто недостаточно того, что она была нездорова — физически и, видимо, душевно. Как будто недостаточно самого этого человеческого страдания от одиночества, которое почему-то считается «женским». Как будто недостаточно того, что она замерзла насмерть в альпийском ручье.

Басинский утверждает, что третья, парижская часть дневника Елизаветы Дьяконовой — озаглавленный ею «Дневник русской женщины» — это вовсе не дневник, а роман о жизни русской студентки Сорбонны. Это выглядит убедительно: еще брат Дьяконовой заявлял об этом. К сожалению, за этим литературоведческим выводом следует другой. По мнению Басинского, в августе 1902 года Елизавета Александровна Дьяконова пренебрегла советами родственников и ушла в горы, чтобы покончить с собой и... привлечь таким образом внимание к своему роману, который она всерьез готовила к публикации. Такое умозаключение могло родиться в кухонных разговорах, для этого не обязательно писать книгу, объяснять что-то об эпохе, в которой существовала Дьяконова. Это тем более странно, что на протяжении своей книги Басинский не раз отмечает тонкость письма Дьяконовой, ее наблюдательность, талант писательницы. Она ведь не писала исключительно в стол, а опубликовала несколько статей и даже выиграла приз на литературном конкурсе. Также он рассуждает о ее воцерковленности и глубокой вере, размышления о которой занимают многие страницы дневника. И после этого Басинский объявляет самоубийство рекламным ходом.

Литературовед удивительным образом не может преодолеть свой опыт читателя и превратить его в опыт писателя. Провозглашая главным желанием Дьяконовой желание быть увиденной, Басинский старательно отводит от нее глаза. Описывая фотографии, цитируя дневник, объясняя ее поступки и движения души, он ее не видит. Строго говоря, «Дневнику» Елизаветы Дьяконовой нужен исследователь, ему не повредило бы издание с детальными пояснениями имен и дат, в котором не было бы покровительственного отношения, снисхождения к женской природе. Издание, при составлении которого на нее бы действительно посмотрели.