Воздушные замки Афлатуни

Существует в литературе особый жанр под названием «Вы такого еще не читали». Его яркий образец — новый роман Сухбата Афлатуни «Поклонение волхвов». Автор энергично выполняет завет теоретиков постмодернизма: «Преодолевайте границы, засыпайте рвы!» Между чем и чем? Между массовой и высокой литературой, конечно.

Роман огромен — это трилогия. В нем, как в Греции из шутливого афоризма, есть все. Детектив, мелодрама, мистика, фантастика, ужастик, историческая и семейная хроники, морально-бытовая и сатирическая повести. А еще публицистика и стихотворные вставки.

Необходимая для масскульта тематика — в полном наборе. Роковые тайны, смертельная любовь, похищенная красавица, побег из монастыря, разбойники, прокаженные, подземелье на кладбище, жандармы и чекисты, секретарь обкома, украденные и подмененные дети, Пушкин и Достоевский, Николай I и Николай II, Ленин и Сталин, декабристы и петрашевцы, Гамлет и король Лир, гибель «Титаника», философский камень, звездные войны, пьянки в коммуналках, казни и убийства, архитекторы, композиторы и художники, секс и пытки, бессмертие и конец света. Есть даже кольцо всевластья, которое на этот раз называется звездой.

В интервью интернет-журналу «Лиterraтура» Сухбат Афлатуни говорит, что его трилогия — «вполне сознательная пародия. Скрытая. Первая книга — на исторический роман. Вторая — на детективный. Третья — на фантастический... Впрочем, даже там, где вроде есть исчерпанность и, кажется, все сказано... Не нужно бояться изобрести велосипед. Все равно твой „велосипед“ не будет похож на остальные. Главное, чтобы на нем можно было ездить». Хочется ли ездить на «велосипеде» Сухбата Афлатуни — трудный вопрос. Это конструкция на любителя.

Завязка первого романа такова: начинающий архитектор Николенька Триярский, участник кружка Петрашевского, арестован и брошен в Петропавловскую крепость. Ему грозит расстрел. Но его сестра, красавица Варвара, жена негодяя Маринелли и мать маленького Левушки, посылает государю письмо с просьбой помиловать брата. Царь согласен спасти приговоренного, требуя за это ночь любви. Прекрасную страдалицу привозят на маскарад, где ряженые несутся в «кадрили литературы» (кивок роману «Бесы») и где присутствует государь (не столь явственный кивок «Хаджи-Мурату»).

Варенька приносит себя в жертву, государь милует не только ее брата, но и всех петрашевцев. Однако на этом несчастья не заканчиваются: в ту же фатальную ночь Маринелли выкрадывает Левушку и спьяну проигрывает его в карты похитителям детей. Варенька бросается на поиски, потом исчезает, потом ее следы обнаруживаются в монастыре, где она родила сына Иону и откуда, оставив младенца, бежала с труппой бродячих актеров.

Тем временем спасенного брата везут на восток по бесконечной стылой дороге, и он предается мыслям о родине:

Россия, Россия, Россия, — бормотал Николенька, промерзая до языка, до головного мозга. — Великая Белая Скрижаль, никому не удалось заполнить тебя письменами! Как была ты бела и холодна от века, так и осталась. Что на тебе написано? Многоточия изб да кляксы уездных городов. Да разрозненные буквицы монастырей, словно выписанные сонливым семинаристом: рассыпаны по белому листу то ли для шарады, то ли для упражнения. Не выросло ничего из этих букв, не слепились из них слова, не окоротили пространства. Ни греческие буквицы церквей, ни немецкие вензеля государства не смогли заполнить, утеснить тебя, белая пустота, Россия, Россия...

Сухбат Афлатуни не только прозаик, но и поэт, и таких стихотворений в прозе, красивых и эффектных, в трилогии немало — с несомненной оглядкой на лирические отступления в «Мертвых душах». Рифмованных строчек тоже изрядно, но все они похожи на стихи капитана Лебядкина: «Ты — нашей славы монумент, овеян древностью легенд. Ты вечно юн, о мой Дуркент! И камень твой жемчужный, — звенели детские голоса, — стране советской нужный...» Это, впрочем, уже из третьей, «советской» части, главный герой которой — правнук Вареньки и внук таинственно отыскавшегося Левушки.

Со всеми похищениями, возвращениями и подменами не так легко понять и удержать в памяти, кто кому кем в романе приходится, но потомки Вареньки постоянно встречаются и узнают друг друга в особенные дни — трагические для них самих и для России. Автор намекает, надо полагать, на удивительные встречи героев в «Докторе Живаго».

Вряд ли пародию в романе можно называть скрытой. Совершенно безумные приключения и совпадения, которыми роман набит до отказа, оправданы именем Николая Зряхова, эталонного сочинителя патриотически-мелодраматической бульварщины.

Один из персонажей вещает:

Позвольте, господа, процитировать на память великого писателя земли русской Николая Зряхова, который есть также и великий философ — впрочем, русский писатель всегда еще и философ, только не немецкого, а живого направления: «Наши воины, пламенея истинною любовью к Царю и Отечеству, переходят бездонные пропасти, достигают вершин и, как бурный поток, свергаются долу. И, представ пред взоры смущенного врага, приведенного в ужасную робость, идут на штыках — провозглашая победу Царю Русскому! Бросают к его стопам лавры — и просят новых повелений, куда еще им парить для наказания врагов...». Грозный штык! Где, спрошу вас, этот светоносный штык? Где духовность?

Первые две части трилогии пишет в романной реальности художник и мистик Серафим Серый (намек на Гэндальфа Серого). В третьем томе книгу Серого будет читать Варенька Триярская, которая приходится Вареньке-первой — загибаем пальцы — праправнучкой. Кто пишет последнюю часть — не очень понятно. Может быть, сама Варенька-вторая. Ясно, однако, что сочинитель внимательно прочел трилогию Федора Сологуба «Творимая легенда», чтобы завершить свой текст точно так же, как знаменитый декадент.

У Сологуба в роковую минуту стеклянная оранжерея превратилась в летательный аппарат и торжественно поднялась в воздух. В трилогии Сухбата Афлатуни произошло то же самое, только еще торжественнее, потому что в воздух взмыли сакральные объекты, ставя точку в этой постмодернистской энциклопедии бульварной литературы девятнадцатого века и нынешнего масскульта.